Позади Тимоши сопели от быстрой ходьбы парни. Он не знал даже их имен. Они ждали, какое он примет решение. Командовать поручено ему.
У самого Киселевского дома росло разлапистое дерево. Несколько толстых суков выдвинулись далеко на площадь. Оттуда, наверное, можно было заглянуть внутрь дома и узнать, что там происходит.
Рядом с крыльцом парадного входа стоял часовой с винтовкой наперевес.
— Держите часового на мушке, — обернувшись к парням, прошептал Тимоша.
Зайдя за ствол, чтобы часовой его не заметил, Тимофей ухватился за нижний сук, подтянулся. Он почувствовал, как лопнули на спине запекшиеся струпья, но злость пересилила боль. Ведь он сейчас заглянет в окно и увидит того самого капитана, который приказал его выпороть. Но теперь все пойдет по-другому.
Тимоша полз по суку осторожнее рыси.
По спине текло что-то горячее.
«Кровь… — подумал Тимоша. — А я думал, зажило…» Сердце билось так сильно, словно он пробежал без отдыха весь путь от смолокурни до Еремеевки. Он пополз по суку дальше, к развилке. Там можно устроиться надежнее, и оттуда видна внутренность дома.
Расходившиеся в стороны ветви дуба напоминали трехпалую лапу. Устроившись, Тимоша посмотрел вправо, в окна, и потянулся за гранатой.
В киселевском доме он увидел такое, что заставило его забыть об опасности.
В первое мгновение ему показалось, что в комнате идет обыденный разговор. За овальным, покрытым скатертью столом сидели капитан и тот самый иностранный офицер, про которого отец сказал, что это, наверное, англичанин. Но вот дверь открылась. Вошло трое: два солдата, а впереди кузнец Медведев, которого Тимоша предупредил, что крестьяне из окрестных деревень придут к ним на помощь.
Тимошу успокоило, что Медведев отвечал на вопросы офицера улыбаясь. И капитан выглядел очень спокойным. Он затягивался какой-то необыкновенно длинной и толстой коричневой самокруткой и пускал в потолок ровные, расширяющиеся кольца дыма.
Но как Тимофей теперь бросит в дом гранату? Ведь достанется и Медведеву!
План рушился. Надо же было офицеру вызвать Медведева в это время!
А вдруг офицеры не выйдут из дома, когда начнется перестрелка? Теперь там четверо беляков. Партизанам придется брать дом приступом. И снова Тимоша подумал о том, что же тогда будет с Медведевым.
«Все равно надо уходить, — решил Тимоша. — Не убивать же Медведева вместе с офицерьем…»
Тимоша стал пятиться к стволу.
Он на мгновенье отвел глаза от окна.
В доме грохнул выстрел.
Тимоша замер. Он увидел сквозь стекло — в руках у капитана был пистолет. Когда он успел его выхватить?
Медведев падал ничком, схватившись руками за голову.
Капитан что-то крикнул.
Солдаты, стоявшие у двери, подхватили Медведева, уже упавшего на пол, и выволокли.
Теперь, не раздумывая ни мгновения, Тимоша сорвал с пояса гранату, выдернул чеку и швырнул в окно. А сам, зажмурив глаза, бросился с ветки на землю, в кусты палисадника. Он упал боком, откатился к стене дома.
И тогда полыхнуло из окон огнем, грохнул взрыв. Сверху посыпались щепки.
Вскочив, Тимоша кинулся к высокому крыльцу. Забыв о боли, взлетел на него. Сорвав с пояса вторую «лимонку», он распахнул ногой дверь в дом и закричал:
— Руки вверх! Выходи!
Он не заметил, куда девался часовой. Скорее догадался — все обошлось. У ступенек послышался топот и знакомый голос парня, шедшего с Тимошей:
— Все?
— Подожди. — Тимоша не обернулся. — Там двое солдат, И Медведев, кузнец. Офицер в него стрелял.
У здания волостного правления прогремели два взрыва. В наступившей тишине разнесся фальцет деда Фомы:
— Выходи! Сдавайся!
— Руки вверх! Выходи! — крикнул за ним Тимоша.
В проеме двери возникла фигура солдата без фуражки. Винтовка со штыком была на нем надета по-походному, через плечо. Внезапное появление солдата, бледное лицо, круглая бритая голова, вздернутые руки, заставили Тимошу невольно отступить.
Тотчас по ступеням крыльца взбежал парень и стал стаскивать с солдата винтовку. Тот торопился, путался в ремне и все никак не мог снять оружие. Из темноты сеней вдруг высунулась рука с винтовкой:
— Вы это, братцы, того… Подневольные мы… Вы того, братцы… Не надо…
Тимоша взял винтовку, сунул гранату в карман и юркнул в сени, услышал шорох, мотнулся в сторону. В глубине сеней бабахнул револьверный выстрел. Солдат, который отдал винтовку Тимоше, взвизгнул высоким голосом:
— Бра-ат-цы-и-и… За что… братцы… — и, откинувшись к притолоке, стал сползать на пол.
Тимоша выстрелил наугад. Отдачей едва не вырвало винтовку из рук.
Кто-то зарычал, затопали сапогами. Тимоша ткнул штыком вперед, на звук. Штык ушел во что-то мягкое.
— Сдавайся! — не своим голосом прокричал Тимоша и что было сил отбросил повисшего на штыке человека в сторону, как отбрасывают на вилах ворох сена.
Потом выдернул штык и побежал дальше, нашаривая в темноте дверь. Нашел. Распахнул. В нос ударил запах взрывчатки. В помещении еще клубился дым. Коптил фитиль «молнии» — стекло лампы было разбито. Стол опрокинут. На полу валялись капитан и офицер во френче. На капитана лилась струйка керосина из пробитого резервуара лампы. Стараясь не запачкаться в крови, Тимоша прошел к лампе и задул коптящий фитиль. «Загорится, чего доброго, дом, — подумал он и вышел. — Где же Медведев?»
Он наткнулся на чье-то тело у лестницы на чердак. Огляделся. Справа на полу отпечатался в лунном свете перекошенный переплет рамы. Тимоша подтащил туда тело и узнал кузнеца, он был мертв.
Во дворе дома шла драка. Не стреляли. Вероятно, опасаясь попасть в своих.
— Иван Парамонович! — позвал Тимоша.
— Как у тебя? — услышал он голос жестянщика.
— Они Медведева убили.
— Давай к волостному.
— Мигом!
С высоты крыльца он увидел лежавшего на нижней ступени часового. Рядом с ним сидел один из парней, пришедших вместе с Тимошей. Парень плакал навзрыд.
— Чегой-то он? — недоуменно спросил Тимоша.
— Да… вот… — глухо отозвался тот, что стрелял в часового.
— Говори толком, паря! — нетерпеливо крикнул Тимоша.
— Да вот, — заторопился круглолицый парень, — Митька соседа своего, Пашку, того…
— Как же это? — Тимоша вытаращил глаза.
— Да так… Тот караульным у дома стоял. Его неделю назад забрали. Вскочили налетом в нашу деревню. Кто из парней не успел в урман сбежать, тех под гребенку — в солдаты. Вот и стоял Пашка на карауле, а Митька его того…
— Чего ж я его маменьке-то скажу… — протянул Митька сквозь слезы. — Она ж крестная моя…
