Мазепа чуть скривил губы и ответил:
— То гость мой и представитель Станислава Лещинского, короля Речи Посполитой. Вы ведь не на торг пришли, а против царя московского бунт чинить?
— Не бунт мы затеваем, а правду защитить хотим и свободу свою отстоять.
— Пусть будет так, но пан Залевский останется…
— Тогда разговора не будет, — сказал отец, и мы все вместе развернулись на выход. Бояться гнева гетманского не стоило. Как я говорил ранее, под стенами Переволочны триста наших казаков, да на другом берегу Днепра около тысячи сечевиков во главе с Лукьяном Хохлом. Мазепа про это, наверняка, знал.
— Стойте, — откликнулся гетман и повернулся к иезуиту. — Пан Залевский, пожалуйста, обожди в соседней комнате.
Иезуит окатил нас презрительным взглядом и, что-то пробурчав, вышел. Мазепа расплылся широкой улыбкой и спокойным тоном продолжил разговор:
— Не мог от него никак избавиться. Давайте прямо говорить. Что вы предлагаете?
Теперь речь повел Костя Гордеенко, как знающий украинские дела лучше отца:
— Иван Степанович, ты ведь знаешь, что генеральный судья Кочубей и полковник полтавский Искра на тебя донос в Малороссийский приказ написали, так что дороги назад тебе нет…
— И не только на Москву они отписали, но и киевскому губернатору, — перебил его гетман. — Но я не боюсь, заступники у меня серьезные. При нужде, сам канцлер Головкин за Мазепу слово скажет, да и царь мне верит. Впрочем, я с вами, так как вы всерьез решили дело делать, а не как обычно, криком и набегами ограничиться.
— Ну, раз так, — продолжил кошевой атаман, — то предлагаем тебе немного и немало, а стать независимым владетелем всей Украины. Лучшего момента, чем сейчас, может уже и не представиться. Москва, шведы, ляхи и турки с крымчаками, сейчас каждый сам за себя, и устойчивых союзов ни у кого нет, а если мы пойдем на отделение, то получится. У тебя тридцать тысяч реестровых казаков, а если напряжешься, то и пятьдесят соберешь. За нами тридцать тысяч вольницы сечевой, да на Дону двадцать будет, да беглых с двадцать тысяч, а то и более. И это без учета закубанских орд, казаков с Яика, Терека, Кубани, да заволжских калмыков, так и не принявших царскую власть. Если все заодно биться станем, так и победа за нами будет. Решайся, гетман. Москва и Речь Посполитая, мнения и пристрастия быстро меняют, а у тебя жинка молодая, да сила под рукой. Неужто не хочешь оставить деткам своим, что-то кроме дурной славы царского прихвостня или наоборот предателя московских интересов?
От таких слов гетман надолго задумался и, наконец, решился:
— Чего вы хотите?
— Нужны пушки, порох, одежда, деньги и продовольствие для сечевиков, — начал перечислять Кондрат. — Кроме того, ясно, что сразу прийти к нам на помощь всеми силами ты не сможешь. Поэтому надо царя московского и короля шведского с Лещинским лбами сталкивать, и борьбу их усугублять. А что касательно воинов, то пусть от реестра к нам для начала молодыки пойдут. Парни погуляют и опыта наберутся, а нам помощь.
В чем, в чем, а в таких материях как снабжение войск и экономика гетман соображал туго, сразу ухватил быка за рога и начал перечислять:
— Пушки будут вместе с нарядом, и припас для них выделим. По требованию царя Петра я не один армейский магазин на Украине организовал, так что будут ложные набеги, имущество увезем, а потом все на татар, ляхов и шведов спишем. Хлеб есть в Чернигове, дам пятнадцать тысяч четвертей. Одежда на десять тысяч человек будет. Денег выделю тридцать тысяч золотых червонцев, — на секунду Мазепа запнулся, видимо, решал что-то, и продолжил: — Теперь, насчет подкреплений. Молодыки и без моего ведома уходят, я знаю, что ваши люди по селам ходят и в поход их зовут. Пусть идут, я не против, но требую, чтобы они определялись вместе с реестровыми казаками, шли отдельным войском и под командованием моего человека.
— Кого назначишь? — спросил Гордеенко.
— Стародубского полковника Ивана Скоропадского, верный мне человек. С ним пойдут пять тысяч из Гадяцкого, Прилуцкого, Миргородского, Черниговского, Нежинского, Лубенского и Переяславского полков. Тем верить могу в полной мере, не то, что Полтавцам.
— Мы согласны, — подтвердил Гордеенко.
— Не спеши, Костя, это не все, — гетман бросил быстрый взгляд на Гордеенко, с которым до этой встречи находился в открытой вражде. — Что я получу от вас, когда от царя отойду?
