«Он должен был себя защитить, — повторил про себя Алессан в десятый, в двадцатый раз. — Должен был». Он еще раз взглянул на Брандина, потом снова отвел глаза, страдая от горестной растерянности.
Сколько лет в Квилее они с Баэрдом строили юношеские планы, как сюда пробраться? Подойти к тирану и убить его, а потом выкрикнуть имя Тиганы, чтобы оно зазвенело в воздухе и вернулось в этот мир.
А в это утро, сейчас, он стоял всего в пятнадцати футах, неизвестный, не вызывающий подозрений, с кинжалом у пояса, и всего один ряд людей отделял его от человека, который замучил его отца.
«Он должен был защитить себя от кинжала».
Но дело было в том, просто в том, что Алессан не мог знать этого наверняка. Он не проверил; не сделал попытку. Он стоял и смотрел. Наблюдал. Играл со своим спокойным планом, стремясь управлять событиями, направлять их к некой более крупной абстракции.
У него болели глаза; за ними пульсировала боль, словно солнце светило слишком ярко. Женщина в желтом не отошла; она продолжала смотреть на него искоса, взглядом, который трудно было не понять. Он не знал, где отец ребенка, но было ясно, что женщину сейчас это не очень-то волнует. Было бы интересно увидеть, подумал он со свойственным ему извращенным поворотом мыслей, сколько детей родится в Кьяре через девять месяцев.
Он снова улыбнулся ей бессмысленной улыбкой и пробормотал какие-то слова извинения. Затем пошел в одиночестве сквозь праздничную, бурлящую толпу к гостинице, где в последние три дня все трое расплачивались за комнаты своей игрой. Сейчас музыка могла бы помочь, подумал он. Очень часто лишь музыка ему помогала. Его сердце все еще странно билось, и начало биться так в тот момент, когда эта женщина вынырнула на поверхность с кольцом на руке после столь долгого отсутствия.
Ее не было так долго, что он начал прикидывать, нельзя ли как-то воспользоваться потрясением и страхом, которые воцарятся после ее гибели.
А потом она вынырнула, появилась прямо перед ними из воды, и за секунду до того, как толпа взорвалась криками, Брандин Игратский, который стоял совершенно неподвижно с того мгновения, как она нырнула, рухнул на колени, словно ему нанесли сзади удар, лишивший его сил.
И Алессан почувствовал себя совершенно больным и безнадежно сбитым с толку, а над гаванью и кораблями неслись вопли триумфа и экстаза.
Это чудесно, говорил он себе сейчас, прокладывая путь сквозь круг танцующих людей. Это впишется в их планы, это можно в них вписать. Все сходится. Как я и планировал. Будет война. Они столкнутся лицом к лицу. В Сенцио. Как я и планировал.
Его мать умерла. Он стоял в пятнадцати футах от Брандина Игратского с кинжалом за поясом.
На площади было слишком светло и чересчур шумно. Кто-то схватил его за руку, когда он проходил мимо, и попытался втащить в пляшущий круг. Он вырвался. Какая-то женщина влетела в его объятия и поцеловала прямо в губы. Он ее не знал. Он никого здесь не знал. Он, спотыкаясь, брел сквозь толпу, расталкивал ее и протискивался то туда, то сюда, его вертело, словно пробку в потоке, но он упорно держал направление на «Триаду», где ждала его комната, выпивка и музыка.
Дэвин уже сидел в переполненном баре, когда Алессан наконец вернулся. Эрлейна пока не было видно. Возможно, он все еще находился на корабле, оставался на воде как можно дальше от Брандина. Словно чародей в данный момент мог проявить хоть крупицу интереса к охоте на других чародеев.
Дэвин, к счастью, ничего не сказал. Только подтолкнул к нему полный стакан и бутылку вина. Алессан очень быстро опустошил стакан, а за ним второй. Он уже налил и пригубил было третий, но тут Дэвин быстро дотронулся до его руки, и он понял, испытав почти физическое потрясение, что забыл о своей клятве. Голубое вино. Третий стакан.
Он оттолкнул от себя бутылку и опустил голову на руки.
Кто-то рядом с ними разговаривал. Двое спорили.
— Ты действительно собираешься это сделать? Ты, глупец, сын козла! — рявкнул первый.
— Я запишусь в солдаты, — ответил второй, говорящий с акцентом жителя Азоли. — После того, что эта женщина для него сделала, я считаю, что Брандина ждет удача, он получил благословение. И тот, кто называет себя Брандином ди Кьярой, гораздо лучше, чем этот мясник из Барбадиора. Ты что, друг, боишься сражаться?
Второй разразился хриплым, лающим смехом.
— Ты — тупой простак, — сказал он. И произнес, имитируя акцент первого спорщика: — «После того, что эта женщина для него сделала». Мы все знаем, что она для него делала каждую ночь. Эта женщина — потаскуха тирана. Она провела двенадцать лет в постели с человеком, который нас всех завоевал. Раздвигала для него ноги ради собственной выгоды. И теперь ты, все вы делаете шлюху вашей королевой.
Алессан поднял голову. Уперся ногами, чтобы обрести опору. Затем, не говоря ни слова, изо всех сил врезал кулаком по лицу говорившего, вложив в удар все силы своего тела и всю мучительную растерянность своей души. Почувствовал, как под его ударом треснули кости; человек отлетел назад к стойке бара и чуть не перелетел через нее, со звоном рассыпая осколки стаканов и бутылок.
Алессан опустил взгляд на свой кулак. Косточки пальцев были в крови и уже начинали распухать. Он подумал, не сломал ли себе руку. И еще подумал, вышвырнут ли его из бара или все закончится веселой болтовней о его глупости.
Но ничего этого не случилось. Тот житель Азоли, который заявил о своей готовности идти на войну, радостно и сильно хлопнул его по спине, а владелец «Триалы» — фактически их наниматель — широко улыбнулся, совершенно не обращая внимания на осколки разбитого стекла на стойке бара.
— Я надеялся, что кто-нибудь заткнет ему глотку! — рявкнул он, перекрывая бурное веселье в зале. Кто-то подошел и пожал Алессану руку, которая на удивление сильно болела. Три человека настойчиво и громогласно сражались за право поставить ему выпивку. Еще четверо подняли бесчувственного человека и бесцеремонно поволокли прочь, искать лекаря. Кто-то плюнул в его разбитое лицо, когда его несли мимо.
Алессан снова повернулся к бару. Перед ним стоял один-единственный стакан астибарского голубого вина. Он быстро взглянул на Дэвина, но тот ничего не сказал.
— Тигана, — пробормотал он тихо, пока моряк из Корте громко хвалил его и ерошил волосы, а кто-то еще протиснулся к нему сзади и хлопнул по спине.
— О Тигана, пусть память о тебе будет клинком в моем сердце.
Он опустошил стакан. Кто-то — но не Дэвин — немедленно протянул руку, схватил его и разбил об пол. Что вполне предсказуемо побудило других сделать то же самое со своими стаканами. Как только позволили приличия, он ушел из зала и поднялся наверх. Перед уходом он не забыл прикоснуться к руке Дэвина в знак благодарности. В комнате он обнаружил Эрлейна, который лежал на кровати, заложив руки за голову и уставившись неподвижным взглядом в потолок. Чародей сперва мельком посмотрел на Алессана, когда тот вошел, и тут же прищурился и с любопытством уставился на него.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
