— Спасибо за все, Абазир вир Салла! — я поклонился. — Гор золота не хватит расплатиться с тобой. А за тот вчерашний вид, который ты специально стремился показать, не хватит и всего золота мира.
— Не мог же я не похвастаться своим домом, — засмеялся Абазир. — Но со мной не спешите прощаться, берите коней под уздци и за мной.
Мы простились с Шаримом и Захрой, пожелали всего хорошего молчуну Вашрину, попрощались и с прочими караванщиками, с которыми делили хлеб и кров целый месяц.
Распорядившись обо всем, Абазир повел нас куда-то вглубь базара, к громаде белокаменного дворца, что высился впереди.
Мы потратили еще час. Прошли через людную площадь, раскинувшуюся перед двубашенным хак’силом; преодолели пару улиц и переулков, в которых также бурно текла торговля. Промелькнули лавки с причудливого вида масляными лампами, с табачными трубками и различными шишами от больших до карманных, с магическими амулетами, кольцами, картами и прочей чепухой, которой местные чародеи дурили народ. Прошли мимо притона: нет, Абазир не представлял нам его, но вид посетителей сего заведения, ясно давал понять, что это отнюдь не чайная.
Вышли из многочисленных нитей улиц, и попали на широкий проспект, тянущийся с востока на запад. Над головами навис холм, на котором расположился верхний город, где был и священный оазис Духов. Дома на проспекте были украшены вставками из золота — то блестели в лучах солнца оконные рамы, то петли, то крыши.
— Золото Ик’санбанда, — рассказывал Абазир о таком роскошном украшении домов и лавочек этого района, — его било так много, что украшали им домишки все кому не лень. В глубине базара есть много таких, некоторие смотрятся слишком вульгарно.
— Это ты имел в виду, что вы цените золото, но по-иному? — удивленно спрашивал Дерек. — Золото в городских стенах, в куполах и даже в оконных рамах. У нас бы сочли это за дворец.
— Некоторые ценят золото слишком сильно. И в моем народе есть такие, чего лукавить. Но все же, больше ми ценим душу, мудрость и знания. Не может человек бить богат, имея только ценные побрякушки и не имея мудрости или души. Это не человек. Раб золота и денег.
— Драконья алчность, — произнес я. — Она сокрыта в каждом из нас.
— О, злые руни, da’jinn tatdgmara! О, да простят меня духи! — Абазир взмолился. — Я видел их. Они возвращаются в небо ваших земель. Говорят, у вас есть доблестний воин, что может биться с бестиями. Много я слишал про его деяния и про деяния его предшественников. У нас-то руни только ползают и жалят, а про летающих и огнедишащих ми только сказки рассказиваем детям, а песен про них не поем. Все ми помним отчего бежал Хаар.
— Они могут вернуться не только на Туурниль, — заметил Дерек. — Хардрассал тоже будет для них лакомым кусочком.
— Да, я тоже этого опасаюсь. Увидев одного в небе, я упал на колени в страхе. Огромние. Из пасти рвется пламя. Как можно совладать с таким? Если только один воин на свете может их победить, то… Я даже не хочу думать о том, что тогда произойдет.
Мы пересекли проспект, и перед нами предстал каменный шатер, в котором начиналась лестница в верхний город. Люди поднимались и спускались, стражи стояли в проходе шатра. Но Абазир повернул в сторону и вывел нас к мощенной закрученной дороге, которая поднималась вверх. По ней сновали телеги, всадники и горожане. Мы стали подниматься вместе с бурным потоком жителей Хаасима.
— Так куда ты нас ведешь? — расспрашивал Дерек Абазира.
— Все вам не терпеться узнать, да? — он усмехнулся. — Я представлю вас моему брату. Он состоит главним смотрителем дворца.
— Хорошие у тебя связи, — оценил Дерек.
— Да, не жалуюсь, — посмеялся Абазир. — Надеюсь, что он поможет вам. Хотя би проведет до иданар чародейки.
