Мне не хотелось благодарить его за новые духи, но я хотела, чтобы Капо знал, что они значат для меня, по-своему.
— Других духов, которые ты мне покупал до этого, было достаточно, ― сказала я. — Но эти... — Я подняла руку, чтобы Капо мог снова понюхать мое запястье. — Они... голубые.
Я усмехнулась, заметив, как слегка нахмурились его брови, а он прищурился.
— Голубой, — сказала я, — мой любимый цвет. Он... мне идет.
Его глаза пробежались по моему платью, и моя кожа стала такой же разгоряченной, как и пламя факелов.
— Марипоса7, — сказал он в своей очаровательной манере, — подходит тебе.
— И это тоже. Бабочка... — Я подняла руки и повернулась так, чтобы он мог разглядеть все платье. — Я всегда восхищалась вещами, за которые приходится бороться, чтобы найти красоту в жизни. Шрамы... — Я медленно провела пальцем по одной из светло-голубых вен. — Они делают бабочек еще краше для меня лично.
Затем я взглянула на шрам на его шее, прежде чем снова встретиться с ним взглядом.
— Ты уже обрела свои крылья, Марипоса?
Я пожала плечами.
— Не знаю. Я чувствую себя иначе, но при этом я... все еще я.
— Нет никого другого, кем бы я хотел, чтобы ты была. — Капо взял меня за руку и подвел к столу, где выдвинул мне стул. Я поблагодарила его по-итальянски, прежде чем он сел рядом со мной.
Это была красивая сервировка. Свечи в стекле. Столовое серебро с ручками, которые казались сделанными из перламутра. Тарелки, похожие на внутреннюю часть устричной раковины. Настоящие устрицы лежали на льду на стороне Капо в серебряном ведерке, а стол был заставлен едой, которую можно было есть руками. Я взяла оливку и рассматривала ее, пока между нами раздавался только шум волн, накатывающих на берег. Через минуту или две я повернулась и встретилась с его глазами. Я чувствовала, как он изучает мое лицо - мой профиль.
— Ты спросила меня во время нашей встречи: «Почему я?»
— О, — сказала я, когда поняла, о чем он говорит. — Почему ты выбрал меня для этого... — я показала между нами, — «соглашения»?
Он кивнул.
— И я ответил тебе.
И когда Капо повторил мне свои слова, сказанные им в тот день в кабинете Рокко, воспоминание ожило в моем сознании - такое же яркое, как цветы над нашими головами в темноте.
— Ты не похожа на остальных, — сказал Капо. — Ты выделяешься. Ты могла бы стать королевой на троне. Той, которую я счел бы за честь назвать своей женой. У тебя самое красивое лицо, какое я когда-либо видел. — Он сцепил пальцы, наблюдая за мной еще более пристально, почти изучая меня так, как я не привыкла: с благодарностью. — Человек сказал: «Вот кость от кости моей и плоть от плоти моей; она будет называться женщиной, ибо она произошла от человека». Для меня было бы честью назвать тебя костью от кости моей; плотью от плоти моей. Своей женой.
Капо смотрел на меня иначе, чем тогда - с той же благодарностью, но при этом увереннее... Я принадлежала ему. И когда он повторял слова, «кость моей кости», его рука обхватила мое запястье. Когда он произнес «плоть от плоти моей», он положил свою руку с бьющимся под кожей пульсом рядом с моей. Затем он приложил руку к сердцу, повторяя «моя женщина».
Слова Капо прозвучали не романтично и не с тоской. Он произносил холодную, жесткую правду. Несмотря на это, во мне поднялся тот же всплеск тепла, грозящий унести меня под воду. Но меня беспокоила не вероятность утопления. Я знала, где находится сокровище, и надеялась, что мой муж всегда приведет меня к нему. Это был он - кусочки его жизни, которыми он делился со мной.
— Сегодня у меня есть для тебя более простой ответ, — сказал он.
Я кивнула, сопротивляясь желанию раздавить между пальцами оливку, которая была прижата запястьем к его сердцу.
