он в упор спросил, кто эти безымянные заговорщики в его речи. Он добавил, что не знает ни одного такого элемента. Пытаясь вернуть прежнюю личную теплоту, Ламонт тактично предупредил его: "Дорогой Чарльз, нам так важно иметь единство в нашей стране, что мы не должны распространяться о подозрениях и обвинениях, если у нас нет для них полного основания".
Ответное письмо, должно быть, охладило Ламонта. Оно было не столько враждебным, сколько холодным и корректным, как будто Линдберг превратился в незнакомца. "Я намеренно не указывал в своем обращении лиц, групп или организаций, так как все еще надеюсь, что в этом не будет необходимости", - писал Линдберг, утверждая, что подобное обращение лишь раздует опасный классовый антагонизм. Он предупредил, что вступление США в войну приведет к "хаотическим условиям" и разрушит американскую умеренность. В заключение он сказал: "Я с большим уважением отношусь к Вашим суждениям, но боюсь, что наши точки зрения расходятся в отношении того, какое отношение должна занимать наша страна к войне в Европе". Позже, когда репортер спросил Ламонта, почему он не навестил Линдбергов, тот ответил: "Я не имею к ним никакого отношения".
Тайные уговоры Ламонта не увенчались успехом, и Бетти Морроу решила публично заявить о своей оппозиции зятю. Во время эвакуации из Дюнкерка в июне она выступила с речью перед комитетом Уильяма Аллена Уайта, опровергая взгляды Чарльза. Чтобы смягчить удар, она сначала позвонила Анне. "Твой отец хотел бы, чтобы я это сделала", - сказала она Анне, которая считала, что ее мать используют в целях пиара. Бетти согласилась с этой оценкой после того, как Уайт выступил с речью, в которой похвастался своим "умным приемом", настраивая ее против Чарльза. После этого Бетти Морроу, как сообщил Рузвельту Рассел Леффингвелл, "очень по-человечески не захотела снова появляться в публичном столкновении с Линдбергом"
Весной 1940 г. был момент, когда казалось, что дом Морганов может одновременно победить "Новый курс" и продвинуть дело Великобритании. В республиканской партии открылся долгожданный средний путь. Вместе с британским послом, лордом Лотианом, Ламонт присутствовал на ужине в доме издателя Огдена М. Рида, который представил двух потенциальных кандидатов в президенты от республиканцев. Роберт А. Тафт, сын бывшего президента и сенатор-республиканец от штата Огайо, был предсказуемо настроен против интернационализма. А вот второй претендент, Венделл Уиллки, стал откровением. Будучи президентом гигантского коммунального холдинга Commonwealth and Southern Corporation, он вступил в конфликт с Рузвельтом по поводу поглощения его электростанций Управлением долины Теннесси. На ужине Уилки выступил за безоговорочную поддержку Великобритании, включая предоставление самолетов и военно-морского оборудования. На месте Ламонт и Рид выступили за его кандидатуру, и Ламонт сыграл важную роль в том, чтобы он выдвинул свою кандидатуру. Затем Уиллки повторил свою пробританскую речь перед ужином в доме Ламонта, и эта встреча, по мнению Ламонта, позволила ему заручиться поддержкой Уолл-стрит в борьбе за президентское кресло.
Для партнеров Morgan Уилки был как на подбор. Еще со времен Маккинли банк был поставлен перед выбором Хобсона в американской политике. Он мог встать либо на сторону демократов, которые были слишком интервенционистски настроены внутри страны, либо на сторону республиканцев, которые были слишком изоляционистски настроены за рубежом. Будучи крупным иностранным кредитором, банк выступал за свободную торговлю и свободное движение капитала в то время, когда крупный бизнес все еще придерживался в основном протекционистских взглядов. В итоге банк сделал выбор в пользу республиканцев, но не без существенного дискомфорта в вопросах внешней политики.
Уилки был явно в зерне Моргана. Бывший демократ, он был англофилом, сторонником взаимных торговых соглашений и в целом разделял взгляды Рузвельта на внешнюю политику. В то же время он был сторонником внутренних свободных рынков и желал коррекции политики "Нового курса" и создания более благоприятных условий для инвестиций. У него было много друзей на Уолл-стрит, включая Перри Холла из Morgan Stanley (где Уиллки был одним из первых клиентов Гарольда Стэнли в 1935 г.), и он предлагал версию республиканства, которую они могли безоговорочно поддержать.
С широким, открытым лицом, широкой ухмылкой и индианским говором Уилки был народным и утонченным и обладал уникальной способностью отстаивать интересы Уолл-стрит, не выглядя при этом посланником богачей. Fortune назвал его "умным мужланом", а Гарольд Икес в свое время высмеял его как "простого босоногого юриста с Уолл-стрит". Приговор оказался слишком суровым, поскольку Уилки хотел сохранить многие нововведения Нового курса - коллективные переговоры, минимальную заработную плату и максимальную продолжительность рабочего дня, - которые были неприемлемы для банкиров с Уолл-стрит. Хотя Уилки объявил о выдвижении своей кандидатуры всего за семь недель до Республиканского национального съезда в июне 1940 г., его "темная лошадка" мчалась быстрым галопом. Ему пришлось смягчить свою поддержку Моргана, чтобы не встревожить крыло партии, выступающее против Уолл-стрит и живущее в небольших городах. Чтобы создать образ "домашнего" человека, он снял скромный двухкомнатный номер в отеле "Бенджамин Франклин" в Филадельфии, где проходил съезд, а Тому Ламонту было дано четкое указание избегать его штаб-квартиры.
Несмотря на такое санитарное расстояние, антиуилкианцы не теряли времени и ухватились за его связи на Уолл-стрит, чтобы дискредитировать его. Представитель Северной Дакоты Ашер Л. Бердик распространил среди делегатов алармистский трактат, в котором говорилось: "Я считаю, что служу интересам Республиканской партии, заранее протестуя и разоблачая махинации и попытки J.P. Morgan и других банкиров Нью-Йорка навязать Уэнделла Уилки Республиканской партии. Деньги, я знаю, говорят".
Республиканцы жаждали новых лидеров и в конце концов выбрали Уилки на шестом голосовании вместо прокурора Томаса Дьюи (который предъявил обвинение Ричарду Уитни) и сенатора Тафта. В следующем месяце в Чикаго Рузвельт был выдвинут на третий срок, а его кандидатом стал Генри А. Уоллес из Айовы. Уиллки пытался найти компромисс между поддержкой внешней политики Рузвельта в период чрезвычайной войны и умеренным реформированием политики "Нового курса". Он даже предложил Рузвельту сделку, в рамках которой президент будет консультировать его по вопросам внешней политики в обмен на обещание не вмешивать войну в предвыборную кампанию. Рузвельт не доверял республиканцам настолько, чтобы согласиться на это, и не хотел, чтобы престиж такой сделки достался Уиллки.
В ноябре Рузвельт победил с перевесом в пять миллионов голосов. Поражение Уилки не положило конец обвинениям в махинациях Уолл-стрит, а лишь укрепило убежденность тех, кто считал, что его навязали партии хитрые банкиры. Как писал впоследствии историк Гарри Элмер Барнс: "Сомнительно, что какой-либо человек когда-либо выдвигался в президенты на основе меньшей осведомленности и одобрения со стороны населения. В знаменитой "комнате, наполненной дымом" в чикагском отеле, где в 1920