Дорога вывела нас в верхний город. Позади остались сотни и сотни домишек, где по улицам сновали харлы. Абазир только и успевал рассказывать нам обо всем, что мы видим по пути. Верхний город делился на четыре квартала, что были отделены друг от друга стенами. В западной части города из-за стен показывались вершины дворцов и усадьб местной знати, показывались и голубые купола Визириата — места, где заседали визири. В той же стороне была и академия натурфилософии, стояли и посольства королевства, Империи и Арикании. Мы же шли по купеческому кварталу, где обосновались зажиточные купцы и торговцы. Дома верхнего города выглядели чуть опрятней и немного богаче, чем базарные. Купола, просторные террасы, изящная лепнина на рамах, колонны. Золото и мрамор. Но все это меркло по сравнению с дворцом султана.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Белокаменная громада его одиноко высилась на острове посреди широко оазиса. Купола и башни блестели в свете полуденного солнца, а золотые вставки отдавали бликами. По мосту, который украшали арки, мы прошли над священным оазисом, откуда брал свое начало Нелрот, и попали на площадь башен. По обе стороны от дороги ввысь тянулись закрученные башни, увенчивающиеся белым с золотым куполами. Ряд башен тянулся вплоть до парадных ворот дворца, куда мы шли. В центре площади стоял обширный фонтан. Чашу, покрытую вязью харлийских слов, выложенных золотом, поддерживали четыре коня стоящие на дыбах. В центре чаши струей била вода, которая сотней брызг, точно крона широкого дерева, опускалась обратно в водоем.
Мы приблизились к дворцу. Мраморная лестница вела к арке, внутри которой скрылись парадные ворота. Она была украшена изразцами и витиеватыми узорами из золота. По обе стороны от арки выступали высокие башни, оканчивающиеся куполами. Над аркой же был балкон, обрамленный рядом тонких колонн. У ворот было множество стражников или муст‘фази — личной гвардии султана. У всех был красный тюрбан, намотанный поверх шапки со стальным наконечником и специальная отметина в углу правого глаза в виде слезы.
— Такую слезу рисует себе каждый муст’фази в честь Бербоз-бея, что отдал свою жизнь за султана Абдулу, — рассказывал Абазир. — У него било такое родимое пятно.
Гвардейцы были суровые на вид, крепкие. Облачены были в широкополые длинные красные рубахи, поверх которых надевалась стальная кираса, у кого полная, у кого только грудная пластина и округлые наплечные пластины. В ножнах у каждого висел ятаган, а в руках держали булавы или глефы.
Абазир остановил нас у лестницы, а сам подошел к воротам и переговорил с начальником караула на харлийском. Потом начальник подозвал одного из стражей, отдал приказ и тот скрылся в боковой двери.
— Пройдемте, мои дорогие друзья, — подозвал нас Абазир. Стражи в это время отворили ворота.
Мы прошли в холл дворца. Просторный зал встретил нас. Высокие своды причудливого вида, напоминающего медовые соты, с витиеватым узором делали потолок практически недостижимым. Своды удерживались колоннами с резным узором и позолотой. Мраморный пол блестел, там, где не был устлан мягчайшими коврами с различным витиеватым узором. Свет, попадающий в зал, заставлял его сиять, точно жемчужина на солнце.
К нам вышел придворный в цветастом халате и попросил следовать за ним. Мы прошли совсем недалеко, преодолели лишь одну дверь. За ней был такой же просторный зал. Прекрасные изваяния в виде вербалов, нелротских леозиллов (родичей ариканийских аллезилов) и фламинго были тут в альковах. Высокие горшки с цветами стояли возле широких окон. Мы остановились посреди зала, когда послышался окрик, эхом разлетевшийся от узорчатых сводов.
Абазир обернулся, и лицо его приняло грозный вид. Он что-то крикнул в ответ на харлийском. Обернувшись, я увидел рослого, худощавого человека в ярко-желтом тюрбане. Красный с золотом льняной халат был опоясан бардовым кушаком, за который был заткнуты ножны с ятаганом. Смуглолицее лицо его сразу напоминало Абазира, только вытянутое, да борода была пореже и с большей проседью. Выражение лица также было грозным, однако в выразительных карих глазах читалась радость.
Абазир вышел вперед. Приближающийся человек крикнул что-то и засмеялся. Затем на лице проступила улыбка, и они соединились в братских объятиях. Абазир был ниже и толще своего брата.
