— Как?
— По ночам являлся и нашёптывал всякое, пока он спал, будто внутренний голос. Когда вервольф просыпался, ничего не понимая — я замолкал. Потом снова...
— Хотел довести до сумасшествия? — с явно слышимой издёвкой уточнил допрашивающий, однако Тоуч разочаровал:
— Это невозможно. У волколаков слишком сильное душевное здоровье. Они не болеют, не сходят с ума, на них даже доброе вино и дурман почти не действуют! Потому я решил действовать по-другому. Длинной дорогой пойти к своей цели...
— А именно?
— Измотать. Душевно измотать. К моему великому прискорбию, ликантропы разумны и не глупы, но в этом есть и хорошие стороны. Я смог, хоть и пришлось повозиться, внушить Юргену — так его звали — мысль о том, что ему необходимо много работать, чтобы добиться полной независимости в жизни и выйти из тени властного отца. Совсем молодая особь попалась, сущий мальчишка... Во сне с главой рода постоянно спорил, доказывал ему свою независимость, плакал... А днём — забитое, неразговорчивое существо. Лишний раз на улицу выйти боялся. Мне его даже жалко немного было... Мой план сработал. Вервольф стал трудиться с раннего утра до поздней ночи, не отдыхая и мечтая стать очень богатым. И это была моя первая победа — Юрген начал уставать...
Голос за кадром неожиданно задумчиво, словно по ходу пытался применить только что услышанное к каким-то своим планам, осторожно произнёс:
— Допустим... Что потом?
— Мне нужны были помощники, — просто ответил Тоуч. — И я их нашёл в госпитальном доме...
— Где?
— Ну... в месте, где больные... я название не помню, в моём времени так называли тех, кто к спорынье приверженность имел или арабскому гашишу...
— Наркоманы?
— Да! Они! Узрел там двух девиц с библией и... явился им ночью...
— Подробнее!
— Я же могу... мог на глаза показываться живым, если захочу. И говорить с ними. Вот и воспользовался... Поначалу по церквям ходил, присматривал, после про любителей дурмана вспомнил. Они податливые, как мякиш хлебный, если отказу в зельях не знают. По прошлому знаю... Я нескольких людей пробовал заставить в себя уверовать, но с девками получилось легче всего. Они прощения искали... Нагрешили за свою короткую жизнь изрядно, вот и хватались за меня, как за соломинку...
— Кем назвался?
Сидящий заёрзал на табурете.
— Ну... вы понимаете...
Из-за камеры мелькнула голубая, вьющаяся, сродни пастушьему хлысту, полоса. На какой-то миг она обвила ноги Тоуча и тот истошно, тонко заорал. Через десять секунд неизвестная плеть бесследно растворилась в пространстве, оставив после себя несколько пузырчатых, словно материальных ожогов. А голос продолжал докапываться до истины:
— Кем ты назвался? Если не ответишь — ног у тебя до скончания времён не будет.
— А...- трясясь, выдавливал из себя плешивый интриган, — ангелом... Ангелом Себастьяном...
— А чего не апостолом сразу? — допрашивающий явно развеселился от такого ответа. — Или ещё выше не замахнулся?
— Что вы... — испуганно замахал руками беглец-неудачник. — Святотатство то какое...
...За объективом раздался откровенный хохот, причём, судя по голосам, в помещении находились ещё как минимум двое. Кто они — люди или нет — Сергей понять даже не пытался...
Отсмеявшись, всё тот же голос вкрадчиво спросил:
— Неужто в тебе ещё богобоязненность осталась? Ты же в Аду был, и в Ад вернёшься...
Сидящий насупился и ничего не ответил, а допрашивающий не стал издеваться дальше, вернувшись к основной нити допроса:
— Что с девками? Как поступил?
Тоуч явно обрадовался конструктивному вопросу и уходу от скользкой темы:
— У меня две последовательницы были: Инга и Агиля. Глупенькие дурочки, но полезные. Инга уверовала сразу, Агиля немного позже. Преданные мне были, как собачонки... Едва покажусь — ноги лобызали... Из госпиталя ушли по моему велению, жильё отдельное сняли и ждали, когда я им вознестись разрешу...
— Куда?
— На небо, конечно, — сидящий выглядел откровенно удивлённым. — Должен же я был им что-то такое пообещать, за что и умереть не жалко. Иначе какой я ангел?
