и туфли, разумеется, уже не коричневые.
– Что случилось? – спросила Клаудиа, едва его увидев.
Брунетти ответил вопросом на вопрос:
– Она уже звонила?
– Кто?
– Пресиде школы Альбертини. Она должна была сообщить, явился ли сын синьоры Кросеры сегодня на занятия.
– Нет, не звонила.
Не дождавшись от Брунетти иной реакции, кроме кивка, Гриффони встала и перегнулась через стол, чтобы пододвинуть второй стул.
– Гвидо! Бога ради, присядь и расскажи, что нового.
Брунетти послушно пересказал ей свою беседу с профессорессой Кросерой и сообщил, что случилось в больнице, после того как Клаудиа ушла. Кабинет у нее был до того маленький, что они почти соприкасались под столом коленками, хотя стул Брунетти стоял чуть ли не в дверном проеме.
– Она была ошарашена. Очень расстроилась, увидев мужа.
– Расстроилась искренне или напоказ? – уточнила Клаудиа.
– Думаю, искренне.
– Она знала, что он вышел из дома?
– Говорит, что нет, но я ей не верю.
Гриффони, которой ложь тоже не была в новинку, лишь кивнула.
– А что с их сыном? Он был дома, когда ты позвонил?
– Не знаю. – И с легким замешательством Брунетти добавил: – Я не додумался спросить у нее об этом.
Клаудиа улыбнулась.
– Отсюда и звонок пресиде. – После короткой паузы она продолжила: – Умная женщина! Ведь ей мог позвонить кто угодно. Даже киднеппер.
– Клаудиа! – Брунетти наклонился вперед и постучал указательным пальцем по тыльной стороне ее руки. – Мы в Венеции. А не в каком-нибудь… – Он запнулся, подумал немного и закончил: – Представляешь, не могу вспомнить город, в котором за последние годы похищали ребенка.
Гриффони взглянула на него и быстро отвела глаза. После недолгого раздумья она сказала с явным удивлением:
– Я тоже. Наверное, киднеппинг просто вышел из моды.
В этом Брунетти сомневался.
– Скорее люди перестали обращаться по этому поводу в полицию. Просто платят похитителям в надежде, что это сработает.
– Но мы бы услышали об этом, разве нет? – спросила Клаудиа. – Рано или поздно.
– Думаю, да, – согласился Брунетти и добавил, сам удивляясь ожесточению, которое вложил в свои слова: – Ненавижу это! Больше, чем любые другие преступления. Хотя и их ненавижу тоже.
– Даже больше, чем убийство? – спросила Гриффони.
– Можно и так сказать.
– Почему?
– Потому что жизнь в данном случае подменяется деньгами, а может, потому, что киднепперы пытаются продать чью-то жизнь за деньги.
Брунетти не совладал с голосом, и он прозвучал очень жестко.
– Никогда не слышала, чтобы ты говорил таким тоном, – заметила Клаудиа.
– Знаю. Хуже этого нет ничего. Киднепперов я бы сажал пожизненно, всех без исключения. И каждого, кто им помогал, тоже. Каждого, кто знал, что они задумали, и все равно помогал. Даже если все, что человек сделал, – это дал киднепперу почтовую марку, чтобы тот наклеил ее на письмо с требованием выкупа. Я бы держал их за решеткой, пока не сдохнут!
Огромным усилием воли Брунетти заставил себя успокоиться, хотя мог бы сказать и больше.
– Личный опыт? – спросила Гриффони.
– Да, одно из моих первых дел, двадцать с лишним лет назад.
– Все было так плохо?
– Похитили девочку у одного неаполитанского семейства.
– Где это случилось?
– На Сардинии. Я в то время работал в Неаполе, и меня и еще двух парней отправили туда разбираться.
– Похитителей нашли?
– Да, – резко ответил Брунетти.
– Как?
Он отмахнулся.
– Они оказались идиотами.
– Но? – Клаудиа решила прояснить то, что осталось недосказанным.
– Но девочка умерла.
– Ее убили еще до получения выкупа?
– Иногда я думаю, что лучше бы ее убили, – сказал Брунетти и, хотя его собеседница не настаивала, пояснил: – Они посадили ее в ящик и закопали. Когда полиция их арестовала, всех четверых, они сказали, где искать ящик. Но к тому времени, когда его откопали, девочка была уже мертва.
Гриффони молчала.
– Может, поговорим о чем-нибудь другом, Клаудиа?
Ответить ей помешал телефонный звонок.
