Иными словами, этот странный «чернец», столь услужливый и необходимый узурпатору, является полной копией своего предшественника при царе Федоре — Петровского-Ситниановича: оба они лестью проложили себе путь в царские палаты.
Феофан Прокопович:
«…был захвачен течением, развитию которого способствовал сам Петр и которое проникло уже к подножиям алтарей. Священника с подобной нравственной физиономией Россия еще не видела; он представлял собой, тогда еще не известный, теперь почти исчезнувший тип западного прелата.
Умный, пронырливый, властолюбивый… Он ел мясо круглый год, но кроме того в его доме употреблялось 1500 лососей, 21 000 сигов, 11 пудов икры, 11 бочек спиртных напитков и т. д.» [16, с. 471].
Это пока о его необычайной прожорливости. Но не в ней одной заключалась его вредоносность:
«Он жил широко и так же широко благотворительствовал. В 1721 году устроил в одном из своих петербургских домов лучшую в то время школу. О том, как надо вести преподавание в этом заведении, он составил наставление, под которым свободно мог бы подписаться любой иезуит, и пригласил учителей-лютеран» [16, с. 471–472].
Вот таким «благотворительством» и ознаменованы «славные» дела этого пожирателя сигов: устроенная одним из руководителей школа оказалась полулатинской, полууниатской, полулютеранской.
«…он служил тараном, которым Петр совершенно разрушил старую московскую церковь» [16, с. 472].
Одним из нововведений был следующий закон, принятый петровской верхушкой духовенства:
«…«налог на мертвых» уничтожается: Регламент назвал так вымогаемые воздаяния за молитвы по усопшим, которые по обычаю должны были читаться в продолжение сорока дней. Издержки по содержанию церквей должны покрываться исключительно налогом на прихожан» [16, с. 481].
Но вот что советует уже теперь настоящий священник Русской Православной Церкви протоиерей Андрей Устюжанин:
«Очень хорошо, чтоб верующие люди читали по усопшему псалтирь в течение всех сорока дней» [140, с. 64].
И это столь необходимо потому, что:
«…душа-то в сорокадневный период проходит мытарства, ей нужна сугубая помощь — молитвенная, чтение псалтири, приношения в храм Божий, поминовения на проскомидии…» [140, с. 66].
«…в сороковой день изрекается определение Божие о душе, решающее участь ее до Страшного Суда. Потому-то и советуется служить и заказывать о скончавшихся «сорокоусты». Польза, важность и сила этого поминовения засвидетельствована многими примерами не только в житиях святых, но и в устных и письменных сообщениях от начала христианства и до настоящего времени» [86, с. 169].
Так что закон этот основан исключительно на желании Петра как можно большее количество душ русских людей от райских кущ переориентировать в свои владения. В те самые, откуда он и послал свой пламенный привет, показавшись своей личиной из клубов дыма от американских небоскребов.
Попытка отделения Церкви от государства в петровских нововведениях прослеживается явственно и вполне очевидно. Но это именно та самая идея, которую уже полностью воплотит его дел наследник — Ленин.
И вот как «славно» завершается итог многолетней работы Прокоповичей-Дашковых по разваливанию Русской Православной Церкви:
«Недовольство, на этот раз всеобщее, не останавливает однако реформатора. 25 января 1721 года был опубликован Регламент, а 11 февраля — открыта Духовная Коллегия, названная впоследствии Священным Синодом… Патриарх уничтожен» [16, с. 481].
И взамен исконному клиру, своими традициями уходящему вглубь веков — в еще довладимирскую Русь, во главе Русской Церкви петровской реформацией было учреждено:
«Постоянное собрание, в котором простые священники заседают рядом с епископами…» [16, с. 481].
И таким образом:
«Сбылось предреченное св. Афанасием Великим: одним из признаков приближения антихриста станет переход церковного управления в светские руки» [19, с. 43].
То есть, вместо некогда обретенной после падения Константинополя духовной власти русского патриаршества в единственном в мире Православном Царстве, мы получили самый настоящий западного образца униато-католико-протестантского толка балаган, своей структурой полностью схожий с подобными же «народоправческими» балаганами. И как их ни называй: сенатами, советами, думами или синодами — вся их «народоправческая» деятельность легко управляема стоящими за их спинами финансовыми магнатами, у которых бог один — золотой телец. А кукловоды лишь дергают за ниточки.
