На сером полотне неба стали появляться огромные темные пятна, словно кто-то неосторожно пролил на небосвод пузырек чернил. Испуганный осенний вечер осторожно спускался на землю, сменяя ненастный, дождливый день — пятницу 28 сентября 2001 года. Стрелки часов перевалили за половину четвертого, когда Макс, размеренно шагал по Сарапульскому тракту. Цветы, купленные на большую часть оставшихся денег, заставили отказаться от идеи добраться до кладбища на попутном автобусе или автомашине. «Пеший путь займет не менее двух-трех часов. — грустно подумал он, вглядываясь в полосу дороги, тянущейся вверх по невысокому холму.
— Нужно успеть до сумерек», — обдуманно принял он решение и перешел с шага на легкий бег трусцой. Он бежал в окружении мчащихся по разбитой дороге машин, которые, подобно живым людям, изнеможденным тяжелым трудом за целый день, издавали скрипы, стоны и протяжный гул. Его взгляд был устремлен вперед, как у моряка, выглядывающего безопасный маршрут среди смертельных айсбергов. По этой причине в поле его зрения не попал неприметный «Пазик», везший с похорон траурную процессию. Необъяснимая сила гнала и гнала его к единственной и любимой Оле, невидимой рукой подталкивая в спину. Всего через час, не оправдав своих же мрачных опасений, он оказался у того места, к которому спешил еще с пробуждения. Как загнанный безжалостным наездником конь, юноша, тяжело дыша, остановился у подступов Южного кладбища. Тупая боль сковала ноги от коленок до самих пяток. Это было похоже на обвитую вокруг ног колючую проволоку, врезающуюся острыми шипами в живую плоть. Максим никогда так много и так быстро не бегал. Сейчас он даже мог бы похвастаться результатом перед институтским преподавателем физкультуры, не замечающим ничего незаурядного в этом худощавом студенте. Ему потребовалось около пяти минут, чтобы восстановить прерывистое дыхание, со свистом вылетающее из разгоряченных легочных мешков, которые не справлялись с возросшей потребностью в кислороде. Боль в ногах ощущалась тяжестью стопудовых гирь, навалившихся внезапно. Сейчас каждый его шаг был равносилен мучениям египетского раба, волочащего за собой непосильный каменный валун. Покрытое тонкой сеточкой трещин асфальтовое полотно закончилось, перейдя в перемешанную с щебенкой песочную дорогу. Недавно прошедший дождь накрыл дорогу влажным темно-серым покрывалом. Покрытая мелкими лужицами грязная гладь не скрывала внушительных протекторов проехавшего недавно большегрузного автомобиля. Две параллельные линии следов уходили в глубь проселочного пути, окаймляющего западную часть городского кладбища. «Вот здесь», — подумал он, проволочив отяжелевшие ноги еще пару сотен метров. Вдавленный во влажный песок рисунок автомобильного следа в этом месте описал неправильную кривую, всем своим видом сообщая о неповоротливом, тяжело развернувшемся автобусе. Максим в нерешительности остановился, окаменев перед массивным и гнетущим сознание Южным кладбищем. Оно на доли секунды показалось ему живым монстром, в сладостной истоме ожидающим аппетитной жертвы. Но и этого времени было достаточно, чтобы в нем затеплилась пугливая искорка животного страха. Душа сжалось в маленький комок, когда он, справившись с приступом нерешительности, в одиночестве прошел узкую тропинку сквозь невысокий кустарник. Теперь он находился внутри этого прижавшегося к земле живого монстра, чье утыканное мраморными или металлическими иголками тело раскинулось в разные стороны не на один километр. Здесь покоятся его родители, сюда два года назад он привез умершую бабушку, здесь лежит любимая Оленька — это страшное место будто издевалось над ним, навсегда отнимая все самое дорогое, что он когда-либо имел. Чувство одиночества и страха наполнило разорванные кусочки души, а, перелившись через края, превратилось в слезы, вытекшие из глаз. «А что если он не найдет Олю, что тогда?» — спросил внезапно внутренний голос. Кресты, могилы, кресты, могилы бесчисленной молчаливой армией со всех сторон окружили растерявшегося посетителя. Непоколебимая уверенность в том, что он сможет разыскать место захоронения Оли, подобно пару, бесследно испарилась. Юноша зарыдал, будучи не в силах противостоять подступившему отчаянию разбившихся надежд. Деревья ижевской городской усыпальницы второй раз за сегодняшний день слышали уже привычный им плач. Их спрятавшиеся в глубинах земных недр корни познали на вкус соленые человеческие слезы. Опустошенный внутренним терзанием, он медленно побрел по узкой кладбищенской тропинке, оглядываясь по сторонам в ничтожной надежде найти могилу возлюбленной среди чужих и неизвестных могил. Извилистый путь петлял из стороны в сторону, проходя мимо ухоженных, огороженных обелисков и заросших травой, не посещаемых родственниками земляных бугров с трухлявыми памятниками. Даже здесь, по окончании жизненного пути, чувствовалось несправедливое разделение на сословия, придуманное алчной нацией людей. Посетитель неторопливо скользил взглядом по фотографиям давно погребенных под могильными обелисками. С них взирали как совсем юные, так и старые лица. Вдруг справа, — среди памятных возвышений, он увидел еле узнаваемый контур погребального