— Матушка… — слабо застонала Аннет, приходя в себя, — пощади.
— Дочку мою ты украла? — Лидия вдела в ушко красную нитку и, послюнявив пальцы, затянула узелок. — Не отпирайся. Больше ведь и некому. В доме тогда, кроме нас двоих, никого не было.
— Господь с тобой, — захныкала Аннет.
— Признавайся. Ты? И про дыру Саю ты растрепала вовсе не затем, чтоб отговорил он меня.
— Матушка…
Лидия взяла с тумбы ножницы, поднесла их к груди Аннет.
— Киты напели… Голубушка… Будто китов услыхала. — Аннет разрыдалась, забилась, закричала в голос: — Киты. И братец твой все обхаживал, слова ласковые говорил. Поверила…
— Признавайся.
— Прости, матушка… Сама не помню, как… Тряпицу мне братец твой передал, ты задремала, а я тряпочкой тебя и обтерла. И малютку взяла, а братец ее принял. А что дальше с Мартой случилось — не ведаю.
Аннет рассказывала, захлебывалась, плевалась жидкой слюной. Звенели, звенели, звенели серебряные колокольцы в голове у Лидии Ван-дер-Ваальс — модистки, вдовы купца Морского дома Мартена Ван-дер-Ваальса.
— …а потом ему уже и отказать боялась. Когда про ямищу братец узнал, пригрозил, что тебе все откроет и полиции. Боялась я. Все думала, ты, может, и простишь за преданность мою и службу, а только на каторгу тоже боязно. Киты напели, матушка! Ключ от дверцы, что из амбара во дворы ведет, вот он — на поясе болтается. А младенчика в окно каморы принять, до амбара дотащить и в яму сунуть — минутное дело.
— Нелюди, — Лидия изумленно уставилась на свои исколотые до крови пальцы. Отбросила игольницу-сердечко. Отстегнула ремни. — Уходи от греха подальше.
— Красавица моя! — Аннет бросилась в ноги хозяйке, но та переступила через смердящее туловище, брезгливо приподняв юбки.
Раз, два… шесть… семь. Соборный колокол глухо ударялся о вязкую паутину тумана. Лидия подошла к стене, поправила минутную стрелку. Кукушка высунула облупившийся клюв наружу, застыла на миг и, запнувшись, вновь затаилась под расписной крышей деревянного домика.
* * *
Давно. Лет пятнадцать назад. Когда в Горелой слободе гремели экипажи, когда трамваи ходили без перебоев, когда на бульварах устраивались воскресные концерты, а слободские нищие презрительно фыркали вслед жадным кавалерам, утаившим серебряную монетку и кинувшим в кружку резаный медяк… дом купца Морского дома Мартена Ван-дер-Ваальса славился гостеприимством и щедростью. Давно… Лет пятнадцать назад прилаживал купец новенькие часы на свежие шпалеры. Радостно суетилась жена, мешала советами, хлопала в ладоши весело, когда чудная птичка выкрикивала звонкое, ликовальное «ку-ух… ку-ух»…
* * *
— Пора спать. Одиннадцать скоро. — Лидия Ван-дер-Ваальс оглядела мастерскую, улыбнулась Наперстку, тронула Анисью за плечо — пора, мол, кивнула Аннет, что жалась на колченогом стуле перед челночным «зингером».
«Белошвейки дооолюшка наперсточек да челнок» — оборвался напев. Замерли маховики, упала на дощатый пол шпулька, запрыгала.
— Я пожитки собрала, матушка, — Аннет подняла шпульку, сунула ее в рукав.
— Куда пойдешь-то, дура? Сиди уж. Зла не держу. — Лидия поправила на груди широкий салоп, новый, вынутый из сундука, резко пахнущий нафталином. — Только ныть не вздумай. Мигрень у меня. Сильная.
Лидия медленно опустилась в кресло, поморщилась от боли. Глубоко затянулась. Сладкий дым поднялся вверх.
— Отвару поставить?
— Нет. Наверху прибери. Простыни сожги. Ну, сама знаешь.
— Преставилась морлочка? — Аннет робко приблизилась к хозяйке, заглянула в блеклые глаза.
— Прибери, сказала… Оааххх, — задохнулась судорожно, грузно откинулась на спинку, застонала.
Что-то звякнуло о ставни, как будто камушек. С улицы доносились голоса. Далекие, резкие, словно великий шторм потихонечку надвигался на слободу, гнал черные волны, вроде бы и невысокие, но жуткие, грозящие перерасти в разрушительный вал.
— Китобои гуляют. Стаббовых пристаней им мало, до нас добрались. Пойду на засов закрою. — Аннет поспешила было к дверям, но Лидия остановила ее, удержав за рукав.
— Погоди. Китобои перед большими праздниками сюда вжисть не забредали — не до этого им. Послушай-ка.
Громче, громче, громче и совсем бессовестно забурлила гомоном и криками улица, растаскивая вечернюю тишину по ворсинкам.
— Гони ведьму, гони… Гони пучеглазую! И хахаля ее паркетного под дых. Бей!!! — злые мужские голоса гудели, приближаясь к дому-баркасу на краю Горелой слободы. И вот уже загремели чьи-то кованые каблуки по крыльцу, «…да малый узелок…» — Анисья, точно глухая, продолжала выводить немудреный мотив. Наперсток хихикнула в ладошку, расправила на коленях вышивку и опять уткнулась в узор — по белому полю летели красные киты.
«Ишь ты. Пучеглазая куда нас притащила… Самое поганое место в городе. Шальной Лидии дом. Вон оно как! Детей наших малых воруют, шулеров да девок продажных обхаживают, а сами жируют. Бей… Бееей!» Лидия тяжело дышала, прикрыв распухшие веки в синих прожилках сосудов. Тряслась, прижавшись к спинке хозяйского кресла, Аннет.
«Бееей!» Град булыжников обрушился на ставни, зазвенело разбитое стекло — кто-то метко зашвырнул камень на второй этаж, заскреб по стене железный лом, отчаянно страшно застучал дверной молоток.
— Матушка! — зрачки Аннет, словно новые монетки, блестели от ужаса.
— Дождались… Неужто дождались? — Лидия провела пальцами по завязкам салопа, закряхтела, неуклюже вставая. — Пойду-ка открою.
— Не надо… Нет, — взмолилась Аннет.
— Дура! Посвети лучше.
* * *
Давно, пятнадцать лет назад, Лидия Ван-дер-Ваальс последний раз поднялась на крыльцо собственного дома. Потом, как ни прельщала ее верная Аннет вечерними променадами и городским цирком, Лидия была непреклонна. «Нечего мне по улицам шастать», — отмахивалась она от уговоров Аннет пройтись хоть до угла. Долгих пятнадцать лет…
* * *
Лидия налегла телом на тяжелую створку, ступила за порог, зажмурилась — фонари ярко освещали дом. Огромная толпа колыхалась у входа, в руках разъяренных мужчин блестели медью ременные пряжки, сверкали кое-где лезвия рыбацких ножей. Тугим потоком била, струилась, плескала ненависть. Вопила, разевая несвежие рты, толпа, тянулась алчно к крыльцу, на котором размахивал обломком перил ободранный человечек. Человечек пытался отбиться от нападающих, быстро вращая острым куском железа. На левом локте у него повисло безжизненное тело, закутанное в длинный плащ.
— Ага. Вот и главная морлочья заступница пожаловала, — заорал истошный голос. — Бееей!!!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
