— Отец мой родной, владыка наш, — начал он молитву, сомкнув ладони на уровне лица и закрыв глаза. — Прости раба твоего грешного, ибо грешен я, повинен в смерти девушки. Прости меня, Господи, ибо заблуждался я. Да снизойдет милость твоя, — продолжил Макс, застыв около распятья. — Прости меня. Господи, ибо нарушил я одну из заповедей твоих: не убий. Ибо убил я, Господи, самого дорогого мне человека. Нет мне прощения, и нет мне пощады. Избавь меня. Господи, от мук и от мучений душевных. Ибо хочу я только одного — смерти своей скорейшей, прости меня. Господи, за мысли гадкие, но нет мне надобности больше жить без Оли. Прости меня, господи, — закончил молитву грешник и, неумело перекрестившись правой рукой, зажег по очереди свечи. А затем поставил их в напольную лампадку, наполовину заполненную горящими остатками восковым свечей. Он не считал себя богобоязненным юношей, не просыпался и не ложился спать с молитвой на устах. Он, как и многие из нас, обращался к Богу в последнюю очередь, исчерпав свои собственные ресурсы. А когда Верховный Правитель совершает просимое нами чудо, мы забываем о нем, вспоминая о его существовании вновь лишь при возникновении не разрешенных нами проблем. Как бы странно и парадоксально это ни звучало, но такова истинная человеческая сущность. Божественное умиротворение от не видимого глазу общения разливалось по всему телу, заливая душевную боль. Жгучая, незаживающая рана утраты и ненависти испарилась, наполнив душу грешника спокойствием. Максим не ошибся: массивные и надежные стены церкви надежно защищали прихожан от мирских сует и забот, заточая их на время в совершенно другой мир, заполненный душевной гармонией и успокоением.
Многоголосый рокот шестисоттысячного города, словно кузнечный молот, резко ударил в уши Макса, когда он вышел из тихих стен дома Господа, затопив сердце старым, невыносимым страданием. Постояв немного на крыльце, он опустил голову и побрел домой по переполненным людьми городским улицам.
Глава 29
Вынос тела родители назначили на десять утра. К назначенному часу стали подтягиваться немногочисленные родственники и друзья погибшей девушки. Множество живых цветов и искусственных венков заполнили небольшой зал, посередине которого на двух табуретках стоял гроб. Мертвая девушка, одетая в недавно подаренный родителями светло-серый костюм, лежала в небольшом деревянном гробу, отделанном дешевым красным сукном, края которого обрамляла черная траурная лента, неряшливо прибитая многочисленными металлическими скобками. Было сложно представить, что здесь, в этом угрюмом и мрачном месте, с витающим в воздухе зловонным запахом смерти, еще несколько дней назад раздавался звонкий и заразительный девичий смех. Наталия Сергеевна, с выплаканными бесцветными зрачками, сидела на краю дивана, роняя скупые редкие слезы. Её опустошенный взгляд вонзался в холодно-белое лицо любимой дочери, будто пытаясь никому не видимыми материнскими чарами разрушить пудовые кандалы безжалостной смерти.
Молчаливая людская очередь, шаркая ботинками по голому паркету, отдала последнюю дань заснувшей на вечные времена совсем юной девушке. Если бы не мертвецки-бледная кожа на лице покойницы, то многим бы показалось, что их пытаются разыграть. Застывшая на мертвом лице маска подходила к совершенно другой роли: с ее помощью можно играть умиротворенного, сладко спящего ребенка.
— Машина приехала, — кто-то негромко прокричал из глубины коридора.
— Ну что, пора, — откликнулся Игорь Сергеевич, приподнимая обессиленную жену. Толпа провожающих, до этого теснящаяся в маленьком коридоре, быстро рассосалась, оставив несколько крепких мужчин. Четверо из них, крепко взявшись за края деревянного саркофага, вынесли его из квартиры. Им приходилось разворачивать гроб в каждой лестничной клетке, чтобы спуститься еще на один этаж. Узкие лестничные марши советских домов проектировались только для сильных и здоровых людей, среди которых не должно было быть больных, а тем более мертвых. Наконец, когда тело вынесли из подъезда, любопытные местные старушки, сбившись в небольшие группы, с интересом наблюдали за траурной процессией, медленно двигавшейся к стоящему в пятидесяти метрах от подъезда автобусу.
— Вот смотри, это мать той девочки, которую убили, — быстро затараторила одна старушка другой, показывая на невысокую женщину, под руку поддерживаемую мужчиной.
