— Но я не думаю, что они излечимы.
— Не все из них повредились умом. Разве вы не слышали о людях, у которых на время помрачается сознание, а потом разум возвращается к ним? Мне так приходилось слышать. Но если такое случается с представителями нашего класса, их отдают в частные лечебницы и нередко возвращают к нормальной жизни. Если же несчастный из бедняков, то его бросают в Бедлам навсегда.
— И ничего нельзя изменить?
— Мне или нам одним это не под силу. Это уже дело политическое. Проблемы такого масштаба могут быть решены только усилиями всего общества, что, собственно, и есть политика. Ньюгейтская тюрьма еще ужаснее, но туда я вас не повезу.
— А вы собираетесь туда?
— Да, время от времени я ее посещаю.
— Но зачем вы подвергаете себя такому ужасу?
— Я много колесил по белому свету, а сейчас хочу знать, как живут простые англичане. Мы, писатели, должны знать такие вещи.
— Да. — Пруденс жила уже четыре года в Лондоне и не видела ничего, кроме знакомых дядюшки Кларенса и лавочников. Она не могла не согласиться, что эти поездки очень обогатили ее жизненный опыт, даже если она и никогда об этом не напишет.
— Завтра я собираюсь в Джейн-Шорз, — сказал Даммлер. — Не хотите поехать? Это, конечно, тоже не большое развлечение, но писательнице увидеть не помешает.
Пруденс решила, что приют для падших женщин ей интереснее, чем Бедлам, и с готовностью согласилась поехать. Даммлер объяснил ей, что этот приют специализируется на юных незамужних матерях.
Внешне здание из красного кирпича выглядело вполне прилично, но внутри все было крайне строго. Когда Даммлер и Пруденс приехали, юные женщины в платьях мышиного цвета с широкими передниками собирались в домовую церковь, и они пошли с ними. Пруденс была потрясена: она ожидала увидеть грубоватых, наглых женщин, а эти пятнадцати-шестнадцатилетние создания больше походили на послушниц, чем на проституток.
Проповедь звучала чудовищно: священник обличал этих девочек в «плотских грехах», как будто перед ним сидели закоренелые шлюхи. Пруденс подмывало встать и урезонить проповедника. Бросив взгляд на Даммлера, она заметила, что тот стиснул руки и сжал губы. Посещение приюта было более обстоятельное, чем Бедлама. Они осмотрели дортуар, где спали молодые женщины; узкие кровати напоминали батоны, выложенные в хлебной лавке. Видели девушек за работой: те убирали помещения, мыли полы, готовили пищу на кухне, шили. Наблюдали их за трапезой…
Закончив свою инспекцию, они зашли в контору, к доктору Малрони, тому самому священнику, который параллельно занимал должность начальника приюта, где выпили чаю из серебряного чайника в чашках из прозрачного китайского фарфора, что как небо и земля отличалось от трапезы приютских подопечных. Даммлер задавал много вопросов, в основном касающихся финансирования приюта, и Пруденс была поражена его практичностью.
— А что вы предпринимаете для подготовки этих женщин к жизни вне стен приюта? — спросил он. — Если они выйдут отсюда, не овладев каким-нибудь мастерством, они все равно рано или поздно окажутся на панели.
— Вы были в церкви, милорд. Они посещают службы трижды в день плюс по воскресеньям или за проступки читают Библию. Мы надеемся поднять их нравственность, пробудив в них страх вечной кары, если они снова вступят на путь порока, — ответил священник.
— Лучше бы научить их умению вести честную жизнь.
— Каждую девушку мы снабжаем экземпляром Священного Писания.
— Ясное дело, она может продать его, но что ей делать на следующий день, когда кончатся деньги?
Доктор Малрони недоуменно посмотрел на Даммлера:
— Но мы не выгоняем их на улицу. Обычно мы пристраиваем их в приличные дома в качестве домашней прислуги. Но эти девицы далеко не ангелы, и содержание каждой из них обходится городу в двадцать пять фунтов в год, мы рады сбыть их в любые руки…
— Этот человек полнейший осел, — заявил Даммлер, когда они покинули приют. — Подумать только, так говорить об этих несчастных! Господи, вы же видели, что все они малолетки. На таком месте должен быть человек, у которого есть хоть капля сострадания и понимания. Нет, я позабочусь, чтобы его ноги здесь больше не было!
— Но вы не можете выгнать его, Даммлер. Вы же просто посетитель, не более.
— То есть как это не могу? Это в ведении Лукаса. Я с ним поговорю. Теперь я понял, какого рода благотворительностью хотел бы заниматься. Сумасшедших, конечно, жалко, а добрая половина тех, кто заполняет камеры в Ньюгейте, виновны не более, чем мы с вами. Но вот эти девушки вызывают у меня живейшую симпатию. Согласитесь, сердце разрывается при взгляде на них. Они же сами дети, а должны родить детей. Сейчас самое время успеть их удержать, чтобы они окончательно не сбились с пути истинного. И при этом мы, англичане, считаем себя очень прогрессивными. Но в самых захудалых странах Востока я не видел того, что сегодня видел в этом приюте. Да, вот проект, которым я могу заниматься с энтузиазмом.
Дня через два Даммлер спросил Пруденс, что она делает с доходами от своих книг.
— Покупаю шляпки, — ответила она.
— Нет, я серьезно. — Вопрос был немного странным, хотя Даммлер явно задавал его, не желая ее оскорбить.
— Как что делаю? Оплачиваю счета. Немного откладываю, если удается. Я планирую куда-нибудь съездить летом с мамой. С тех пор как мы переехали в Лондон, мы никуда не ездили, только раз на пару недель в Кент к знакомым.
Даммлер какое-то время молчал, явно озадаченный ее ответом.
— Не хотите ли вы сказать, что зарабатываете писанием на жизнь? — наконец спросил он.
— Дабы поддерживать тело и душу? — с наигранным трагизмом проговорила она. — Нет, мы сводили концы с концами и до того, как я стала немного зарабатывать на романах, хотя эти доходы, должна признаться, весьма уместны. Когда папа умер, нам досталось не бог весть что, я вам говорила.
— А ваш дядюшка мистер Элмтри? Дом у него далеко не бедный.
— Он был очень добр к нам. Если бы не он, нам пришлось бы снимать какое-нибудь жалкое жилье.
— А я-то думал… я считал, что вы при деньгах. Ну и осел же я. Никогда не думаю о таких вещах. А вы ничего не сказали и позволили мне отвезти вас к Фанни и ввести в жуткие расходы с этими дорогими шляпками!
— Не такие уж они дорогие…
— Не обманывайте меня с этими шляпками. Я у них старый клиент. Я хочу сделать непристойное предложение. Можете взять на изготовку свой ридикюль, чтобы поколотить меня. Я хочу заплатить за них.
— Не говорите глупости!
— Какие тут глупости, если я был таким идиотом, что притащил вас в самый дорогой дамский магазин в Лондоне?
