Мысль стать ищейкой не слишком прельстила мастера.
– Как вы сказали, ваше величество?
– Знаю, мэтр Мерлин, такая затея может шокировать. Вам нужно подумать. Пока согласитесь лишь присоединиться ко мне в саду, перед рассветом. Что скажете?
В тот миг Мерлин ничего не сказал, но на следующий день перед рассветом его лакированные туфли ступали по садовой росе. Манфред поручил Бенуа заботиться о мастере, что тот, взбудораженный визитом знаменитости, бросился исполнять с удвоенной предупредительностью. Пели первые птицы, небо светлело как чай от лимона, и по теплу из кухни было ясно, что печи полны хлебов. Тибо поспешил навстречу Мерлину и провел его к развалинам Северного крыла.
– Доброе утро, ваше величество, – вежливо поклонился парфюмер. – Если позволите, сир, осмелюсь высказать соображение… Здесь слишком сильны ароматы булочной, запах хлеба все перекрывает.
Тибо, хоть и ничего не чувствовал, послал Симона караулить двери кухни, строго наказав, чтобы никто их не открывал. Но и без запаха хлеба рассвет пьянил. Для предстоящих изысканий Мерлин должен был умудриться не замечать лип, пруда, опавших листьев с грибами, кошачьей мочи, подгнивающих яблок, иными словами – весь сад.
Явив недюжинное смирение, он опустился на четвереньки и втянул запах того, что осталось от Северного крыла. Он перечислял себе под нос все, что различал: «вино, мыло, пепел, уголь». Он не только чуял в этих пропеченных зноем и омытых ливнями руинах неуловимое, но и разделял каждый запах на составляющие. «Сыр… козий… с зеленым луком…» Это было попросту невероятно. Он провел в подобных изысканиях уже немало времени, как вдруг резко отпрянул на месте бывшей комнаты Сидры.
– Ох! Какое испытание, сир! Какое испытание!
– Простите меня, мэтр Мерлин.
– Здесь кровь, ваше величество. Смерть. Животная смерть и человеческая кровь.
– Нам известно о случившемся здесь.
– Однако не могу сказать, что это меня успокоило, сир. Здесь нечто хуже крови… Здесь… Вы когда-нибудь чуяли человеческий страх?
– Страх?
– Да, сир. У страха есть запах. Как и у злости. И у любви тоже, говоря к слову. Но тут… Тут я чувствую запах… необычайной силы.
– И что же это?
– Не представляю, сир.
Парфюмер растерянно покачал головой.
– Надо же было случиться, чтобы перед моим королем я впервые встретился с запахом, которому нет имени!
– Многому в этой части дворца не было имени, мэтр Мерлин. Не волнуйтесь. Прошу вас, продолжайте.
Парфюмер продолжил свой труд. Рассвет беспокоил его: вскоре его могут увидеть в такой неприглядной позе. Вон уже садовник, обрезавший смородину, остановился поближе к развалинам, чтобы поглядеть на происходящее. Бенуа же не думал ни о чем, кроме завтрака. Он пробрался в кухню, обманув Симона («А ну посторонись, меня король послал»), и принес целый поднос пирожных, от которых Мерлин с раздражением отказался.
Опечаленный Бенуа отошел к чудом уцелевшему стрельчатому окну. Будни теперь все чаще огорчали его. Манфред еще не простил опоздания на сбор в прачечной наутро после равноденствия, его грязных ногтей, мятого платья и шишки на лбу. Выговаривал ему по всякому поводу. Бенуа кисло разглядывал пирожные, когда парфюмер вдруг указал на каменную плиту на полу:
– Здесь.
Плита эта располагалась в бывшей гардеробной Жакара, в десяти шагах от уже замурованного хода. Тибо потрогал ее носком ботинка. И ничего особого в ней не нашел.
– Здесь? Вы уверены?
– Совершенно, сир. Я почувствовал губой дуновение, так веет влажной землей.
На вид плита ничем не отличалась от прочих: тот же бледно-желтый известняковый оттенок, так же отполирована веками. Однако, если присмотреться, текстура была другая. Тибо нагнулся потрогать ее и убедился, что материал скорее напоминает пемзу. Она сточилась бы куда быстрее остальных, но поскольку находилась в глубине гардероба, никто на нее не ступал. Коснувшись ее, он заметил еще более удивительную вещь: в самом центре на ней было вырезано изображение. Как будто башня с зубцами, размером с большой палец.
