Сейчас по праздникам мы тоже периодически собираемся, но порознь: кафедральные отдельно, больничные отдельно. И никто за столом не вспоминает о больных, которые лежат в нашей клинике, тем более о больных, которых лечат наши выпускники. Первый тост шеф произносит за преподавателей кафедры, главное, чтобы нам жилось хорошо.
Не вспоминает на совещаниях о больных ни ректор, который является председателем приемной комиссии; это она отбирает из большого числа абитуриентов будущих студентов в наш университет; не вспоминает о больных ни проректор по учебной работе, ни декан. Более того, наш деканат, вместо того чтобы отсекать нерадивых студентов, с усердием протаскивает двоечников за уши с курса на курс. Не вспоминают о больных и профессора – заведующие клиническими кафедрами, ни преподаватели. Больные, словно не живые существа, где-то там, далеко, по другую сторону университетской жизни. Жизнь больных, с ее печалями и горестями нам кажется совсем не интересной. Каждый из нас решает свои меркантильные задачи и не видит ничего дальше носа своего. Впрочем, есть редкие исключения, но они не скрашивают общей картины.
В зарубежных вузах, если студент не сдал экзамен или зачет, то, пожалуйста, пересдавай, только за плату, пополняй институтскую кассу. И нашим бы вузам перенять эту систему, тогда бы успеваемость среди студентов возросла. Но на это новшество руководство нашего института не идет и, видимо, неспроста.
Когда-то очень давно у нас в институте говорили, что если студент не сдал зачет, то преподаватель может принять зачет у него повторно. Если же и на этот раз студент не получает зачет, то на третий раз зачет у него принимают коллегиально несколько преподавателей, и решается вопрос о его отчислении. Так должно в принципе быть, но у нас сдача зачетов проводится по-иному. Некоторые студенты сдают мне зачет столько раз, что я сбиваюсь со счета. Первые три раза он подходят неподготовленными, думая взять измором, а затем начинают учить. Наш деканат дает возможность студенту погашать долги хоть двадцать раз. Кстати сказать, работа в деканате – отнюдь не из легких, и получают за нее работники деканата совсем небольшие деньги, в отличие от проректоров, которые на контракте, но за свое место они держатся.
Я как-то одного знакомого профессора химико-технологического университета спросил: «Скажите, у вас в университете много учится недоумков?» – «А как же без дураков. Их никто не сеет – сами рождаются», – с легкой улыбкой на губах, с хитрецой посмотрев на меня, ответил он. «И как же вы ставите им зачеты, переводите с курса на курс? На некоторых факультетах у вас одни формулы, нужно понятие и логическое мышление, а не зубрежка». – «Лично я ставлю на экзаменах тройки и – с глаз долой. У меня нет времени устраивать им переэкзаменовки». – «А как выходят из положения преподаватели, которые ведут практические занятия?» – «По-разному: кто, занимаясь репетиторством, делает на этом бизнес, а можно дать контрольное задание и уйти из класса. Студенты, оставшись одни, что нужно спишут друг с друга или с учебника». – «Поэтому-то наши дипломы и не признаются за рубежом».
Профессор с удивлением посмотрел на меня и сделал выразительный жест рукой в том смысле, что он не желает вести на эту тему бесполезный разговор.
У нас каждый преподаватель оценивает знания студентов своей меркой. Когда от меня ушла группа, где были Баскетболист и Петров, я подошел к Саяру Файзылловичу и его спросил: все ли студенты из этой группы у него по гематологии получили зачет?
Саяр Файзыллович, нахмурив брови, стал вспоминать, хоть эта группа только что ушла от него, а затем спросил:
– Это, где один студент под два метра?
– Да, Баскетболист.
– А что, – сказал он, словно оправдываясь, – на занятия они ходили, сидели, особенно не шумели. Эта группа еще ничего. Если мне не изменяет память, я их всех аттестовал.
Затем Саяр Файзыллович как-то по-особенному на меня посмотрел, при этом по его лицу пробежала судорога, и изменившимся голосом произнес:
– Вы зря эту группу хаете, а вот в восьмой группе я только одному студенту поставил зачет. Остальным я еще покажу, – сказал он со злобой, всем телом затрясся и, что на него было совсем не похоже, потряс кулаком над головой. – Пока они были у меня на гематологии, я жил только на транквилизаторах, лишился покоя и сна, думал, сведут они меня в могилу. Я их еще погоняю, заставлю по всей гематологии, как и положено, писать тесты. Они мне в жисть зачет не сдадут.
– Я думал, что не может быть слабее студентов, которые были только что у меня.
– Два парня из восьмой группы, которая к вам придет, вообще, на студентов не похожи.
– На кого же они похожи?
