— И что он?
— Он ответил что-то типа того, что не смог до тебя дозвониться… Ну, что скажешь?
— Во-первых, я всегда с клиентами договариваюсь, чтобы они мне платили в последний день либо чеком, либо наличными. А во-вторых, что я дурак, что ли, договариваться о заграничных переводах?
— Во-во, оплата наличными — основа проституции. То есть не в том смысле, что ты проститутка, не пойми меня неправильно.
— Ёкояма-сан, а этот человек, как он вам показался? Ну голос там…
— Голос? Обычный голос, только вот звучал он как-то… слишком близко, что ли. Я даже удивился вначале. Правда, широкополосная телефонная связь с Америкой, конечно, очень качественная, но не настолько же. Вообще никаких помех не было. А голос и вправду ничем не примечательный: не хриплый, не звонкий, не низкий, не высокий. И говорил он совершенно обычно — не особенно вежливо, но и не грубо. Стандартный такой английский. А в чем дело? Что-то случилось?
— Да нет, все нормально, — ответил я. Зачем лишний раз говорить о том, в чем я сам не уверен. Все равно словами здесь ничего не объяснить.
— А, вспомнил. Этот парень в конце начал нести какую-то чушь. Кажется, что-то про фокусы.
На секунду я подумал, что ослышался.
— Что?! Извините, Ёкояма-сан, я не расслышал, что вы сказали.
— Похоже, твой клиент почувствовал, что я неприятно удивлен… Честно говоря, я уже спал, когда он позвонил. Я, конечно, иностранцев очень люблю и уважаю, но преимущественно днем, а когда мне звонят на рассвете и несут всякий бред… Так что я с ним особо не рассусоливал, а почти сразу же поинтересовался, звонил ли он тебе. А он начал мне рассказывать, какой ты распрекрасный, как хорошо знаешь свое дело, какие вы теперь закадычные друзья и как здорово вы повеселились, и все в таком роде. Я сразу понял, что здесь что-то не так. Представь себе американца, который в воскресенье днем звонит в Японию из своего семейного гнездышка в Канзасе и начинает нахваливать совершенно незнакомому человеку, то есть мне, своего сопровождающего — того самого, который показывал ему красоты Токио: пип-шоу, линжери-клубы, садо-мазо бары и публичные дома. Разве это нормально?
Но я представил себе совсем другую картину. Я представил Фрэнка, который, заранее приготовив кусочек человечьей кожи, звонит Ёкояме из гостиничного номера или бог знает откуда и говорит: «Кенжи — замечательный парень. Дайте мне, пожалуйста, номер его банковского счета». Фрэнк вообще экстремал. Хотя, разумеется, он не имеет ничего общего с теми панками-экстремалами, которые, раскрасив себя в боевые цвета, бегают в чем мать родила прямо по улице. Его экстремальность абсолютно иного свойства.
— А с чего ты взял, что это был Фрэнк? — спросила Джун.
Мы сидели в кондитерской, в кофейном углу, и пили кофе. Это была идея Джун — она меня сюда затащила, сказав, что, судя по-моему лицу, чашка кофе мне отнюдь не повредит. Мы заказали два капуччино. Кофе выглядел очень аппетитно, но, машинально отпивая глоток за глотком, я совсем не чувствовал вкуса. У меня было такое ощущение, что язык и горло покрыты тонкой непроницаемой пленкой. Сердце бухало в ушах. Голова кружилась. Я пересказал Джун свой разговор с Ёкоямой.
— Не знаю. Просто мне показалось, что это мог быть только Фрэнк.
— Ага. Тебе еще, наверное, показалось, что именно Фрэнк наклеил нам на дверь эту штуку.
— Ну-у… — неопределенно протянул я и решил не говорить Джун, что «эта штука» на самом деле, скорее всего, не что иное, как человеческая кожа.
Все, что связано с людской злобой и ненавистью, не стоит доверять дорогому тебе человеку. Даже в шутку лучше этого не делать. С такого рода неприятностями надо справляться самому. Когда ты с кем-нибудь советуешься по поводу своих несчастий, то твои несчастья автоматически начинают распространяться и на этого человека. Так зачем я буду впутывать мою нежную школьницу в эту неприятную историю. Лучше сохранить все в секрете. Мне казалось, что Джун не догадывается, что я от нее что-то скрываю.
— Знаешь что, — сказала Джун с каким-то странным, немного хулиганским выражением на лице. Я подумал, что именно с таким выражением мог бы звать родителей какой-нибудь малолетний карапуз, который обнаружил у порога дома труп: «Знаете что, тут у нашей двери кто-то спит!»
— Знаешь что, это очень похоже на папирус.
— Какой папирус? А! Я понял. Как там в рекламе было: «Любовь с первого глотка», этот, что ли?
— Кенжи!
— Что?
— Поверь, мне очень нравятся твои шутки, но не сейчас.
