Ловлю себя на мысли, что похож на неандертальца — хочется схапать свою девочку и спрятать куда подальше от всех. Особенно вот от таких наглых мужиков, типа этих братьев-акробатьев. Хочется расхерачить всех, кто только посмеет посмотреть на мое сокровище. Так, надо тормознуть, а то тут на лицо явный перебор. Я, конечно, ревнивый, но давить на Настю своими маниакальными замашками точно не стоит, ибо ответочка прилетит такая, что я сам офигею в атаке. Это пока она у меня тихая и спокойная, привыкает к новому для нее статусу и положению вещей. Но там характер ого-го! Мне ли не знать… Так что надо бы поостыть.
Не обращая больше внимания на ребят, усаживаюсь в свое кресло и переключаюсь на более приятные мысли, пока ждем командира. Да, мне есть, о чем подумать, однозначно.
В голове всплывают воспоминания о нашей близости. Блядь, первый! Я первый. Это ж куда смотрели все особи мужского пола, что пропустили такую красоту?! Нет, я, конечно, рад, что они все мимо. Еще как рад. Но все же понимаю, что за этим кроется еще что-то… Может, Настя сама к себе никого не подпускала? Или просто все, кто пытался подкатить к ней свои фаберже не проходили проверку ее характером? Она у меня за словом в карман не полезет. Зараза дерзкая, но такая любимая! Губы сами расплываются в улыбке до ушей. А все почему? А потому что моя! Теперь уже окончательно! Осталось только кольцо на пальчик ее изящный нацепить и фамилию свою прописать в ее паспорте.
Член в штанах напрягается и становится немного дискомфортно и тесновато. И ведь пытался же отвлечь себя от пошлых картинок нашего с ней секса, но все тщетно. Я поплыл. Сопротивление бесполезно, а потому, прикрыв глаза, я погружаюсь в воспоминания о нашем утре. У меня дыхание сперло, когда почувствовал ее присутствие на кухне. Я, конечно, понимал, что наш с ней первый раз ее взбудоражил и она явно будет смущаться. Один только ее взгляд на кровавые мазки на простынях и на моем члене чего стоил. Думал, что она от смущения в обморок рухнет. Но ничего, справился, отвлек и в душ утащил. А там… Ох, как моя девочка кричала и стонала, когда я раз за разом доводил ее до оргазма всеми доступными способами. А способ был лишь один, с учетом ее состояния на тот момент, мой язык. На языке возникает фантомный вкус удовольствия Насти и во рту тут же собирается вязкая слюна. Хочу домой! Хочу к ней! Хочу в нее!
А утро… Утро у нас тоже получилось умопомрачительным. Хоть и хотелось мелкую заразу отшлепать по ее аппетитной заднице за то, что не послушалась и совратила, соблазнила, блин! Ага, соблазнила. Но я и сам бы не смог устоять, когда она такая мягкая, нежная, уютная, домашняя. И, разумеется, я переживал и не хотел причинять ей боль, но желание оказаться в жаркой, влажной глубине тела любимой девочки напрочь срывало планку и перечеркивало все все аргументы “против” и “нельзя”. Какой же это был кайф! Ощущения непередаваемые! Бля, да я чуть кони не двинул, когда чувствовал внутренние сокращения во время очередного оргазма Насти, как ее хрупкое тело извивалось на моем члене. Штаны трещат по швам, а я с этим сейчас даже сделать ничего не могу. Закидываю ногу на ногу, а то, того и гляди, парни спалят мое состояние и вот тут уже пойдут шуточки с рейтингом двадцать один плюс. Надо взять себя в руки.
Успокаиваю себя тем, что как только вернусь домой, зацелую свою малышку во все самые сладкие места и обязательно утащу в кровать. И уж там дам себе полную волю, оторвусь, как и обещал ей.
Громкий хлопок двери выдергивает меня из моих мыслей. Открываю глаза и вижу, как Егерь тяжелым шагом топает к своему столу и падает в кресло, громко при этом выдыхая. Всем в кабинете становится понятно, что ничего хорошего он сейчас нам не поведает. Да ну! Да ну нахер! Неужели генералы решили кинуть нашего бойца?!
— Егерь? — первым подает голос Ромыч.
