— Ровно час, ночь тёплая, ясная! — возвестила стража.
И в самом деле, ночь была ясная и тёплая, и провести её под открытым небом, в котором ярко горели луна и звёзды, не так уж страшно. Кругом покоились достопочтенные граждане Бостона. Могильные камни над ними стояли плотно, плечо к плечу. После Маячного холма это была самая высокая точка Бостона.
Здесь, поближе к Корабельной улице, была похоронена и его мать. На могиле не было никакого знака, но Джонни разыскал её и бросился на землю. И вдруг заплакал! До сих пор это ему не удавалось. Выкрик Исанны лишил его последних сил. Он плакал и оттого, что ему было жаль себя, и оттого, что он представил, как горевала бы его мама, если бы знала о его беде. «Я не гожусь ни для одной порядочной работы. И никогда уже не буду серебряных дел мастером, даже часовщиком не буду. Друзья боятся прикоснуться к моей омерзительной руке!»
Но ни луне, ни звёздам на небе, ни мертвецам, которые покоились в земле, не было до него никакого дела.
Тогда он лёг плашмя, уткнувшись лицом в землю, и, всхлипывая, повторял, что бог отвернулся от него. Должно быть, судорожные рыдания принесли ему некоторое облегчение. Он не заметил, как заснул.
Вдруг он выпрямился и сел — сна как не бывало. Луна висела где-то совсем рядом. Он различал гербы и рельефы на могильных камнях, окружавших его. Ему казалось, что кто-то его окликнул. Он стал прислушиваться. Что говорила ему когда-то, очень давно, его матушка? Если когда-нибудь он окажется в безвыходном положении и сам господь бог от него отвернётся, тогда, и только тогда чтобы Джонни обратился к мистеру Лайту. И ему вдруг припомнился милый, знакомый голос матери. И на мгновение ему показалось, что в лунном сиянии мелькнуло её дорогое, любящее, нежное, всепонимающее лицо.
Долго просидел он, сжав колени руками. Теперь он знал, как ему поступать. Сегодня же он отправится к купцу Лайту. Он снова лёг и на этот раз забылся глубоким сном; больше ему ничего не снилось и ничто не тревожило.
IV. Восходящее око
1
Уже рассвело, когда он проснулся — всё с тем же ощущением глубокого покоя, с каким уснул. Можно уже не задумываться о дальнейшей судьбе — теперь всё будет зависеть от купца Лайта. Интересно, как он будет называть его завтра? «Дядя Джонатан»? «Кузен Лайт» А может, просто «дедушка»? Джонни громко рассмеялся.
То-то будет потеха, когда миссис Лепэм выбежит встречать ярко-красную карету, почтительно приседая, а в карете — он, Джонни! То-то вытаращат глаза Медж и Доркас! Первым делом он усадит Циллу с собой и повезёт её кататься. А Исанну он даже и не позовёт. Реву будет! А потом… И воображение его помчалось галопом.
Он спустился к чарлстонским стапелям и умылся холодной морской водой, а потом, так как день был тёплый, погрелся на солнце, стараясь кое-как привести в порядок свою обтрёпанную одежду. Длинные русые свои волосы он расчесал пальцами, с грехом пополам почистил ногти. Теперь-то уж он наверное купит Цилле лошадь с тележкой. А дедушке Лепэму что?.. Ну, ему библию буквами в дюйм высотой. А для миссис Лепэм? А ничего сударыня, ровно ничего!
В Христовой церкви пробило десять. Он поднялся и отправился по направлению к Долгой пристани, где помещалась контора его великого родственника. Ему пришлось пройти Солёную улицу. Забавный пёстрый человечек всё разглядывал Бостон в свою подзорную трубу. Джонни хотел было заглянуть туда, рассказать этому… как его… Рэбу о своём блистательном родстве, но решил подождать и посмотреть, как его примет семейство Лайта. В мечтах Джонни взвился под облака, но сомнения возвращали его вниз, на землю. Могло оказаться, что с ним просто не захотят разговаривать, — он прекрасно это понимал.
Он прошёл до середины Долгой пристани и остановился у дома, над входом в который красовалось знакомое восходящее око, выполненное деревянной резьбой. Дверь была открыта, но Джонни тем не менее решил постучать. Три клерка сидели на высоких табуретках, спиной к двери, и, скрипя перьями, записывали что-то в свои гроссбухи. Ни один из них не поднял головы. Джонни вошёл. Теперь, когда наступило время говорить, он почувствовал, что у него в горле словно заслонка какая-то появилась и что голос его никак через неё не может перескочить. Он не ожидал, что так разволнуется. К тому ж его душило презрение. Сегодня при его появлении эти три клерка не удосужились голову поднять, а завтра? «Доброе утро, мистер Джонни, сейчас доложу вашему дядюшке (кузену, дедушке). Сию минуту, сэр!»
