Цепочка следов привела их к возвышенности, втянула в ущелье с отвесными скалами по бокам. Шли молча, один за другим, чтобы не затоптать следов.
Ущелье сузилось еще больше — руками можно было коснуться скал, — привело их в тупик. Павел, шедший за Виктором, спросил:
— Куда мы пришли?
Тот сделал рукой предостерегающий жест. Оба остановились. Луч фонаря шарил по отвесной скале. Павел через плечо тоже направил свет на скалу. В двойном луче космонавты на высоте вытянутой руки увидели металлический треугольник. Следы кончались под ним, словно уходили в скалу. Виктор сделал еще шаг, поднял фонарь к Треугольнику. Металлическая пластинка была вделана в камень. Она напоминала кнопку, каких десятки на любом пульте. Она и была кнопкой, и единственное, что можно было сделать Виктору, стоявшему впереди, — нажать на кнопку. Какой-то миг Виктор колебался. Кнопки бывают разные: для включения света, для взрыва, для запуска космических кораблей… Но след кончался здесь, возле кнопки. Тот, кто пришел сюда, не мог растаять бесследно и не вызвал взрыва астероида. Скорее всего, кнопка откроет вход.
Виктор протянул Павлу руку, тот пожал ее. Сквозь металл и пластик скафандра Виктор пожатия не почувствовал, но понял, что Павел согласен с ним, нажал на треугольник. Обоих качнуло, почва у них под ногами дрогнула, их увлекло в темноту по кругу, точно на карусели, и через секунду перед ними открылся туннель. Движение прекратилось, по инерции их качнуло опять, почти толкнуло в туннель. Тотчас скала повернулась назад. Перед Павлом и Виктором устала стена — тупик туннеля. На стене, теперь уже в свете, наполнявшем туннель, блестел такой же металлический треугольник, как и снаружи. «Выход обеспечен, так же, как вход…» — подумалось космонавтам, каждый тайком вздохнул.
Туннель был неширок, пологим скатом спускался вниз. Освещение не яркое, но ламп или каких-либо других светильников не было. Свет шел отовсюду, казался голубоватым, немного с зеленью, как в весенней лиственной роще. Это на обоих подействовало успокаивающе. Не говоря ни слова друг другу, они пошли по туннелю. Идти пришлось метров двести, пока не уперлись в другую стену, с тем же треугольным металлическим знаком. Теперь они знали, что делать, но не предполагали, что откроется им.
Они очутились в небольшой камере, тоже залитой голубовато-зеленым светом. В камере не было ничего, но даже сквозь ткань скафандров они почувствовали ток воздуха. Их обдувало невидимым вихрем, счищая с одежды пыль. Внезапно степа перед ними раздвинулась, молчаливо предлагая войти в круглый огромный зал. Павел и Виктор вошли. Две лестницы уходили из зала: одна — по правую руку от космонавтов — вниз, другая — по левую руку — вверх. Зал был пуст, если не считать в центре легкого полупрозрачного облака. Оно висело в полуметре над полом, собранное в сгусток, похожий на сплюснутый шар. На его поверхности и в глубине происходило движение: неясные и нечеткие линии складывались в геометрические фигуры, в странные очертания, иногда черно-белые, иногда цветные, словно узоры в калейдоскопе.
Павел и Виктор подошли ближе. Облако ожило: они увидели себя, точно в зеркале, стоящими возле шара. Потом они увидели и другое: ракету, лежащую в пыли, между невысоких холмов, открытый люк, космонавта, выходящего из люка с фонарем и с фалом, закрепленным на поясе. Они увидели себя над следом в лощине и как торопливо возвращались к ракете. Узнали себя в рубке, у пульта, следящими за светящейся точкой на радарном экране. Павел увидел, как он работает в оранжерее, Виктор — за корабельным журналом… Потом пошли формулы, переплетение линий, встала кают-компания «Орбели».
Капитан Дмитрий Никитич поднял голову и, кажется, глядя в зрачки Павлу и Виктору, сказал:
— Ну что ж, друзья, очевидно, Калинин и Ревич погибли. Объявляю старт…
Павел и Виктор отшатнулись от шара.
Поднимаясь минуту спустя по лестнице, космонавты молчали. Они не были разговорчивы в этой экскурсии, но после реплики капитана, особенно тона, каким она была сказана, было от чего потерять дар речи. Вопросы, которые вихрем поднялись в голове, каждый пытался отогнать прочь: надо было глядеть по сторонам — неизвестно, что еще предстояло встретить.
Ступени подняли их в галерею. Одна сторона ее была сплошь стеклянная, на другой узкими нишами на ровном расстоянии были двери. Ни Павел, ни Виктор не решились бы открыть ни одну из них — внимание их было занято другой стороной. За стеклом, на возвышениях из голубовато-синего камня стояли прозрачные, может быть хрустальные, капсулы. В каждой из них на весу, не касаясь ложа, покоились люди. Они не были мертвыми — они спали. Павлу и Виктору они показались великанами — были здесь мужчины и женщины. Если бы не их больше чем двухметровый рост, Павел и Виктор приняли бы их за землян. Они были белокожие, белолицые, тех же пропорции, что и земляне, только выше, значительно выше ростом. II еще они были прекрасны, совершенны до последней черты. Был ли эго изгиб бровей, линия губ — все говорило о том, что природа немало потрудилась, создавая этих людей.
Космонавты медленно шли вдоль хрустальной стены. Они насчитали семнадцать капсул. Восемнадцатая была пустой.
Зато дверь напротив — единственная из восемнадцати дверей противоположной стены — была освещена изнутри. Матовый четырехугольник ее, вытянутый до потолка, светлел, тогда как другие четырехугольники были темными. Виктор, шедший впереди Павла, остановился, взглянул на товарища. Тот кивнул головой. Виктор нажал на дверь. Дверь подалась, исчезла в стене. Перед космонавтами открылась комната очень больших размеров. У стены, противоположной открывшейся двери, стоял, вернее, висел, потому что ножек не было видно, веерообразный стол, несколько приборов стояли на нем, поблескивали металлом. У стен — невысокие диваны без спинок. Никакой другой мебели космонавты в комнате не заметили, да и саму комнату, диваны они видели боковым зрением. За столом, в неполный оборот к ним, сидел человек-гигант, метров двух с половиной ростом, — олимпийский Зевс, только без бороды и без эгиды. Он спокойно глядел на Павла и Виктора, на лице его не было ни интереса, ни удивления, глядел, и все.
Павел и Виктор тоже глядели на Олимпийца, не решаясь войти.
— Олла арито са иф… — произнес Олимпиец.
Тотчас слова его были переведены на русский язык Кто сделал перевод, осталось неясным: может быть, один из приборов, стоявших на столе, может быть, стены комнаты. Олимпиец сказал:
— Не надо ничего объяснять. Я знаю о вас все.
Друзья ожидали чего угодно, только не этих слов. Никто не ответил гиганту. Павел и Виктор продолжали стоять.