Слово опять перехватил Кондрат:
— Полная поддержка во всех делах и подкрепление нашими войсками. Поможем несогласных полковников давить, а когда рядовые казаки узнают, что мы с тобой, то мало кто против тебя встанет. Сечь на Украине влияние пока еще имеет, и ты можешь гетманом навечно стать. Ну, а если богу угодно будет, то булаву свою по наследству передашь или сам преемника выберешь.
Разговор длился два часа. И когда все было оговорено, настал мой черед, не зря меня в эту поездку писарем взяли. Раз так, то засел я за бумаги и начал роспись договора между реестровым, сечевым и донским казачеством. В двух экземплярах. Полчаса работы и я вошел в историю, как человек, чьей рукой был написан важнейший государственный документ. Наконец, все было закончено, гетман и атаманы расписались, заверили друг друга в дружбе, и расстались.
Мазепа остался в Переволочне, а мы покинули городок и, переправившись на другой берег Днепра, помчались в Кодак. Время поджимало. Через два дня запорожское войско должно было выступить на Дон.
Войско Донское. Черкасск — Обливенский городок. 01–10.09.1707.
Солнечный полдень 1-го сентября. В столицу Войска Донского вступил сильный отряд полковника Юрия Долгорукого. Казаки про него уже знали, от самого Воронежа за царскими карателями присматривали, и все были встревожены. При этом не особо-то и важно, есть ли за тобой провинность перед Петром Романовым или нет. Князь Юрий был наделен большими полномочиями, и мог практически любого, кто ему не по нраву, в измене обвинить.
На соборной площади Черкасска собрались казаки. Люди в сборе и на крыльцо приказной избы выходит войсковой атаман Лукьян Максимов, рыжебородый и коренастый мужчина, взирающий на белый свет из-под мохнатых ресниц. В руках у него царские клейноды, пожалованные царем за невмешательство донцов в астраханский бунт стрельцов. Он окидывает суровым взглядом площадь, битком набитую рядовыми казаками и представляет кругу князя Юрия Долгорукого.
Казаки встречают его ропотом, а писарь, приставленный к царскому отряду, выступив вперед и, приосанившись, зачитывает указ царя Петра Алексеевича Романова:
«Господин Долгорукий! Известно нам учинилось, что из русских порубежных и из иных разных наших городов, как с посадов, так и уездов, позадонские люди и мужики разных помещиков и вотчинников не хотят платить обыкновенных денежных податей. Они оставляют прежние свои промыслы и бегут в разные донские городки, а паче из тех городков, из которых работные люди бывают по очереди на Воронеже и в иных местах. И забрав наперед в зачет своей работы лишние многие деньги, с женами и с детьми убегают они и укрываются на Дону в разных городках, а иные многие бегают, учиняют воровство и забойство. Однако же, тех беглецов донские казаки из городков не высылают и держат в домах своих. И ради того указали мы вам ныне для сыску оных беглецов ехать на Дон без всякого замедления. Которых беглецов обнаружите, надлежит вам во всех казачьих городках, переписав, с провожатыми, с женами и с детьми, выслать в те города и места, откуда кто пришел. А воров и забойцев, если где найдутся, хватай и отсылай с караулом в Москву или Азов».
Писарь закончил оглашение указа, и голутвенные казаки, многие из которых сами в прошлом были беглецами, тут же разразились негодующими криками:
— Не по закону! Не бывало такого!
— С Дону выдачи нет!
— Вертайся на Москву, полковник, здесь тебе не родовое поместье!
— Не допустим!
Старшины донские молчали, а смотревший на это безобразие князь Долгорукий, стройный мужчина на вид лет сорока в парике и полковничьем мундире, брезгливо поморщился, обернулся к ним и сказал:
— Уймите чернь, старшины.
К полковнику подошел бывший войсковой атаман Илья Зерщиков и, наклонившись к уху, зашептал:
— Князь, голутвенные распалены, и пока их унять нельзя. Слухи ходят, что с Запорожья против царя сечевики идут, да с войском донским, что на границе стоит, непорядок. Пока они не развеются, покоя не будет. Езжай ты, князь, без шума и по-тихому на Азов или Воронеж. Как все затихнет, так и будешь беглых ловить.
— Чушь полнейшая, — ответил высокомерный князь. — Есть указ государев, и я его буду исполнять.
— Как знаешь, князь, — прошептал Зерщиков и вернулся к остальным старшинам.
Тем не менее, спокойствие княжеское было напускным. Вчера, на подходе к Черкасску, его догнал гонец из Воронежа, с тревожной вестью, что Сечь бурлит и, действительно, донские полки Максима Кумшацкого изменили государю и уже бесчинствуют в окрестностях Твери. Казаки нападают на богатые поместья, убивают помещиков, освобождают крестьян и уничтожают всякое промышленное производство.