Но вот один из них, упитанный и румяный юнец, обернулся и, придерживая пальцем то место, где он писал, спросил Джонни, что ему надобно.
— У меня личное дело к мистеру Лайту, оно касается только нас двоих.
— Ну что ж, — ответил молодой человек доброжелательно, — пусть и личное, а всё равно вам придётся рассказать о нём мне.
— Дело моё касается семейства мистера Лайта, и я ни с кем, кроме мистера Лайта, не могу его обсуждать.
— Хм!..
Остальные два клерка были люди пожилые. Один из них неприятно усмехнулся:
— Ещё один бедный, но достойный претендент на руку мисс Лавинии.
Молодой клерк покраснел. Джонни в своё время насмотрелся на Медж и Доркас и их поклонников и понял, что шутка о бедном юноше, мечтающем получить руку мисс Лавинии, попала не в бровь, а в глаз.
— Скажите ему, — подхихикнул второй клерк, такой же старый паук, что и первый, — что мистер Лайт… э-э… весьма польщён оказанной честью… э-э-э… но с прискорбием вынужден сообщить, что несколько иначе мыслит себе будущность своей… э-э… дочери.
Это была, видимо, пародия на мистера Лайта. Молоденький клерк сделался пунцовым. Он отшвырнул перо.
— И как вам не надоест! — воскликнул он. — Вот что, парень, — обернулся он к Джонни, — мистер Лайт сейчас разговаривает с двумя капитанами. Как они выйдут, проходи прямо туда.
Держа свою вызывающе-потрёпанную шляпу в здоровой руке, Джонни уселся на табурете и начал оглядываться. Снова склонились все три спины над гроссбухами. Заскрипели гусиные перья. Слышно было, как скрипел песок, которым клерки посыпали страницы, просушивая чернила. На стене красовалась великолепная модель носовой части корабля. Под столами стояли корабельные сундуки, набитые картами и накладными.
Открылась дверь. Два человека с обветренными лицами вышли, шагая по-морскому, вразвалку. Мистер Лайт появился на пороге. Он пожал руку каждому, пожелал им счастливого пути и удачи и снова прошёл к себе, в своё святилище. Джонни последовал за ним.
Мистер Лайт уселся в красное кожаное кресло у открытого окна. Отсюда было видно, как смолят на верфи киль его «Западной звезды». Мистер Лайт мог бы называться красивым мужчиной — большие карие глаза, чёрные густые брови, эффектно выделяющиеся благодаря седому пудреному парику, — если бы не кожа. Она была желта, как воск, и напоминала оплывшую свечу. Веки, прикрывающие его красивые глаза, были чрезмерно тяжелы. Оплывший воск мешками висел под ними и вдоль нижней челюсти и под энергично выступающим подбородком.
— Это что такое? — спросил он. — Кто вас пустил сюда? Что вам надобно и кто вы такой, в конце концов?
— Сэр, — ответил Джонни, — я Джонатан Лайт Тремейн.
Наступило длительное молчание. Блестящие чёрные глаза купца смотрели всё так же прямо, кровь не прилила к щекам. Если это имя и говорило ему что-нибудь, он не подал виду.
— Ну?
— Моя матушка, сэр… — Голос мальчика слегка задрожал. — Она мне сказала… Она всегда говорила…
Мистер Лайт открыл усеянную драгоценными камнями табакерку, запихнул горстку табака в нос, чихнул и высморкался.
— Можешь не трудиться рассказывать дальше, мальчик. Итак, матушка твоя на смертном одре открыла тебе, что ты приходишься роднёй богатому бостонскому купцу, так?
Теперь Джонни уже не сомневался, что мистер Лайт прекрасно знал об их родстве.
— Да, сэр, она именно это и сказала. Но я не знал, что вы об этом знаете.
— Знаю? Мне не нужно знать. Это очень старая песенка, старый трюк… Ну-ка, убирайся отсюда подобру-поздорову, а не то я скажу, чтобы тебя выкинули!
— Никуда я не уйду, — сказал Джонни упрямо.
— Сюэлл!
Купец не повысил голоса, но в ту же минуту молодой клерк очутился на пороге его кабинета.
— Выпроводите его, Сюэлл, и если он ненароком окажется в воде, можете… э-э… окрестить его моим… э-э… именем, хе-хе!
Мистер Лайт взял со стола пачку бумаг. Джонни больше для него не существовал. Сюэлл посмотрел на Джонни, и Джонни посмотрел на Сюэлла. Молодой человек оказался в самом деле очень добрым малым, недаром у него было кругленькое личико, как у херувима.
— Мистер Лайт, я могу привести вам доказательства того, что меня зовут Джонатан Лайт Тремейн.
— Ну и что же? Любая красотка может назвать своего ублюдка именем кого-нибудь из видных людей в колонии. К сожалению, не существует закона, который воспрещал бы это.
