Недомогание. Во Франции это универсальный повод для того, чтоб не делать что-то, что делать не хочется.
“Я не могу прийти на работу, я недомогаю.”
“Я не могу пойти с тобой в кино, я недомогаю.”
И новое, хотя и невысказанное: “Я не могу обслуживать ваш столик, вы, больные извращенцы. Я недомогаю.”
Тень легла на наш столик. Мне хотелось провалиться под землю. Я оскорбила кого-то столь сильно, что он не может выносить моего присутствия. Когда я чувствую угрозу, моя привычная реакция — унестись прочь. Шоколадное фондю ещё не принесли, но мне было нехорошо от одной мысли о нём.
— Можем мы просто заплатить и уйти?
— Никогда! — ответила Елена. Как он может так себя вести? Мы имеем здесь такие же права, как и все остальные.
Она с отвращением смотрела на официанта. Тот задрал вверх свой галльский нос и демонстративно игнорировал её.
Я перенесла последовавшие тридцать секунд неудобной тишины покачивая ногой и подчищая ногти. Когда принесли десерт я была не голодна. И я распределила своё внимание между мужем и любовником. Ни одного из них я не держала за руку. Расплавленный шоколад бесконтрольно вытекал на тарелку в середине стола. Как моя жизнь. Елена обсуждала с метрдотелем наше право жить по собственному выбору и возмущалась оказанным нам приёмом. Он слушал не вслушиваясь и угодливо предложил нам выпить кальвадоса, дабы пригладить наши взъерошенные пёрышки. Замечательно маскируя своё неодобрение. Мы снисходительно удалились через полчаса после нашей неудачной выходки. Я была ошеломлена.
“Я не хочу ещё раз пройти через такое.”
Жиль смеялся. Он находил всё это забавным. Остальные смотрели на меня. Непонимающе. Так прошло три секунды. Жиль погладил меня по спине в стиле “погладить по головке семилетнюю дочь, когда она очень устала”. Я осмотрелась и поняла, что никто кроме меня не воспринял произошедшее так тяжело. Я думала, что мы столкнулись с этим вместе, но оказалось, что это моя личная битва. И у меня не было достаточных доспехов, чтоб сражаться в ней.
Двадцать два года моногамного образа мыслей против трёх месяцев полиаморного — неравные условия. Моя полиаморная сторона нуждалась в дополнительных исследованиях, так как для того, чтоб защищать мои убеждения от всего мира, мне необходима уверенность в своих рассуждениях.
Я методически разложила свои аргументы, как если бы я была в суде. Прокурор, ужасно похожий на мою мать, начал свою речь. Меня пробрала внутренняя дрожь.
— Луиза, разве полиамория это не просто секс со всеми подряд?
— Нет! (Голова высоко поднята, прямой взгляд.) Полиамория похожа на любые другие серьёзные отношения. Это не что-то, получающееся само собой, а честное и сознательное решение. (Я полагала, что сравнение с церемонией заключения брака поможет мне набрать несколько очков в глазах присяжных.) Но я не выступаю за полиаморию или против моногамии как таковой. Я выступаю за выбор, делаемый с уважением к себе и к другим. Это может включать в себя и секс со всеми подряд, если выбор именно таков.
— Как Вы можете утверждать, что не противостоите моногамии, если вы подорвали основания, на которых она основывается? — требовал прокурор.
— Когда непредубеждённые и хорошо информированные люди выбирают моногамию, я аплодирую их выбору. Однако, выбор между моногамией и немоногамией встаёт редко. Есть лишь один не подвергаемый сомнениям вариант, которому следуют массы. Он является частью нашей поп-культуры, наших фильмов, нашей религии.
— Брак это обязательство двух людей любить друг друга. Пока смерть не разлучит их. Любить человека вне брака — предательство. И тем более, когда эта любовь выражается в интимных отношениях. Вы можете оспорить эту логику?
— Какое такое предательство вы имеете в виду? Предательство состоит в сексе с кем-то другим или в нарушении контракта, согласованного между двумя сторонами? Второй — настоящее предательство. Но нельзя ли вместо изменения контрактов, попробовать сделать так, чтоб люди строили отношения не исходя из того, что какие-то отношения являются “правильными”, а другие нет, хотя и те и другие включают в себя одни и те же действия. Одни отношения подтверждены куском бумаги, но и остальные могут включать в себя ровно столько же преданности и любви. Или не включать.
— Господа присяжные, готовы ли вы вынести вердикт?
— Да, ваша честь.
— И каким он будет?
— Виновна по всем пунктам обвинения!
Проблема была в том, что как бы ни звучали мои аргументы, я всё равно чувствовала себя как будто в суде. Как будто мне требовалось оправдывать мой способ жить. Особенно, когда я взаимодействовала с окружающим миром. Что я немедленно решила свести к минимуму. И нам с Жилем, находящимся внутри наполненного любовью мыльного пузыря, оказалось несложно избегать всех остальных.
Наедине
Вскоре после нашей первой встречи, мне подвернулась удачная возможность съездить в Англию, в головной офис моей компании. Елена была с Жилем в Париже, и это была моя вторая встреча с Мортеном, но первые дни, проведённые нами наедине.
Моя командировка состояла из собраний и ещё раз собраний. Мне надо было проводить как можно больше времени, разговаривая с коллегами, с которыми я в нормальных условиях не пересекаюсь. Я стала искусной в незаметном обмене текстовыми сообщения. С нашей первой встречи прошло две недели и, хотя всё это время мы пользовались и почтой и вебкамерой, я по прежнему боялась.
— Что если я не буду испытывать по отношению к нему таких же чувств, что в прошлый раз? — вслух сомневалась я.
— Ты ничего не можешь с этим поделать, — прагматично отвечал Жиль. Я ненавидела его за повторение очевидного.
Это не было похоже на отношения парень–девушка из времён учёбы. Я уже чувствовала привязанность к нему. У нас уже был секс. Я даже не могла пойти домой после свидания, потому, что я приехала на три дня. Семьдесят два часа. Четыре тысячи триста двадцать минут.
Он открыл мне дверь их лондонского дома, в двадцати минутах езды от вокзала Сент-Панкрас, взглянул на выражение моего лица и озабоченно спросил: “Что случилось?”
— Я совсем не знаю тебя. Кто ты на самом деле? Ты можешь оказаться похож на Декстера.
Я не хотела его обидеть. Но полиамория оказала на меня специфическое влияние, сделав меня более честной, чем это необходимо. Условности открыто попирались. Коммуникация была прямой. Конкретной. Вы оказываетесь близко связаны с людьми, с которыми даже не спали, связаны через кого-то другого.
