Я глубоко вдохнул и выдохнул, а потом сказал:
– Нет.
– Что-о? Вы видели предписание? Оказывать всяческую помощь и поддержку! Вот и оказывайте! Немедленно!
– И пальцем не пошевелю.
– Это как это? – опешил секретный господин.
– Ваше пожелание противозаконно.
– Вы не смеете… – задохнулся он. – По законам военного времени диверсанты и террористы расстреливаются на месте! Это неподчинение прямому приказу!
Тут я не выдержал и ухмыльнулся:
– Директива номер семь Его Высочества Регента. Процитировать?
Господин Арис был вынужден заткнуться. Изданная пару недель назад Директива гласила, что все подданные Империи, не зависимо от политической, религиозной или национальной принадлежности равны перед законом. Все имеют право на судебное разбирательство. Даже диверсанты и террористы, если они являются подданными Империи. Даже если они себя таковыми не считают, но родились и выросли на имперских землях. Так что никого тут расстреливать не будут… Будет суд, где свидетелями выступят мои бойцы, они расскажут о перестрелке, и этих подонков осудят на многолетнюю каторгу и пожизненное поселение где-нибудь в тайге… За вооруженное сопротивление властям. А если докажут их причастность к убийствам солдат – тогда уже расстреляют или повесят по всем правилам…
Так я и сказал этому мутному типу. Он как-то поскучнел, а потом вдруг взбодрился и заявил:
– Дождешься ты у меня, поручик… По головке тебя за такое не погладят. Счастливо оставаться…
Я заподозрил неладное, свистнул Стеценку. Мой зам прибежал, на ходу отряхиваясь от каких-то щепочек, трухи и соломы.
– Что случилось-то?
– Собери как бойцов…
Оказалось, я все правильно понял. Этому типу не удалось расстрелять их на месте, и теперь он хотел увезти захваченных диверсантов с собой. Преторианцы уже конвоировали группку хмурых людей с закованными руками к одному из грузовиков.
– Рота, стройся!
Солдаты в две шеренги выстроились на пути грузовика и выжидательно таращились на меня.
– Тут наших пленных забрать хотят… Чтобы они избежали справедливого суда, так сказать… Неужели мы допустим такое безобразие?
Солдаты загудели. Дай я им волю – они бы разорвали диверсантов на клочки, еще бы – сколько они крови нам попортили! Но меня бойцы крепко уважали, а еще крепче они уважали Его Высочество Регента. Его Высочество велел судить – значит, их будут судить. Да и спецслужбисты у "хаки"-пехоты никогда любовью не пользовались… Поэтому следующий мой приказ солдаты исполнили со злорадным удовольствием.
– Примкнуть штыки!
Заслышав металлический лязг, Арис, наконец, сдался. Да и преторианцы не особенно горели желанием устраивать тут маленькую гражданскую войну. Как бы круты они не были – их – дюжина, нас – две сотни.
– Ты за это поплатишься, поручик!
* * *
Весь следующий день мне было тошно. И все это – несмотря на похвалу от полковника за успешную операцию, на прекрасную погоду и на полбутылки коньяку в тумбочке. Я думал про ту девочку-революционерку, про то, что не намного я ее и старше, и про то, что очень уж мерзко воевать с такими вот девочками и мальчиками…
* * *
Ветер трепал на ветру имперское знамя, кружил, завывал и метался, издеваясь над мелодией, которую, захлебываясь, выводил духовой оркестр.
Наша бригада стояла в парадном строю, я – на два шага впереди стройных шеренг бойцов моей штурмроты, как положено.
Полковник Бероев – при всех орденах, до синевы выбрит и слегка пьян, – гаркнул:
– Здравствуйте, господа имперцы!
– Здра-а-а-а!!!! – невразумительно откликнулся строй.
Такое его обращение к нам означало незамедлительную раздачу пряников.
– Благодарю за службу! – его громовой баритон разносился над площадью и без всяких репродукторов.
– Слава Империи!!! – рявкнул в ответ строй.
А потом пошли награды и повышения. Я стоял не шевелясь, глазами провожая бойцов и офицеров нашей роты, которых вызывали для награждения. Когда назвали мою фамилию, я вздрогнул, очнулся от странного оцепенения и расслышал только конец фразы:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– … присвоить внеочередное звание штабс-капитана!
