буквы на обложке не прочитывались. Развернул и, уткнувшись в «инвалид», догадался. Кивнув Сергею, стал выбираться наружу. Захлопнув дверцу, осмотрелся и устремился к четвертому от головы очереди автомобилю, марки советских такси.
В нем – четверо мужчин явно не титульной национальности, очевидный Восток. Трое в меховых шапках, у водителя – огромная, бутафорского кроя кепка.
Он обратился к водителю, изобразив жестом: окно опусти. Тот прокрутил стеклоподъемник, высвечивая небольшой, в два-три пальца зазор, глазами на выкате уставился.
– Дарагой, дай очеэрэдь инвалыд. – Тель-авивец поднес к просвету корочки Сергея.
Вопросительную мину сменило недоумение – «кепка» повернулась к ближнему компаньону, но, натолкнувшись на хлопающие зенки, вернулась в прежнее положение, вполоборота к просителю.
– Шен картвэли хар (Ты грузин)? – прокаркал водитель на незнакомом для Шахара языке и прищурился. Впрочем, не совсем чтобы: интонационная мелодия фразы чем-то тель-авивцу была знакома.
Будто прослушав вопрос, Шахар повторно сослался на корочки. Подкрепил просьбу и словами:
– Дай ехать инвалыд.
– Вина хар? Дамцини? (Кто ты такой? Издеваешься?) – Исторглись новые слова, ничего общего с русским не имеющие.
Тем временем, заправившись, первый в очереди автомобиль тронулся. За ним потянулись два последующих, образуя в ряду пробел. Дав газу, «Запорожец» в него вклинился.
«Кепка» и его попутчики замахали руками, бранясь. Но на сей раз некоторые слова Шахаром узнавались – русский мат, вкрапливаемый в незнакомую тарабарщину. Тель-авивец, как ни в чем не бывало, потопал к модулю, но прежде в третий раз тыкнув «фуражке» удостоверение.
По пути к «Запорожцу» его посетила весьма странная мысль: кепка-аэродром напомнила пачку горелой мацы – в том виде, как он ее впервые увидел в Кустанае. По рассказам отца, пекли ее подпольно.
Тут Шахара осенило, что квартет из соседнего авто – грузины, принявшие его из-за акцента, хорошо имитируемого, за соплеменника. Но, поскольку на заданные по-грузински вопросы он ответить не смог, то его исковерканный на грузинский лад русский, похоже, был принят за издевку. В Тель-Авиве целый час вдалбливали грузинский акцент в преломлении русской речи, но дать прослушать непосредственно грузинский диалог забыли. Ну да ладно, и так Биренбойм выше головы прыгнул, подумал он. Правда, приземляться мне, а не ему. И, дай Бог, чтобы эпизод с «соплеменниками» наэлектризованной жестикуляцией исчерпался…
Поравнявшись с модулем, Шахар согнулся и поприветствовал спутников взмахом руки. В ответ девуля чуть пошевелила пальцами ладошки, а добродей распахнул дверь, обращаясь:
– С какого они митингуют? Ты же корочки показал!
– Все в порядке, Сэргей, – бесстрастно ответил тель-авивец, переключая внимание на окошко кассы. Вскоре он заметил, что порядок расчета – прямо противоположный европейскому: заказ – оплата – заливка. Лажа, еще с кассиршей объясняться, хорошо бы без вопросов…
Шахар чуть отошел в сторону и обратил взор на Татьяну, выказывая откровенный, чисто мужской интерес. Должно быть, не ожидав чего-то подобного, девуля отвернулась, но спустя несколько мгновений за стеклом вновь возникли ее глаза, дымчатые, от робости высвобождающиеся. Глаза женщины, на пороге сладко щемящей неизвестности.
Место у автомата опустело – затарахтев двигателем, модуль в него заполз. Шахар подтянулся вслед, извлекая на ходу пистолет из паза. Открутив крышку бензобака, подсоединился.
Он заметил, что все четыре дверцы авто «соотечественников» распахиваются. Скулы Шахара обнажились, а взор передавал маету мысли: «Как чувствовал – малым не обойдется! Восток, да еще укушенный за национальное живое, нет стихии круче. Однако почему волынку тянули? Решали, кому мне холку намять? Не найдя добровольца, ринулись всем скопом»?