– Гриффони! – сказала она в трубку. Кивнула, жестом приглашая Брунетти тоже послушать. – Да, синьора, он поставил меня в известность. – И после паузы произнесла: – Нет, по рангу мы более-менее равны, но здесь он работает дольше. Да, венецианец. Если я ничего не путаю, вырос в Кастелло.
Она глянула на Брунетти, откинула голову назад и прикрыла глаза, чуть помахивая правой рукой в такт разговору.
– Да, он сообщил об инциденте. Он с раннего утра был в больнице у пострадавшего.
Гриффони прикрыла глаза рукой – жест, который обычно выдавал ее нетерпение.
– Конечно, я понимаю, синьора диреттриче!
На этот раз Клаудиа довольно долго молчала, слушая собеседницу. Не открывая глаз, она переместила руку на макушку, словно удерживая на сосуде невидимую крышку. Слушала, не перебивая, и только время от времени одобрительно хмыкала.
Потом убрала руку от макушки и сказала:
– Значит, он на занятиях?
Клаудиа открыла глаза и посмотрела на Брунетти, издала нейтральное «м-м-м» и наконец произнесла: «Спасибо, синьора диреттриче!» Понижая тон, как обычно в конце разговора, она сказала:
– Не сомневаюсь, что мой коллега будет очень благодарен вам за информацию.
Еще пара вежливых реплик, и Клаудиа повесила трубку.
– Как ты уже понял, Сандро Гаспарини на занятиях. По школьным правилам родителей ставят в известность сразу же, если ученик не пришел в класс. – И уже иным, более пытливым тоном Гриффони добавила: – Что тебе известно об этом парне?
– Только то, что я тебе рассказал: ему пятнадцать, он учится во втором классе личео. У него случаются перепады настроения, он забросил учебу…
– И принимает наркотики, – подсказала Гриффони.
– Его мать настолько в этом уверена, что пришла ко мне поговорить.
Клаудиа, в чьем кабинете не было окна, встала, прислонилась спиной к стене и скрестила руки на груди.
– Думаешь, из-за этого и напали на его отца? – спросила она.
Брунетти почувствовал облегчение, отметив про себя, что его коллега не сомневается в том, что это все же было нападение.
– Эти два события сопряжены во времени, – сказал Гвидо. – И мне бы очень хотелось обнаружить между ними хоть какую-то связь.
Гриффони, мысленно проследив связь между этими двумя событиями, сказала:
– Если Гаспарини-старший узнал, кто дилер, но не захотел впутывать в это полицию, он мог назначить ему встречу и чем-то пригрозить…
Брунетти кивнул: такая версия у него уже была.
– Нам известны имена нескольких распространителей наркоты в школах, – сказал он. – Я знаю как минимум двоих.
Гриффони кивнула, подтверждая, что и она тоже в теме.
– Одному из них я когда-то оказал услугу, – продолжил Брунетти. – Пора ему об этом напомнить.
Клаудиа не сдвинулась с места, ничем не выказала любопытства или нетерпения. Просто стояла и спокойно смотрела на Гвидо. И правда, что тут такого? Ну сидит человек, что называется, в дверях (две ножки стула упираются в порог!), а ей самой приходится подпирать стену…
Брунетти услышал, как кто-то идет по коридору, у него за спиной, но поворачиваться не стал. Когда шаги стихли, комиссар подытожил:
– Спрошу у него, кто курирует Альбертини.
Гвидо сам изумился тому, как буднично это прозвучало: словно у дилера была лицензия на то, чтобы распространять наркотики среди школьников.
– И он скажет? – спросила Гриффони.
Брунетти кивнул.
– Много лет назад мой брат написал рекомендацию его сыну, когда тот поступал в медицинскую школу в Англии.
– В медицинскую школу?
– Да, на рентгенолога. Мой брат – старший рентгенотехник больницы в Местре. Парень проработал с ним два года, и брат говорил, что лучшего ассистента у него не было. Почему бы ему не написать рекомендацию?
– Разумеется, – согласилась Гриффони. – А дальше что?
– Теперь он – помощник главного рентгенолога в бирмингемской больнице.
– В то время как его отец толкает наркоту? – поразилась Гриффони.
– В то время как его отец толкает наркоту.
– Evviva l’Italia![31] – сказала Гриффони.
11
Они еще немного поболтали, прежде чем Брунетти поднялся со стула и отодвинул его на место, к стене. Теперь он, конечно, не загораживал дверь, но зато Гриффони было не подойти к своему столу справа.
У двери комиссар задержался, но Клаудиа опередила его вопросом:
– Когда ты узнаешь имя у осведомителя?
– Для начала нам надо поговорить.
– Может, мне сходить