Что-о-о? Я даже удивиться не успел, не успел прокрутить в голове свои реальные и мнимые заслуги, сначала обрадоваться а потом испугаться от свалившейся вдруг на плечи ответственности, как полковник вдруг неопределенно кмыкнул, прочитав какую-то бумажку, которую ему подал подбежавший адъютант, помолчал, а потом проговорил:
– И понизить в звании за невыполнение приказа в боевой обстановке… Поручик, етить твою мать! Это что за художества?
А я вспомнил паскудную рожу Ариса и неожиданно для себя широко улыбнулся.
XI. ВАША СВЕТЛОСТЬ
Ложка дребезжала о краешек граненого стакана, стакан дребезжал о серебряный подстаканник. Имперские железные дороги не переставали меня удивлять – даже на территориях подконтрольных лоялистам и прочей нечисти вдоль путей сохранялось подобие порядка, на станциях и переездах дежурили люди в фуражках с красным верхом, а проводники все также подавали чай в граненых стаканах с подстаканниками.
За окном редел лес, стволы сосен уже не стояли сплошной стеной, в просветах можно было разглядеть поля с подтаявшим снегом, хаты далекого хутора, давший первые трещины лед узенькой речушки… Оттепель!
В дверь купе постучали, заглянул пожилой проводник.
– Господин поручик, подъезжаем к станции. Стоять долго будем, эшелоны-с на фронт пропускать придется… Новобранцев везут! Можно выйти, прогуляться, там буфет-с приличный…
– Да-да, спасибо!
Откуда такое внимание к моей особе? На весь вагон первого класса всего-то было три или четыре пассажира, потому как направление неподходящее – в сторону фронта эшелоны идут заполненные до отказа, в таких вот комфортабельных купе размещаются шумные компании штаб-офицеров, второй и третий класс занимают унтера и нижние чины. В теплушках почти не ездим, это вам не первый год войны!
Могу я в конце концов прокатиться с комфортом за казенный счет? Все же по служебной надобности еду – нужно встретить и сопроводить в бригаду группу специалистов, из волонтеров: медики, радисты, переводчики, механики, мало ли кто еще…
– Лимончику-с не желаете? – оказывается, проводник все еще стоял в дверях.
– Лимончику? Шикарно живем!
Проводник истово перекрестился:
– Слава Господу и Его Высочеству, дела на лад идут, вот как юг и побережье от супостатов освободили – оттуда и лимончики-с… И чаёк, опять же!
Солнечного цвета ломтик булькнул, погружаясь в чай, дверь купе задвинулась с характерным звуком, я отпил горячего ароматного напитка, в котором теперь чувствовался почти забытый вкус цитрусовой свежести, и блаженно зажмурился, откинувшись на спинку мягкого дивана.
…Громыхнуло так, что стакан слетел со стола, грянулся об пол, рассыпавшись тысячью осколков и звякнув серебрянным подстаканником.
Я сильно приложился затылком о какую-то деревянную финтифлюшку, и услышал скрежет металла о металл – поезд стремительно тормозил. Снаружи кто-то орал благим матом, хлопали двери, слышался треск и грохот.
Чей-то истеричный голос моментально всё прояснил:
– Цеппелин!!!
Где-то высоко в облаках сейчас парит огромная серебристая штуковина и сыплет, сыплет из своей необъятной утробы смертоносные фугасные подарки…
Одновременно с этими мыслями я подхватил планшет с документами, шинель, дернул револьвер из кобуры и долбанул рукояткой по стеклу. Проклятье!
Это имперская железная дорога, стекла тут что надо, так что ничего кроме ноющей боли в кисти руки я не добился. Цепляясь шинелью за элементы интерьера я выбрался в коридор и побежал ко входу. Оставаться в консервной банке вагона во время бомбардировки было бы по меньшей мере идиотизмом.
В тамбуре лежал проводник с залитым кровью лицом и стонал. Я выбросил наружу шинель, повесил на плечо планшет и потащил железнодорожника за подмышки наружу. Из его разбитой головы капала кровь, ноги в кирзовых сапогах стучали по металлическим ступенькам.