Заторопился к кассирше, но вскоре замедлил шаг, с горечью осознавая, что спешить, собственно, некуда. Окошко занято – автомобилист из параллельного маршрута расплачивается. Да и на саму заправку уйдет минут пять. Квартет же, заметил боковым зрением, стремительно приближается.
Кассирша с любопытством разглядывала Шахара, достающего деньги из кармана. Стервозный налет на ее лице, казалось, врожденный, улетучился. Украдкой даже поправила жестянку для денег, будто не до конца выдвинутую. А просунутый четвертной и вовсе ее к клиенту расположил.
– Трыдцать литр, первый, – сообщил в слуховое «устройство» в виде дюжины дырочек, проделанных в витрине из плексигласа, Шахар. Для закрепления семантики, начал разворачиваться, дабы указать на автомат. На самом деле был больше озабочен месторасположением квартета, нежели старался быть понятым. На тот момент уже знал: один из «соотечественников» – совсем рядом.
Жест-подсказку тель-авивцу так и не удалось завершить. Заметив замах, Шахар резко согнулся и отскочил в сторону.
Раздался сдавленный, гортанный крик – рука «соотечественника» въехала в бетонную стену кассы.
Вторая линия атаки – изумленное неожиданным поворотом действа трио – будто от сильного порыва ветра, застыло на месте. Но спустя несколько мгновений пришло в чувство: «кепка» бросилась к скорчившемуся от боли товарищу, после чего дуэт стал надвигаться на «пародиста», минутами ранее попутавшего аудиторию. При этом, казалось, им явно не хватает решимости. Шахар тем временем метался – между рефлекторным позывом занять боевую стойку и надобностью, ввиду неизбежных осложнений, потасовку избежать. Оттого спиной пятился, норовя сделать ноги.
– А ну, стоять! – раздался крик, озвученный командирским, без всяких истерических ноток голосом.
Сектор атаки замер и, оглянувшись увидел, что левая дверь «Запорожца» распахнута, возле нее – одноногий инвалид с костылями. На один костыль левой подмышкой опирается, а второй – зловеще вскинут.
Шахар глуповато улыбался Сергею, цепко держа квартет в поле зрения, не расслабляясь. Меж тем, спустя несколько мгновений, кураж набега резко увял. Властно распорядившись, «кепка» увела распетушившуюся команду восвояси. Возымел свое и окрик кассирши, пригрозившей по громкой связи милицией.
Вскоре модуль тронулся, оставив кассирше на чай шестнадцать рублей в виде невостребованной сдачи и горьковатый осадок у нападавших, – воевали-то, по сути, с калекой, кому, оказалось, приятель вызвался помочь. В их традиции, один из кодов которой – акцентированное почитание старших и калек – приключившемуся места быть не могло.
По возвращении Шахара, его спутники в первые минуты молчали, огорошенные не столько инцидентом, сколько виртуозным, говорящем о спецнавыках приеме. Сергей налегал как можно быстрее убраться с места происшествия, опасаясь возможных недоразумений с блюстителями порядка, а то и с самими кавказцами, случись дурная кровь вновь ударит им в голову. Таня же переваривала очередной прием-выверт соседа, испытывая к Шахару то восхищение, то необъяснимый страх. Последнее мешало даже исполнить свой профессиональный долг – оказать герою первую медицинскую помощь. Увиливая от удара, тот ушиб о стенку ключицу и сейчас от тупой боли водил правым плечом.
Все же, несколько утихомирив сумбур, где прилежная медсестра, а где безрассудно втюрившаяся девуля обратилась:
– Позвольте, Федор, я вашу спину осмотрю. Только пальто снимите.
Шахар тут же повиновался, будто давно ждал приглашения. Между тем диагноз уже себе поставил: перелома нет, максимум – трещина. Зарастет. А вот соблазн соприкоснуться с Татьяной после взвинтившего все естество стресса переносился с трудом…
Кроме профессиональной сноровки, медсестра прочих чувств не выказала – деловито прощупала ключицу, постановив: «Трещина,