— Погоди минуту, дай пропсиховаться! — как говориться, что и требовалось доказать. Командир поднимается с места и нервно открывает дверцу шкафа, где у него всегда хранится коллекционный алкоголь. И каково же наше общее удивление, когда Егор отвинчивает крышку и прикладывается к бутылке, делая несколько больших глотков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Дело дрянь, да, командир? — Влад, наш снайпер, наклоняется вперед, упирая локти в колени. Он напряжен, как и все мы, чуя неладное.
— Да пиздец полный! — командир говорит тихо, но оттого еще страшнее звучат его слова. Таким злым я не видел его за все годы службы, в каких бы передрягах мы не оказывались. — Они отозвали разрешение на проведение спасательной операции, — говорит и снова прикладывается к бутылке. Затем замахивается и швыряет ее в стену. — Сука, да как так-то?! Столько лет Миха служил, столько важных государственных операций провел, а они его кинули, суки!
Мы все сидим в шоке. Да какой там! Просто в ахере все. Я, конечно, вероятность такого исхода не исключал, собственно, как и все мы, но все же по всем подсчетам процент был совсем мизерный. Ну не могли наши генералы просто оставить своего бойца этим тварям на растерзание. Не могли! Так мы все думали и надеялись, а оно вон как оказалось.
— Егерь, неужели ничего нельзя придумать, а? — это Мак озвучивает общий вопрос.
— Да хер его знает… Не хотят международного скандала и лишаться звезд на погонах тоже не хотят, — командир снова падает в кресло и смотрит куда-то в пустоту. Я его понимаю. Миха его лучший друг. Он нам всем как брат, мы все тут одна семья и если эти зажравшиеся недовояки в погонах думают, что мы своего брата оставим там, где он сейчас, то они очень сильно ошибаются. Потому что, помимо всего прочего, что я Насте скажу? Как я приду домой и скажу своей нежной, ранимой девочке, что ее брата просто слили его же начальники в угоду политических интересов? Не, так дело не пойдет!
— Командир, — встаю, подхожу ближе к столу, — ты ж понимаешь, что каждый из нас подпишется под твоим и только твоим приказом? И срать на остальных!
— Это трибунал, Лазарь! — Егор снова подскакивает со своего кресла и орет мне в лицо. Благо, у каждого штабного в кабинетах установлена просто непрошибаемая шумоизоляция, а Тоха постоянно проверяет помещение на предмет прослушки. — Ты понимаешь, что нас просто раскатают за самоволку?
— Да и похер! — подхватывает Мак. — Егерь, ты как себе представляешь дальнейшую жизнь, если мы сейчас послушно сложим лапки в попытке сохранить свои звания, подписав при этом брату смертный приговор?
— Какого ты меня лечишь, Мак?! Я, пока шел сюда, все мозги себе сломал, как обойти их гребаное решение!
— Есть вариант?
— Есть один, — уже спокойнее произносит командир, — но бля…
— Выкладывай, командир, — Ромыч пододвигает стул ближе к столу. Мы все синхронно повторяем действие.
— Есть у меня один должник… Пару лет назад помог его сыну не загреметь в колонию для несовершеннолетних. Пацан по дурости вляпался. Учился с одним мажорчиком, сыном местного бизнесмена. Тот засранец мажористый дилером подрабатывал. Видимо, батя денег на карманные маловато выделял. Вот и начал приторговывать наркотой по клубам модным, а когда облава началась во время посвящения первокурсников, одногруппнику своему всю наркоту скинул и на него указал при задержании, заявив, что именно он — продавец. Пацан тот зеленый совсем был и вообще не в курсах что и как. Дело разрулили, нашли видеозаписи, что амбалы папки мажора стащить из клуба пытались. На них и видно было все.
— Егерь, это, конечно, все очень интересно, но чем твой знакомый нам поможет? — спрашивает Мак.
— Он предоставит нам транспорт и воздушный коридор.
Да уж! Нехилая такая помощь.
Дальше обсуждаем детали. По сути планируем спасательную операцию, исходя из тех данных, что имеем. Вариантов у нас немного. Точнее всего один. И шанс будет тоже один. А все почему? Да потому что в нашем распоряжении не будет главной разменной монеты. А именно парочки “папа и сынок” Фират. Их нам, само собой, никто не отдаст. Да даже если бы и удалось вытащить их из камер, где они находятся, то вывезти их за границу точно не получилось бы. Отсюда и вырисовывается проблема: как совершить обмен, если менять некого?