— Просто, — сказал он по-итальянски, — это не может быть никто другой. Ты была единственной, кто выбрал меня. — Затем, поднеся мою руку к своим губам, он съел мою оливку. — Я умираю с голоду, — продолжил он на том же языке. — Пора поесть.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я не была уверена, что удовлетворило его больше - еда или я.
13
![]()
МАРИ
Знаете, говорят, что всему приходит конец?
Так вот, не все говорят, что всему приходит конец. Я взяла из этого всего только «хорошее», сделав его только моим. Раньше меня это успокаивало. Что вещи - люди, ситуации, даже времена года - не могут длиться вечно. Потому что это означало, что плохое тоже имеет свойство заканчиваться, а значит, новый день означал новое начало.
Трудно сказать, что было тяжелее, теперь, когда у меня была возможность сравнить эти два понятия: страх перед концом хороших времен или надежда на то, что плохие времена исчезнут с наступлением утра.
Хотя Капо не сказал, когда мы вернемся в Нью-Йорк, я знала, что наше пребывание в Греции не будет длиться вечно. Так же, как и наше пребывание на Сицилии. Рано или поздно нам придется вернуться домой.
Нью-Йорк был нашим домом, потому что там был наш дом, но я не решалась называть его так. Сицилия казалась мне домом. Безопасным местом. Может быть, Нью-Йорк тоже станет таким, потому что после нашего отсутствия я чувствовала себя по-другому... более уверенно в своей собственной шкуре, в своих туфлях.
Взглянула на свои ноги. На мне была пара металлизированных туфель на каблуках. Они прекрасно сочетались с платьем в греческом стиле, которое я купила на Сардинии. Верхняя его часть шла крест накрест, и то, что было похоже на шелковый шнур, который вился ниже моих рук до талии, переплеталось в узор, который подчеркивал мою грудь и бедра. Удлиненная часть драпировалась, идя вдоль платья, почти касаясь подола. Платье было сшито из роскошной ткани. У него имелось два разреза, по одному с каждой стороны, до самых бедер. Я уложила волосы в низкий пучок и надела соответствующую повязку на голову.
Пока Капо держал мою руку в своей, слабый ветерок пронзал теплый воздух и шевелил платье у моих ног. Это было похоже на прикосновение небес. А что может быть лучше, когда рядом со мной мужчина в прекрасном костюме? Трудно было держать глазки востро.
Он сделал мне сюрприз, пригласив на вечер в Афины. Капо сказал мне надеть что-нибудь официальное, и я знала, что это платье будет идеальным вариантом. По тому, как Капо наблюдал за мной во время ужина, я поняла, что он тоже так думает. В его глазах застыл голодный взгляд, но он не был связан с едой.
Как и велосипедные прогулки, которые мы совершали, и вода, в которой мы плавали, эта ночь казалась идеальной, и именно поэтому мысль о возвращении в Нью-Йорк могла бы прийти мне в голову. Мы были в Греции почти месяц. Сколько еще мы могли здесь оставаться? У Капо были дела, и он не мог вечно убегать от своих обязанностей. И мне пришлось бы так или иначе столкнуться с тем, что я оставила далеко позади, и преодолеть это с этой новой версией себя, которую я все еще узнавала.
Капо спросил меня, есть ли у меня уже крылья. Я чувствовала, как они появляются, но не была уверена, что это произойдет так скоро. Да, я много боролась в своей жизни, но эта новая жизнь, которую мне подарили, не торопила меня с переменами. Каждый день, мало-помалу, мои все правильные части становились на свои места. Превращение из колючей гусеницы в атласную бабочку заняло всю мою жизнь, со всем ее адом и всеми вытекающими, и превратило меня в женщину, которой я становилась.
Глядя на мужчину, ведущего нас по улицам, я не чувствовала никакого давления с его стороны, а только предложение поиска идеального места, чтобы измениться. Безопасного места.
Он.
Дом.
— Ты молчаливая, — заметил Капо непринужденно, но в его глазах застыл вопрос: Что может происходить в твоей голове?
Я пожала плечами.