— Ой, батюшки, а как милая убивается! И за что это ей такое несчастье? — сокрушенно помотав головой, ответила ей престарелая подружка. Плотного телосложения водитель арендованного ритуального «Пазика», с безразличным выражением лица рассматривая в боковое зеркало приближавшуюся человеческую колонну, лихо выскочил из кабины и открыл заднюю дверь. Закончив погрузку гроба в автобус, он с силой, отозвавшейся гулом, прокатившимся по салону, захлопнул массивную металлическую дверь. Для него это была ежедневная, рутинная работа, ничем не отличавшаяся от тривиальной чистки зубов. «Водитель для жмуриков», — называл он так себя, отвечая на заданный о месте работы вопрос. Он, сам того не подозревая, стал одним из многочисленных, тупо повинующихся слуг владыки темного царства, где на скорбь и сострадание был наложен строжайший запрет, установленный правителем мертвых человеческих душ. «Пазик», негромко чихнув, медленно выехал из двора и направился к последнему месту сегодняшнего маршрута.
Глава 30
Два угрюмых землекопа еще с самого утра взялись за привычное дело. Приняв по паре рюмок водки, подготовленных для продуктивной работы, они с завидной энергией выбрасывали наружу пласты темно-коричневой глины.
— Долго гнить не будет, лет десять, как пить дать. — сказал землекоп постарше своему молодому напарнику, убирая рукавом блестевшие на лбу капельки пота.
— Слышь, Иваныч, а ты почем знаешь? — подхватил разговор напарник, закуривая сигарету.
— Ну как откуда, никак лет уж двадцать копаю, чего только не видал, — обиделся Иваныч и потянулся к сигарете, предложенной напарником.
— А чего видал? Рассказывай. — подхватил молодой землекоп, страстно надеясь услышать интересную историю.
— Ну вот, Серега, что я тебе расскажу. — выразительно начал Иваныч. — Года три тому назад мы с Гришкой работали, он это, еще до тебя работал, — уточнил рассказчик. — Так вот, как-то нужно было труп одной женщины выкопать.
— Для эксгумации? — не дав закончить предложение, вклинился Сергей с горящими от интереса глазами.
— Да, для ее самой. — не в силах выговорить это слово, ответил пожилой землекоп. — Так вот, могилу мы вырыли, гроб достали, все как положено. Раньше проблема была с местами на кладбище, покойников чуть друг на друга не клали, — чинно продолжал Иваныч, растирая пальцами в мелкий порошок табак, оставшийся внутри выкуренной сигареты. — Так этот подлец небольшие ямки по бокам вырыл, где лежали другие покойники. Деревянные стенки гробов сломал, да и снял с мертвецов золотые цепочки с крестиками, а вдобавок еще и золотые сережки из ушей выдернул. А вечером, когда мы вместе пили, дай и расскажи мне по пьяную голову, как это все произошло. Добавив при этом, что покойники выглядят так, как будто их вчера похоронили, а не меньше пяти-семи лет тому назад. Вся причина в глине, — чувствуя возросший интерес, маячивший во взгляде напарника, продолжал покрытый редкими белыми сединами землекоп. — Не пропускает она воздух, как песок, вот и гниение затормаживается. Понятно? — спросил Иваныч и, не дождавшись ответа, схватился за черенок лопаты. Но тут же осекся и, изобразив серьезную мину на лице, пристально посмотрел на напарника.
— Слышь, Серега, ежели хочешь тоже мертвецов грабить, не советую. Гришка-то через две недели, да и утони. Он все видит и ежели чего — накажет, — громогласно предупредил он и поднял руку, грязным указательным пальцем показывая на небо, чтобы стало ясно, где находится этот некто всевидящий.
— Понятно, — негромко ответил напарник и вонзил острие штыковой лопаты в глиняную почву.
Глава 31
Ритуальный автобус, проехав по городу, выскочил на Сарапульский тракт, уходивший извилистой линией к развилке Южного кладбища. Огромные колеса «Паза» то и дело проваливались в многочисленные глубокие ямы, в хаотичном беспорядке разбросанные по дороге республиканского значения. Казалось, здесь орудовал огромный, пресловутый слизень из американской трилогии «Дрожь земли», оставив после себя неопровержимые подтверждения своего существования. Пассажиры методично тряслись на жестких, недавно перетянутых дерматиновых сиденьях автобуса, который подпрыгивал, подобно живо скачущему резиновому мячику. Через минут пятнадцать «Пазик» свернул налево и выехал на проселочную дорогу, тонкой веревкой тянущейся к месту захоронения многочисленных ижевчан.