– Когда к вам придут на пульмонологию, увидите.
Саяр Файзыллович отвернулся от меня и направился к себе в кабинет, представляя собой комок нервов.
27
На другой день, направляясь в учебную комнату, я подумал: «Раз студенты из восьмой группы Саяра Файзылловича, который на все смотрит сквозь пальцы, допекли, значит, они имеют над собой надежную «крышу», но я не потерплю, чтобы недоумки, как на балалайке, играли на моих нервах», – открываю дверь в учебную комнату и уверенно вхожу к студентам.
К началу занятий подошли три девочки и парень. Приветствуя меня, они неохотно встали.
– А где остальные? У вас по списку должно быть четырнадцать студентов.
– Задерживаются, сейчас подойдут, – равнодушно ответила, не глядя на меня, роясь в сумочке, одна из студенток.
По всему было видно, что группа с гематологии пришла разболтанная. Обычно на первое занятие опаздывает не более трех студентов, а тут почти вся группа.
– Ну что ж, собирайтесь, я через десять минут подойду, – сказал я и вышел.
Через четверть часа подошли еще три девушки и парень.
– Два опоздания считается за пропуск. Чтобы его отработать, вам нужно будет написать от руки по заданной теме реферат. За два пропущенных занятия помимо реферата нарисуете таблицу.
– Объем реферата большой? – спрашивает с короткой стрижкой чернявый студент. Одет он неряшливо: халат неглаженый, рубашка из джинсовой ткани на две верхних пуговицы, так же как и халат, не застегнута.
– Не менее семи листов объемом А4.
– У-у-у…
– Причем строка к строке, убористым почерком.
– Нигде такого нет.
– Ваша фамилия?
– Магомедов.
– Откуда вы?
– Из Чечни.
– Вы совсем не похожи на студента. Приведите себя в опрятный вид, застегните рубашку.
– А по телевизору у всех так, сейчас никто верхние пуговицы у рубашки не застегивает, – говорит студент, и с неохотой приводит себя в должный вид.
– Вы пока еще студент, знайте свое место.
В это время за дверью учебной комнаты кто-то стал громко разговаривать. Дверь открылась, входят два парня.
Первым вошел студент невысокого росточка, щупленький, верткий, волосы ежиком, лицо нахальное, а вместо глаз словно два слизняка. Второй студент грузный, высокий, бесформенный, лицо тупое, затылок крутой, шея короткая, толстая. Студенты его кличут Борман.
«Это они Саяра Файзылловича допекли», – подумал я, глядя на вошедших студентов.
– Можно войти? – спрашивает вошедший первым дерзкий студент.
Обычно у опоздавших студентов виноватый вид, эти же парни своим опозданием бравируют.
– Проходите. Еще одно опоздание, будет отработка.
Опоздавшие студенты, вполголоса разговаривая, сели на задний ряд. В принципе, мне следовало бы перед их носом закрыть дверь и до занятия не допускать, но я не сориентировался, проявил великодушие.
– Назовите ваши фамилии, – обратился я с жесткими нотками в голосе к опоздавшим студентам, обратив внимание на то, что с их появлением сразу же изменился микроклимат в группе и создалась нерабочая обстановка.
– Я Халиков, а это Гатауллин, – глядя на меня наглыми глазами, ответил дерзкий студент. – Вы нас в журнале отметьте, что мы пришли.
«Очевидно, вот такие субъекты и являются членами группировок», – глядя на них, подумал я и продолжил вести тему. Но Халиков, будучи холериком, казалось, ни секунды не мог сидеть смирно. Он достал сотовый телефон с наворотами, положил его перед собой и стал что-то говорить, обращаясь то к Гатауллину, то к Магомедову. Они сидели от него по правую и левую руку.
Конфликт между мною и Халиковым назревал. «Этого сверчка нужно ставить на место, он уже залезает мне на шею!» – подумал я и, обращаясь к нему, сказал:
– Я сейчас вас с занятий выгоню.
– А что, я ничего, – ответил Халиков и сделал вид, что его незаслуженно обидели.
– Достаньте ручку, тетрадку и за мною записывайте.
– Вот еще.
– У вас есть ручка с тетрадкой?
Гатауллин стал рыться в сумке, которая у них была одна на двоих.
– У меня память хорошая, я не записываю.
– Тогда сидите смирно.
Я стал вести прерванное занятие, а Халиков подтолкнул локтем Гатауллина и показал на меня глазами в том смысле, что я ненормальный. До конца перерыва я Халикову еще два раза сделал замечания и при этом думал: «У нас в институте подобные студенты большая редкость. А как работают учителя в школах?! Им, небось, приходится иметь дело не только с трудными учениками, но порой и с их родителями».