– Поднесите губы вместо руки, сир, – посоветовал Мерлин.
Тибо встал на четвереньки. Парфюмер, чтобы не возвышаться над монархом, чуть не лег на землю.
– Ничего не чувствую.
– Значит, слишком много думаете, сир. Нельзя думать и обонять одновременно. Это один из базовых законов моего ремесла.
– Что ж, пролейте свет, мэтр Мерлин. Покажите, где вход.
Парфюмер указан на щель по краю плиты. Он сдул сор и пыль, и зазор показался вдоль всей ее длины. Тибо ударил плиту двумя кулаками, потом встал и топнул ногой. Та не шелохнулась. Ничего удивительного. Зная Флорана, надо было искать потайной механизм.
Тибо попросил садовника, все еще наблюдавшего за происходящим, принести кирку и мотыгу.
– Сию минуту, сир.
– Не уверен, сир, по поводу кирки с мотыгой… – вежливо возразил Мерлин, как только садовник удалился.
– У вас есть мысли лучше?
Парфюмер соединил подушечки указательных пальцев под носом и, прикрыв глаза, погрузился в полутранс, отчего между век остались видны лишь белки.
– Сир, – вклинился Бенуа, – наш гость может утомиться. Я принесу кресло? Чтобы он смог отдохнуть?
Тибо оглядел слугу, его гладко зализанные волосы, безупречную ливрею и неуместные пирожные. Как бы от него избавиться?
– Бенуа, – начал он, – я забыл, что ты еще заботишься о моем кузене Филиппе. Знаю, он встает поздно, но у тебя все равно наверняка с ним много работы. Можешь идти, о мэтре Мерлине я позабочусь сам.
Поколебавшись немного, Бенуа ушел, поскольку Филиппу он действительно скоро понадобится. В тот же миг парфюмер развел длинные пальцы и проговорил:
– Плита не обязательно приводится в движение собой же.
– Занятно, – раздался за их спинами знакомый голос.
Это был капитан. Он явился прямиком из сторожки, растрепанный, с камзолом через плечо и с жесткой щетиной на лице. По пути он совершил налет на поднос Бенуа и теперь дожевывал на ходу слойку.
– Не подумали взять с собой фонарь, сир?
– Нет, капитан, взял только нос.
Гийом повернулся к знаменитому обладателю исключительного нюха.
– Мэтр Мерлин, я Гийом Лебель, – поздоровался он и, вытерев ладонь о штаны, протянул ее парфюмеру.
– «Решимость», – ответил Мерлин, пожимая ему руку.
– Прошу прощения?
– «Решимость». Один из моих ароматов. У вас на воротнике рубашки его след.
Гийом, смутившись, потрогал воротник.
– Что-то еще уточните, мэтр Мерлин? – подначил его Тибо ради шутки.
– Конечно, сир, – ответил парфюмер, всегда готовый порассуждать о своих творениях. – С некоторыми типами кожи «Решимость» сочетается плохо, на других же раскрывается великолепно. На вашем воротнике, капитан, аромат уравновешен идеально. Она шатенка, тонкого телосложения, молодая, на людях мягкая и скромная, но пылкая наедине.
Гийом молчал, красный как помидор.
– Однако, мой друг, вы вспотели, – любезно улыбнулся Мерлин. – Тема закрыта.
Тибо расхохотался, чего с самого дня равноденствия никто от него не слышал. Гийом в приступе застенчивости ретировался на каменный подоконник уцелевшего окна. Без стен и комнаты, оправдывавших его существование, заостренная готическая рама смотрелась довольно нелепо. Сидеть было холодно, и Гийом подсунул под себя ладони. И тут почувствовал кончиками пальцев какую-то насечку на камне. Он встал, пригляделся и обнаружил крохотную башенку с зубцами – такую же, как на указанной Мерлином плите. Это его озадачило, и он отступил на шаг, чтобы лучше рассмотреть подоконник. На первый взгляд, ничего необычного: прямой, гладкий, гранитный. Если бы не высеченный в основании полумесяц, был бы обычной гранитной плитой. Гийом решил проверить, что под ним, и встал на колени.
– Прячете голову в песок, капитан? – пошутил Тибо.
Но капитан не ответил. Под подоконником он обнаружил бронзовую пластину с маленькими отверстиями. Если это вентиляционный ход, сможет ли знаменитый нос что-то учуять?
