– Я все тебе рассказала, действительно все. Я сказала, что не входила на корт, так как поняла, что Фрэнк мертв, и вспомнила, что до прибытия полиции ничего нельзя трогать.
– А…
– Но я обратила внимание на то, что отпечатки какие-то странные – я поставила ногу рядом с одним, и он оказался точно моего размера. К тому же это туфли марки «Грей гуз», где на подошве изображен гусь. Я сказала, что в павильоне у меня лежала запасная пара таких туфель и что их мог кто-то украсть. Потом я сказала, что сбегала в павильон и проверила: запасные туфли, бывшие в шкафу, исчезли. – Она немного помолчала. – Кажется, все. Я сказала, что очень испугалась и не знала, что делать. Затем около половины восьмого – что правда – пришел ты. Я все сделала правильно? Как ты считаешь?
Хью задумался. Шарф, который, несмотря на отсутствие пиджака, по-прежнему был на нем, показался слишком тугим. Он сделал два шага вперед, затем два шага назад.
– Откровенно говоря, я не прыгаю от восторга.
– Но я уже сказала все это. Чем ты недоволен? Что здесь не так?
– Так вот, главная сложность в том, что если они установят связь между тобой и этой чертовой корзиной – ставлю три против одного, что так и будет, поскольку ты сама призналась, что хотела ее забрать, – то мы пропали. Они обязательно осмотрят павильон, откроют корзину и найдут туфли. Теперь несколько практических соображений. Когда ты дотащила корзину до того места, где лежит Фрэнк, то, разумеется, поставила ее на землю? Да. Разве она не оставила следа?
Уже задав свой вопрос, он вспомнил, что никаких следов корзина не оставила. Он сам их искал.
– Нет, Хью, не думаю. Я немного пошаркала ногами по этому месту.
– Но на корзине могли остаться комья песка.
– Нет. Были, но вытерлись о мокрую траву. Я заметила.
– Твои отпечатки пальцев на ручке?
– Ты сам говорил мне, что на невыделанной коже отпечатков не остается.
Хью сделал еще несколько шагов взад и вперед.
– Итак, давай подумаем. У этого плана есть одно преимущество – чисто психологическое. Никто никогда не поверит – независимо от того, ходила ты туда, чтобы убить Фрэнка, или лишь затем, чтобы посмотреть на его мертвое тело, – что ты пришла на корт, таща корзину для пикников весом в сорок фунтов. Да, я-то знаю, что именно так ты и поступила; но никому это и в голову не придет. Таким образом, они, возможно, не усмотрят связи между корзиной и глубокими следами ног. Есть еще один весомый аргумент, и тоже психологического порядка. Похоже, Хедли тебе верит. Да, в целом, возможно, у нас есть шанс побороться.
– Постой, Хью. Ты сказал: «возможно, у нас есть шанс побороться»?
– Нечто в этом роде.
– Иными словами, ты хочешь сказать, что не собираешься меня поддерживать?
Хью воздел руки к потолку:
– Бренда, вопрос не в том, собираюсь я тебя поддерживать или нет. Если ты настаиваешь на своей версии, я, конечно, с тобой. Но ты, кажется, не отдаешь себе отчета в том, насколько это серьезно. Ты не в школе, которую так ненавидела, и речь идет не о булавке, воткнутой в стул классной дамы. Это убийство. Ты выступаешь против Скотленд-Ярда. Прежде всего надо выяснить, на каком мы свете, и уж потом…
– Я не отдаю себе отчета, насколько это серьезно? – воскликнула Бренда. – Это ты не отдаешь себе отчета. И против кого бы я ни выступала, я не позволило им арестовать тебя, если это в моих силах.
– Послушай, может, я тупица, но я не понимаю, каким образом нагромождение небылиц может мне помочь. Кроме того, меня никто не собирается арестовывать.
Избранная им тактика была явно ошибочной. Он понял, что за деланной холодностью Бренды скрывается гнев; понял, что она разъярена и обижена.
– Ах вот как, не собирается? – взорвалась она. – А знаешь ли ты, что Мария клянется, будто видела, как ты, стоя над телом Фрэнка, бил его граблями?
– Но это же бред истерички. Он не имеет ни малейшего отношения к делу.
– Не имеет? Как и отпечатки моих туфель?
Последовала пауза, после которой Бренда заговорила жестко и напряженно:
– Ты не знаешь, что произошло здесь, наверху. По крайней мере, ты не удосужился спросить. Поднимаясь к дому, я… я так любила тебя, что ничего не видела перед собой. Как ты бросился мне на помощь, не задав ни одного вопроса, не допуская даже мысли, что я могла это сделать. А знаешь, что я обнаружила здесь? Я обнаружила, что Ник, Мария и этот Хедли ждут меня на верхней площадке лестницы. Первое, что я услышала, так это то, что Фрэнка убил ты: Ник и Мария все решили между собой.