Наше же государство, Святая Русь, с самого дня своего возникновения была не от мира сего. Она была изначально — от Бога. А потому ее вероисповедание всегда столь серьезно и отличалась от иных «церквей». И весь иноверный инородный нам мир всегда вел с нами свои войны с одной только целью: низвести веру русского человека до состояния своей собственной.
Священный Синод Петра как раз и предназначался играть роль той самой антиправославной организации, которая должна была привести к полному уничтожению нашего древнего вероисповедания в традиционно упрямой России, все никак не желающей впитывать в себя антихристианские идеи.
Но уже после следующей революции — ленинской — часовни так и не были снесены, а ворота с иконами так все еще и продолжали заставлять даже пришедших к власти безбожников испытывать к себе уважение.
Имеются свидетельства, что и к 1920-му году еще не успело у революционеров повыветриться к ним почтение. Арестованный большевиками князь С. Е. Трубецкой так был проводим своими конвоирами через главные ворота Кремля:
«Когда проходили через ворота, по старой московской традиции, почти все мы сняли шапки. Я заметил, что большая часть нашей стражи тоже их сняла. С. П. Мельгунов, как принципиальный атеист, с интеллигентской цельностью и прямолинейностью, не снял шапки, и один из конвоиров ему заметил: «Спасские ворота — шапку снимите!» Мельгунов запротестовал, и стража, разумеется, не настаивала на этом чуть ли не «контрреволюционном» требовании» [137, с. 278–279].
А вот когда революционеры Ленина довершили «славные дела» революционеров Петра по уничтожению московских часовен, когда не только икон над воротами, но и многих самих этих ворот уже не досчитались, когда вслед за зверским истреблением сотен тысяч русских людей священнического и монашеского звания и преданием мерзости запустения десятков тысяч православных храмов. Православие в России считалось ими уже полностью уничтоженным, совершенно удивительнейшим образом и лишь по воле Божьей оно вдруг в самые тяжелые дни Великой Отечественной войны в нашей стране — восторжествовало! И помогло этому поистине чуду воплотиться возвращенное нашим священством (а уж никак не коммунистическим кровавым режимом, как некоторые и по сию пору считают) ровно после двух веков отсутствия (чуть ли ни день в день!) Патриаршество на Земле Русской.
Но вот какова была основа петровского нововведения в Русской Церкви:
«Постановление, требующее, чтобы священники доносили об открытых им на исповеди государственных преступлениях, которое Екатерина II впоследствии скрывала от Вольтера, было составлено Петром, так же, как и постановление о карательных мерах против ослушников…» [16, с. 168–169].
«Петр I даже тайну и неприкосновенность исповеди не пощадил и нарушил, обратив и ее в орудие сыска» [145, с. 99].
Вот какова была механика исполнения пунктов им запущенной машины:
«По требованию синодского Регламента, священник, выпытавший у кающегося его грехи, за которые он должен быть арестован, и сам должен с ним ехать «неотложно и неотбывательно» в указанные в высочайшем указе «места» — «Тайную Канцелярию» (тогдашнюю Чрезвычайку) или «Преображенский Приказ» (Петровское Гэпэу)» [67, с. 93].
Так что даже связанное с чисто моральными ценностями учреждение Петром превращалось в карательный орган.
Были и иные кощунства над русским вероисповеданием:
«В церквах, обыкновенно посещаемых царем, были поставлены кружки для сбора штрафов, которые царь налагал на болтающих, спящих и, вообще, лиц, неприлично ведущих себя во время церковной службы.
В Александро-Невской лавре сохранился железный ошейник, употреблявшийся… для наказания рецидивистов: они должны были слушать обедню привязанные за этот ошейник к колонне храма»[18] [16, с. 169].
Но и про такое нам слышать теперь уже не впервой. Именно его наследники довершили начатое Петром превращение русских храмов в тюремные застенки.
«Петру не нравилось, что в России много церквей, особенно их изобилием славилась Москва; и он приказал… все лишние церкви упразднить» [51, с. 739].
Так что к Православию вероисповедание Петра, как нами разобрано теперь достаточно подробно, уж точно не могло иметь никакого отношения.
