те или иные неудобства субъект.
Вот, например, идёт себе замученная нуждой и бытовыми проблемами домохозяйка по магазину на предмет покупки хлеба и молока, и вдруг понимает, что денег-то у неё и нет. Отданы денежки час назад некстати подвернувшейся учительнице младшего сына на какие-нибудь надуманные школьные потребности. Стоит хозяйка перед молочной витриной с наваленными там подтекающими пакетами и очень остро ощущает, что жизнь не удалась. Даже не то что не удалась, а — предел, за которым пугающая темнота.
В оцепенении и притуплении чувств она, бедная, и не слышит легкого свиста над ухом, а наклонившись незаметно вылить накопившиеся в глазах слёзы, видит у своих ног новенький хрустящий пятисотрублёвик. Нет, мы их здесь не печатаем, но не скомканную же бумажку посылать. Вообще, наши женщины достойны самого лучшего. Они только боятся в это поверить. А те, кто поверил — вот загляденье-то! — имеют это лучшее во всех видах.
А бедная домохозяйка, цепко зажавшая волшебную денежку в кулак, поспешает на кассу. Конец света откладывается ещё на один день.
Человека ограничивает только его воображение. И пожелай он не отсрочить нужду, а достойной жизни — и была бы она ему. Мы же, небесные помощники ваши, всегда рядом. Только позовите.
Кстати, нас к оказанию помощи людям никто не понуждает. Это внутренний посыл такой, зудёж под воображаемыми ребрами. Это — как дать милостыньку просящему или руку протянуть в опасные затягивающие пучины. А можно — и мимо, посвистывая. В пространства бесконечные, неведомые — некогда мне, мол, тут особо с вами, у меня страшный суд на носу.
34
«Эй, эй! Мужчина, что вы делаете?! Зачем же с моста-то в речку? Да ещё на машине! Да еще на такой красивой и блестящей! Жить надоело?». — Давай поменяемся.
Машине, конечно, капец, а ему ничего, только лбом стукнулся да несвежей воды наглотался из речки-вонючки. Присел на бережок, голову повесил. Видно, рано тебе ещ1, не пробил твой час. Ничего, что я «на ты»?
Что случилось-то, Ванечка? Почто извел ты коня богатырского, полгода назад в дорогом салоне купленного? Не жалко друга? А себя? Себя, конечно, жальче всех, поэтому и хотел — сразу, поэтому и забрался за сто первый километр от столицы нашей родины, летел как птица, распугивая прочих участников дорожного движения. Каждая секунда — как укус в сердце. Больно. Посиди теперь, отдохни.
Посмотрел смерти в глаза? Впечатляет? Что перед этим наши земные проблемы? И ты так думаешь? Молодец! Теперь вокруг посмотри. Вот рощица у речки. Если посидишь здесь подольше, до рассвета, увидишь, что она — золотая. «Только свечи берёз догорают печальным огнем…». Под догорающими свечками берёз ещё кое-где выглядывают из травы и мха вполне крепкие грибочки и красные бусины кислых полезных ягод, которыми торгуют бабушки у метро. Если останешься здесь, даже если не научишься добывать огонь, с голоду не умрешь. Что это тебя так перекосило? Больше не хочется думать о смерти? Смотри дальше.
На начинающей светлеть линии горизонта вырисовывается группа длинных низеньких строений — свиноводческий комплекс. Чувствуешь запах? А от себя тоже чувствуешь? Да — да, речка, в которой ты барахтался… Не так романтично всё получается, как тебе представлялось? Ты, поди, и за кольцевую первый раз выехал? Думал — сразу тайга? Нет, милый, тут ещё президентские дачи рядышком, цивилизация. Тайга начнется километров через триста к северо-востоку, люби и знай свой край родной. Там, в непролазных чащобах, среди коварной ярко-зелёной травки-муравки, под которой неожиданно расступаются почвы — вот там можно сгинуть легко и надёжно, хоть на джипе твоем, хоть на танке. А так, сбесяся и непродуманно, только народ смешить. Ну, деньги — карточки при тебе? Тогда вставай — и потопали. Чего «куда»? На кудыкину гору. Это она и есть. Видишь, на табличке синенькой так и написано — «Кудыкино». Сказка начинается.
35
В деревне Кудыкино тридцать дворов, половина из которых — брошенные. В остальных живут бабушки, нечувствительные к запаху свиной индивидуальности, да парочка местных алкашей, любящих невзначай валяться то тут, то там. Сельские ароматы, круглый год витающие в воздухе этого райского уголка, начисто отбили охоту селиться здесь даже у вездесущих столичных дачников. Что же касается тебя, Ванечка, хорошо бы тебе пожить здесь с полгодика, попроситься на постой к какой-нибудь бабушке. Ты бы коровок пас, молочко бы парное пил, воздухом дышал… Ах, да. А все равно бы дышал, куда бы делся. В Европах вон запахом дерьма болезни лечат.
Нет, не останешься ты здесь — назад в столицы поскачешь, там мамы — папы, девушки, друзья. Там привычно, а что касается проблем — все они рано или поздно решаются и, в большинстве случаев, даже не такими жёсткими методами. Дома расскажешь сказочку, как задремал за рулём… Тебя даже особенно и расспрашивать не будут, на предмет выяснения подробностей, будут обнимать — целовать, видимые и невидимые шишки ощупывать. Тут ты окончательно и осознаешь, что любовь — не то, что выпивает сердце, а то, что его наполняет.
А пока ты — мой. И, похоже, сейчас нам придётся сделать небольшую пробежку до ближайшей избушки, чтобы согреться. Вот обрадуется баба Таня, когда за воротцами, открывающимися, чтобы выпустить козу — кормилицу на последние в этом сезоне пастбища, образуется некий молодой человек приятной, но мокрой наружности, трясущийся от холода, и непослушными губами называющий это пока серенькое утро — добрым.
Баба Таня не будет говорить тебе «милок» и изображать излишнее человеколюбие, она женщина строгая. У нее за плечами сорок лет педагогического стажа, она знает, как с вами, сопляками, управляться. Но в дом впустит, и накормит, и зятеву одёжку, чистую и сухую, даст во временное пользование. И деньги твои мокрые не возьмет, у неё и так всё есть — домик, козочка, дети — внуки и пенсия девятого числа.
А я всё-таки настоятельно советую тебе здесь задержаться, хотя бы на пару дней. Дома ты всё равно наврал про командировку, гадёныш этакий. Я думаю, что от общения с Татьяной Петровной будет тебе немаленькая польза. Мои советы ты воспринимаешь, как некий внутренний голос, так можно, всё равно окончательное решение за