У меня уже возникло такое предчувствие, и я очень беспокоилась. Я знала, что Мария наплетет с три короба всяких ужасов. Что я должна была делать? Если бы я сказала правду, а именно что на корте вообще не было никаких следов, пока я сама их не оставила, они бы мне просто не поверили. Ты сам не поверил. Но если бы я сказала, что настоящий убийца был обут в мои туфли, они не могли бы обвинить тебя. Ты так же не мог бы надеть мои туфли, как человек с Луны. Это все.
Голос Бренды стал еще жестче и сдержаннее:
– Мне жаль, если моя версия представляется тебе такой глупой. Мне жаль, если она не устраивает твой юридический ум. Возможно, я не дала себе времени «взвесить все факторы». Если бы ты видел лицо Ника и слышал, что он говорил, то, возможно, поступил бы так же. После того, что ты для меня сделал, я чувствовала, что умру, если не отведу от тебя обвинение. Когда ты сюда пришел, я думала, ты поймешь. Возможно, я даже ждала слов благодарности. Ты же только и делаешь, что выискиваешь огрехи, и держишься так, будто я тебя предала. Ты не был так щепетилен, когда говорил о фальсификации улик. Отлично. Можешь делать и говорить все, что угодно; но это мои показания, и я буду их придерживаться.
Затянувшееся молчание становилось невыносимым. Бренда надела туфли на высоком каблуке; когда она шла через комнату к окну, Хью слышал, как они царапают натертый пол.
– Извини, Бренда. Я не понял.
– Не важно. Это не имеет значения.
– Конечно же имеет. Кстати, если девушка так влюблена, что ничего не видит перед собой…
– К чему беспокоиться?
Оставалось только одно, и он это сделал. В смятении чувств она стояла, прижавшись к нему, обвив его шею руками, когда заскрипели тормоза полицейских машин, забивших подъездную дорогу; сумерки наполнились громкими голосами, в саду замелькали неясные очертания.
– Возьми себя в руки, – сказал Хью. – Полиция уже здесь. Это наша версия, и мы будем держаться ее.
– Свет зажечь?
– Пожалуй, да.
Бренда поспешно подошла к выключателю и нажала на него. Настенные канделябры с пергаментными экранами озарили бледно-зеленые стены длинной комнаты. Они осветили изысканное старинное серебро, рояль и стоявшую на нем вазу с белыми гвоздиками, глубокие, обитые белым шелком кресла. Осветили они и растрепанного молодого человека без пиджака, и Бренду в коричневой юбке и джемпере, влюбленно ему улыбавшуюся. В это же самое мгновение – словно под действием того же выключателя – в конце сада вспыхнуло белое сияние. Кто-то включил прожектора на деревьях над теннисным кортом. Они образовали дымные нимбы над кронами деревьев и, словно в театре, высветили каждый лист, сияя в просветах между тополями. И через эту ярко освещенную сцену двигались человеческие фигуры. Их было шесть, почти каждый нес футляр с фотоаппаратом. Но внешность одного из вновь прибывших – невероятно крупного и дородного мужчины в черном плаще размером с палатку, в шляпе с загнутыми полями, плотно сидящей на копне седоватых волос, – была столь ошеломительной, что Хью тут же показал на него Бренде.
– Взгляни-ка, – хмуро сказал он.
– Ну? Что в нем такого? Кто это?
– Последний, кого я хотел бы здесь видеть, – ответил Хью. – Это Гидеон Фелл.
Словно услышав свое имя, доктор Фелл развернулся, как старинный галлон, и, моргая, посмотрел в сторону ярко освещенного дома. Они увидели очки на широкой черной ленте, необъятное красное лицо, сияющее, как у Санта-Клауса, и бандитские усы. С выражением искренней доброжелательности и рассеянности он вошел в сад, двигаясь в направлении ближайшего дерева, на которое и наткнулся бы, если бы констебль в форме не взял его за руку и не вывел на подъездную дорогу. Доктор Фелл вежливо приподнял шляпу – то ли перед констеблем, то ли перед фигурами в окне, это было неясно – и позволил констеблю оказать ему подобное одолжение.
Бренда нервно хихикнула:
– Он не выглядит таким уж опасным. У него дружелюбный вид.
– Да. Многие убийцы были того же мнения.
Молчание.
– Что ты хочешь этим сказать, Хью?
– Только то, что грядет генеральное сражение. И не с кем-нибудь, а именно с этим типом…
– Он проницательнее того, другого?
– Нет, но у него более богатое воображение. Он большой друг Хедли и гроза тех, кто затевает темные дела. Его конек как раз такие дела, как это. Скрести пальцы и моли Бога, чтобы он не связал слишком глубокие отпечатки следов с корзиной для пикников, набитой фарфором. Бренда, нам необходимо найти слабое место.