венка. Сердце забилось в полуобморочном припадке. Ноги, забыв о сковывающих кандалах, понесли его к манившей нежным теплом могиле. Он бежал, не разбирая дороги, лишь ощущая волнующий трепет встречи. Он даже не заметил, что, запнувшись о вышедший наружу корень тополя, упал на бугор старой могилы и, перевернувшись через спину, побежал дальше. Не добежав нескольких метров до вожделенного места, Максим остановился как вкопанный. Старый венок с выгоревшими на солнце пластиковыми листьями обрамлял проржавевший стальной контур. Юноша принял на себя такой удар, словно встретил в лобовой атаке скоростной поезд, который за мгновение перемолотил под тяжелыми, громыхающими колеса неравноценную по силам живую плоть. Ноги подкосились, подмятые отяжелевшим грузом растерянности и злости, увлекая за собой все тело. «Господи, святой боже, — искренне взмолился посетитель, упав на колени и сложив ладони. — Пожалуйста, помоги. Прошу тебя, смилуйся надо мной. Ты все можешь, твои возможности безграничны. Молю тебя». Взгляд, полный жалости и скорби, как и вырывающиеся из гортани слова, был устремлен кверху, где свинцовые тучи, подобно густым бровям, грозно сомкнулись, явно предвещая, что невидимый небесный правитель раздосадован от неумной человеческой гордыни и глупости. Он сидел на земле, от которой тянуло ледяным холодом, жадно следя за хороводом тяжелых, наполненных влагой туч, деловито снующих по небесному полотну. Он безвольно ждал чуда, которое, по его мнению, обязано было произойти. Томительно проходило время, но ничего, кроме медленно сгущающихся красок, на небе не происходило. Одиночество и душевная пустота вновь сковали его. Противостоять их силе и грозному напору Максим уже не мог.
«Может быть, она не хочет меня видеть». — робкой ноткой промелькнула в больной голове жестокая мысль.
«Да-да. Оля не желает тебя видеть», — цинично поддержал внутренний голос.
«Вот именно, не ж-е-л-а-е-т», — добавил он, растянув последнее слово по буквам, тем самым обрубив единственную жизненную нить, на которой держались редкие капли самообладания. Силы окончательно оставили предателя, и он грузно сел в проем между земляным настилом могил. Он сидел в нем, как несуразный механический робот, остановившийся при поломке питающих батарей. В такой позе юноша просидел не менее получаса, в абсолютном бездействии и равнодушии, взбудораженным воображением переваривая вынесенный приговор. Он встретил его без слез, без сожаления, словно в последние секунды уже сам знал исход своей судьбы. Надеяться найти среди нескольких-десятков, а может быть, и сотен тысяч необходимую могилу было так же глупо и нелепо, как ставить все состояние на самую слабую лошадь при бегах, заручившись призрачным шансом на чудо. Некоторое время спустя, под напором приближающегося осеннего вечера, он нехотя приподнялся. Сил передвигаться не было, но все равно Максим угрюмо повернул налево и, еле переступая, зашагал к единственному месту на кладбище, где его приход ждали с нетерпением. Он прошагал не менее нескольких сотен метров по узкой, поросшей сорняками тропинке, пока не подскочил, будто ошпаренный. Впереди себя он увидел массивный кованый крест, по бокам которого, прислонившись, стояли два больших венка, украшенных пластиковыми цветами и черными лентами. Ватными ногами он осторожно начал приближаться, опасаясь одним невольным движением разрушить маячившее впереди видение. Но призрачный мираж: оказался естественным и натуральным, когда приблизившийся вечерний посетитель смог кончиками пальцев рук ощутить смертельный холод, исходивший от отшлифованной до блеска доски, приклепанной к кресту. На ней рукой мастера было выгравировано: Звягинцева Ольга Игоревна 03.05.1981–26.09.2001. Как подкошенный, он рухнул на глиняный бугор, жадно и нетерпеливо обхватив его руками. «Девочка моя любимая, солнышко мое ясное, — вырвалось из его уст. — Я знаю, что предал тебя, я знаю, что ты никогда меня не простишь. Но я не хотел этого, я не хотел причинять тебе боль и страдание. Прости меня, если сможешь. Но я не смогу жить без тебя, я не смогу носить в своем сердце эту яростную боль». Соленые ручьи беззвучно ползли по состарившемуся юношескому лицу. Он без устали гладил причудливые узоры креста. Они представлялись ему милым девичьим лицом. Но она не слышала его мольбы о прощении, навечно застыв на двухметровой глубине, заваленная пластами глины, в тесном деревянном гробу. Ему еще долго представлялось, что он нежно гладит живую Оленьку, чувствуя волнующий запах ее волос. Придуманный им же самим дурман погрузил его в нереальный мир фантазий и воспоминаний, за стенами которого была отравляющая действительность. Спустя некоторое время защитные стены исчезли, возвратив юношу обратно в реальность. В ней была могила убитой девушки и проникшие на кладбище вечерние сумерки, вслед за которыми ворвется темная ночь. Юношеские губы нежно поцеловали стальную табличку. Он воткнул розы в основание кованого креста и привстал. Ему пришлось с силой заставить себя уйти от любимой девушки. Израненное сердце рвалось на части от понимания того, что он оставляет ее здесь одну, совершенно одну, навсегда в этом страшном и пугающем, месте.