А я и не шутил вовсе — просто перепутал «папирус» и «карупис» — любимый напиток японцев, беленькую такую кефирную водичку. Я вообще с трудом понимал слова Джун и казался сам себе жалким и беспомощным. На меня словно затмение какое-то нашло.
— Эта штука, на твоей двери, она же вся в крови была, разве не так? Но кровь засохла и поэтому стала черной. Правильно?
— Правильно, — со вздохом признался я. У меня уже не было сил врать, видимо, я слишком перенапрягся. — Это, наверное, чья-то кожа. Понимаешь?
— Это еще почему?!
— Да потому, что это было предупреждение. Ну, чтобы я в полицию не пошел или еще что-нибудь в этом роде…
В моем нагрудном кармане зазвонил мобильник. У меня появилось плохое предчувствие. И оно оправдалось — звонил Фрэнк.
— Ха-ай, Кенжи. Как делишки? — спросил он до невозможности безмятежным голосом. Слова, казалось, шли напрямую из его мозга, не задействуя голосовые связки. Судя по посторонним звукам в трубке, Фрэнк звонил не из гостиницы, а из телефона-автомата.
На нашем столике, как, впрочем, и на всех остальных столиках в кофейном углу, красовалась наклейка: «Просьба не разговаривать по телефону в помещении кондитерской». Джун пальцем указала мне на дверь. Но молодая симпатичная официантка, которая выкладывала свежие пирожные на нарядные тарелки в стеклянной витрине, улыбнулась и сказала:
«Ничего страшного, кроме вас, никого нет, поэтому вы можете и здесь поговорить».
— Спасибо, — Джун слегка поклонилась девушке.
Она очень любила эту кондитерскую, часто сюда заглядывала и, судя по всему, знала симпатичную официантку в лицо. Невероятно, но голос Фрэнка, звучавший в трубке, изуродовал даже эту обыденную, ничем не примечательную бытовую сценку. Его неприятный голос перебил приветливый разговор двух молодых девушек, и у меня окончательно упало настроение. Посреди небольшой кондитерской то, что олицетворял собой Фрэнк, столкнулось с тем, что олицетворяла собой Джун. Реальность треснула, и я почувствовал, что меня засасывает в эту трещину, как в желудок какого-то мифического чудовища.
— Я в порядке, Фрэнк, — через силу ответил я, стараясь сдержать дрожь в голосе. Нельзя, чтобы он догадался. Надо делать вид, что я ничего не подозреваю. В конце концов, я же самый обычный, туповатый сопровождающий. По крайней мере, нужно постараться, чтобы Фрэнк думал именно так.
— Ну вот и замечательно! Тогда встретимся сегодня вечером, как и договаривались. Идет?
— Ага. По рукам. В девять я встречу тебя у отеля.
— Повеселимся сегодня! Вчера так здорово было, мне жутко понравилось.
— Приятно слышать.
— Только знаешь, я в другой отель переехал.
Я обмер. В горле пересохло.
— В какой?
— В самый лучший! Прямо рядом с муниципалитетом. «Хилтон» называется.
— Ну ладно. Тогда скажи мне, в каком ты номере. Где тебя искать?
— Сам посуди, я ведь через два дня уезжаю. Вот и захотел хоть немного в первоклассном отеле пожить. И тут выясняется, что все номера забиты. Кошмар. Еле нашел свободный. Это потому что Новый год скоро. Японцы, похоже, к Новому году серьезней относятся, чем к Рождеству. — Фрэнк так и не назвал мне свой номер. Опять врет, наверное. Ни в какой «Хилтон» он и не переезжал, просто намекает, чтобы я до него не докапывался.
— А как твоя девушка?
Стоило Фрэнку задать этот вопрос, и я сразу же подумал, что он, должно быть, следит за нами. Вот прямо сейчас смотрит на нас из темноты сквозь освещенные окна кондитерской.
— Жива-здорова. Надо же, ты, оказывается, запомнил, что у меня есть девушка.
— Да, я просто волновался вчера очень. Ты ведь из-за меня припозднился. В смысле домой вернулся позже, чем обещал. Я думал, она сердиться на тебя будет. Тебе здорово попало? Девчонки всегда такие скандалистки.
Откуда же он следит? Похоже, знает, что я сейчас вместе с Джун.
— К счастью, моя — не скандалистка. У нас все в полном порядке. Мы вообще-то сейчас в кафе сидим.
— Ой, как неудобно. Я вам, наверное, помешал. Ты уж меня извини.
— Пустяки. Хорошо, что ты позвонил. Ты вчера вечером плохо себя чувствовал. Я за тебя немного беспокоился.
— Все давно прошло. Вчера я и правда немного сплоховал. Но сегодня я в ударе. Прямо физически чувствую, как мой мозг обновляется. Понимаешь? Каждую новую клеточку отдельно ощущаю. Так что вечером будем веселиться. Я хочу во что бы то ни стало кого-нибудь сегодня трахнуть.
