Путь
Тропа моя обледенела,Вилась по глыбе снеговой.Едва парах лазурь синела,Безбрежно встав над головой.
И этой девственной пустыне Мертворожденная душа Влеклася тайны благостыней Под игом крайним рубежа.
Конец «рождественской елки»
В сене, в луне добродушная телкаТенью загона выходит к стеклу —Ее интригует огнистая елка,Тянется мордой к теплу.
В русской деревне — смазные избушки,Праздником шамкать старух,Квасом, в глотках, ароматно краюшку,Святками тройкой ухабисто дух.
Все, утомяся полей толчеею,Льдистобуранов российских алтарь —Елка пред ним расцветилась свечою —Искры мороза жемчужат, как встарь
Время идет, изменяется вера;Зайцы, в забытый забравшися пчельник,Будут на елку навешивать звездыВ синий и чтимый старухой сочельник…
Нашей эпохою: радио — храмы!Библия — вечные своды наук!!!Патеры, дьяконы, рабби и ламыТолько невежества темного звук.
Где же цветная сочельников елка,Свечечек детских невинноогни? —К ней из загона пушистая телка,Да зайцы оравой примчатся одни.
Прыгать, резвиться полянные детиБудут вкруг елки пахучих ветвей.Где нависают морозные нитиРубила святок России полей.
Картина Бориса Григорьева
(Сонет)
Ее звериное начало —Распоясавшийся кабак…Полей свободы Руси — мало.Где ветер носит лай собак…
Звенят телег ее железки До ночи черные горы И в осень спелых перелесков Вкопались глазные костры.
Перед мужичьим сбитым сходом,Где оттиск на земле подков,Поев краюху с желтым медом Не заплетет ржаные косы Богиня зимних русаков, В кумач одетая раскосо.
1923 Нью-Йорк
Жена Эдгара
В Бронксе сохраняется хижина, где в 1846-8 гг. жил и писал Эдгар По. Теперь американцы тратят массу денег на постановку памятников великому поэту.
Лязгают пасти собвеяИм никогда ничего не жаль.Вот она — аллеяПо которой бродит печаль.
И хорошо, что здесь пустынно И сырой ночи туман. Ночь не покажется длинной Для невсхожих семян.
А, если и выйду наружу,То старый виден коттедж.Покоя его не нарушу,По примеру круглых невежд.
Домик в отдаленном Бронксе. (Еще немного и будет парк.) На полночном окраин прононсе Имя — сущий подарок!
Вспомним с молитвой Эдгара,С молитвой безумий и зла!С дыханием бедноугара,Где честность неуязвима!!
Поэт путешествий и мрака, Захватчик всех бедняков, Без полировки и лака Не исчезающий средь веков.
Будем читать и славитьВеликого Эдгара По.Делать мы это в праве,Идя талантов тропой.
И в Бронксе на стены коттеджа, Наложим шпаги строк: «С тобой мы не были прежде Грядущее жребий сберег!»
В бедном узком чулане:«С гладу мертва жена»…Это было туманеОкраин Нью-Йорка на!
П.С. (Это стихотворение написано «модернистическим» — спутанным нарочито, размером).
К центру земли
Экспресс сверлился бурей в подземелья,Десятки верст гремел поспешно ход —Рабом, хватившим много зелья,Кому стал черным небосвод.
Экспресс скакал, ища свою утеху,Стуча костьми, как скачут мертвецы…И стрелы завистью к его сгибались бегу,И жадностью к грошам купцы.
Экспресса лапах жадных пассажирыНе знали станций промелькнувших счет,Насытившись пространственной наживой,Они кляли безумия почет.
И, в такт стенаньям, мчалися вагоны —В пространстве черные, круглящийся тоннель…О притяжения законы!О центр земли — ОТЕЛЬ.
Канализация
Клоака парадная зданий,Фундаменты только мосты.О город подземных изданийОбратности Космос ты.
Труба-богатырь ароматовЕдинственных пауз гниений,Где пляшет заржавленный атом,Воняя геены геенней.
От смрада протухших созвездийПузыристо булькает ладан.Ступай или прыгай иль езди —Ты буденоздрею обрадован.
Не ландыш — чахотка пахучести,Не внешне наивность фиалкиЗдесь кротко громовому учатсяОтчетливо запаху свалки.
Симфонии месс ораторийКлоака Гиганта в тебеГневном на цементном затвореАрхангела судной трубе.
И город, полдневно ликуяБлистая на спицах карет,Отклонит наивно рукоюДушка надоедливый бред.
Когда ж опускаются шторыМясная на каждый бульварКлоаки откроются поры —Ее ароматов базар.
И каждом подвале, гостинойВнимательном носом взгляниКлоаки Гиганты — интимнойПрисутствье беспорно родни —
Тончайшую щель тротуара,Колодец трубу или дверьПротянутся вздохи муараКлоакины шлейфы мегер…
Брайтон Бич
Не побережье Балтики у стрелки,Не звон волны на груды Крыма скал,Когда Ай Петри в облака-безделкиПахучий ветер юга убирал,И не легенды южные заливовАрхипелага Бонина, где плыл бесстрашный Кук,Где не придут на ум России дальней ивы,Когда дикарь свой напрягает лук, —Аттлантикокеан у Брайтон-БичаШумит в ушах, подобно прежним — тем…Не заглушённая толпы стананьем птичьим,Твердя настойчиво загадки вещих тем,Волна, не зная «радостей» Нью-Йорка,И ропот дикий не тая,Мерещится, кричит, что жизни пресной коркаНичтожней пены ветреной ея!!
Брайтон Бич,
7-4-1923
Камень
Лежавший камень при дорогеИ возлюбивший глубину,Его грязнили пылью мили —Боготворигель — тишину.
Он не мечтал о пенном гроге. Наивность, бесстолочь гульбы, О нежной ласке девы снежной, О злобе, шалости борьбы.
Любимец бездны и провала —Уйти забвенья океан,Где бесконечный мрак венечный —Дно, равнодушие нирван…
Но пожелать… о, это мало, Когда томит буднично — пыль Когда, все мимо, «вечно мимо»!.. Свист, шарканье, автомобиль…
1922 г.
Эношима
Из книги «Маруся-Сан» (1925)
Корабль-скиталец
to Katherine Dreier[23]
В морях безлюдных и бескрайних,Где бесконечно вал на валВстает, шумя какой-то тайной,То синий, зелен, черен, ал
В пространствах мрачных океана,Где все земное зло — не зло!Где песней скорбной ураганаЗабыться сердце не могло.Седой мохнатой пенной ночью,
Средь бликов призраков огней,Неверно озарявших клочьяХитона рваного зыбейЯ с чувством брата и страдальцаЗрел гибель корабля скитальца.
1920
На Палубе Хиго-Мару. Вел. Океан