— Понятно... — на этот раз никто не смеялся. Похоже, присутствующие, как и инспектор, были поражены простотой и изящностью хода мыслей бывшего слуги колдуна. — Дальше говори!
— Потом, постепенно, летом, познакомил вервольфа с Ингой, даже влюбить их друг в дружку смог. Точнее, они так думали. Девка поначалу ерепенилась, но я её убедил. О предназначении жены рассказал и о том, что я их повенчаю потом, дабы в блуде не жили. Встречаться начали, в трактиры захаживать...
— Это нам известно, — бросил с неприязнью голос. — Почему они жили раздельно?
Тоуч пожал плечами.
— По отдельности ими легче управлять было. Днём — девками, ночью я Юргену продолжал в уши разные мысли заносить...
— Оружие оборотень по твоему наущению купил?
— Конечно. Что за мужчина без оружия? Это несложно было — просто донёс, что это ещё шаг к самостоятельности, и всё. Дальше он сам справился.
...Иванову неожиданно, до ломоты в зубах, захотелось, чтобы сидящий на табурете мужичок стал материальным, вот прямо здесь и сейчас. И тогда влепить бы ему в рожу за скотство такое... наотмашь, с оттяжкой, раз ...надцать. Додумался, деятель, чужими судьбами свои хотелки решать... Мразь.
Мнение неизвестного голоса, похоже, совпадало с инспекторским. На некоторое время установилась тяжёлая пауза, однако допрашивающий явно справился с собой и ледяным тоном потребовал:
— Дальше.
— Да ничего особенного, — словно не замечая бушующих вокруг него страстей, продолжил Тоуч. — Когда у девок деньги стали заканчиваться, я через Ингу уговорил вервольфа снять им загородный домик, от людей подальше. Он жадный был, на мои внушения плохо вёлся, сказывалось естество нечистое... Но сделал. Последовательницы мои туда перебрались, а Юрген, через время, за ними...
— Как добился?
— Дурманом... в смысле нар-ко-ти-ка-ми, — по складам произнёс непривычное слово мужичок. — Агиля покупала эти... закладки, так они их называли, а Инга поначалу подмешивала вервольфу в питьё. Потом и так вкушали, без тайностей. Им нравилось... Я сказал, что можно... Вот только действовал дурман недолго, Юрген быстро в себя приходил. Тогда они ему по очереди корень в штанах ублажали, чтобы не так быстро соображал... Агиля на свальный блуд легко согласилась. Как я понял — для неё это дело привычное и не без приятности...
...Сергея снова передёрнуло от отвращения...
— А я, пока он в полубеспамятстве пребывал, являлся ему и речи благостные вёл. На короткое время это помогло.
— Почему на короткое?
— Юноша дураком не был и начал что-то подозревать. Это прояснилось в экономности расходов. Как я ему не намекал, что надо у банкиров все накопления забрать — он ни в какую... Да и страсть его к Инге стала слабеть. Скучно с ней было, если честно... Глупа, как камень... На пару месяцев их всего хватило, может, меньше... не считал. В общем, как я ни старался, как девки его не ублажали всякими образами и гадостью этой не кормили — надоело ему. Задор прошёл. Вервольф ту, загородную жизнь вообще воспринимал больше как приключение молодости: две на всё согласных бабы, свежий воздух, удовольствия... Тогда и пришлось ему путь указывать...
Допрашивающий уточнил:
— Какой путь?
— Обычный. На небеса. Он же мне только ради крови нужен был. Как-то вечером, пока на Юргена выпитый дурман действовал, Инга ему руку ножом порезала — так рана сразу затянулась, лишь пару капелек вышло... а резанула хорошо, я в этих делах понимаю... Ликантроп этого даже не заметил. Пришлось придумывать, как ингредиент извлечь.
...И вот одним прекрасным вечером, осенью, он телефона своего хватился. До этого нарочно ни с кем, по моему наущению, не разговаривал, отдыхал от мира, а тут вдруг пробило его! О работе вспомнил! С девками поругался, меня вообще послал по нехорошей дороге... подхватил оружие и уже совсем было ушёл, но я сообразил быстро. Велел Агиле взять кувшин стеклянный, большой и все закладки, а Инге французским манером его остановить...
