сторон двуцветным карандашом, вычитывал распечатанное через два интервала спецсообщение. Документ готовил Веткин, ловко обосновавший, что налицо вопиющая судебная ошибка, вины сотрудников милиции и прокуратуры в случившемся чэпэ не усматривается. Однако многомудрый Александр Николаевич умолчал об одном неудобном моменте, уши которого торчали. Направлять бумагу в таком виде было нельзя, по башке за враньё получишь. Кораблёв чесал в затылке, как бы предчувствуя предстоящую затрещину, морщился, черкал, делал дописки, переставлял куски текста местами. Становилось только хуже, допущенный в ходе дознания косяк выпирал явственнее.
Не зря старые люди говорят — чёрного кобеля не отмоешь добела!
Дверь приоткрылась, сопровождаемая коротким стуком в неё.
— Я для кого объявление повесил — до обеда приёма не будет?! — не поднимая головы, раздражённо вопросил Саша.
— Даже в порядке исключения? — уверенный голос заглянувшего был слегка ироничен.
Кораблёв поднялся навстречу входившему в кабинет Яковлеву, энергично, от локтя выбросил вперёд открытую ладонь.
— Приветствую, Тимур Эдуардович! Там внизу приписка мелким шрифтом — кроме сотрудников ФСБ.
Оперуполномоченный по особо важным делам крепко, со значением пожал Сашину руку.
— Очевидно, слишком мелким шрифтом, не разглядел, хе-хе.
— Если не боишься заиндеветь в моём холодильнике, раздевайся. Присаживайся, этот стул самый крепкий, — Кораблёв выказывал гостю знаки внимания.
Яковлев расстегнул куртку-«аляску», обнаруживая под ней обязательные костюм и галстук. Прежде чем усесться, демонстративно осмотрелся.
— Что сказать, Александр Михайлович? Кабинет больше, солиднее, высокой должности соответствует. От всей души поздравляю, заслуженное назначение.
— Спасибо, — доброе слово и кошке приятно, чего о человеке говорить.
— Когда отметим?
— Да хоть сейчас, у меня в сейфе имеется.
— А как же работа?
— Всю не переделаешь.
Во время обмена полушутливыми репликами заметным стало внешнее сходство между мужчинами. Оба были примерно одного возраста, худощавые, симпатичные, модельно подстриженные, хорошо одетые, скорые на слово. Но при ближайшем рассмотрении выяснялось, что комитетчик свеж, как нежинский огурчик с грядки, а прокурорский — утомлён и нервен, с непроходящими тенями под глазами. Разные условия культивирования, ничего не попишешь.
Наполняя из графина электрочайник, заместитель прокурора посетовал на проблемы, обнаружившиеся в первые дни исполнения новых обязанностей:
— Задолбала милиция в корягу. Прутся и прутся целый день напролет со всей ерундой. Участковые, опера, дознаватели, следаки… Начальники их ничего не решают, только отпуливают: иди в прокуратуру, консультируйся. Как будто здесь филиал юрконсультации… Привадил их Петрович. Буду, блин, эту практику ломать. Установлю часы приёма, день — до обеда, день — после, если срочный вопрос — пожалуйте через руководство.
— Абсолютно правильное решение, — горячо поддержал фээсбэшник. — В нашей ментуре надо срочно порядок наводить, иначе процесс распада станет необратимым. Выходит, Александр Михайлович, я по адресу заскочил. Прокуратуру интересует проблема укрытия преступлений от регистрации?
— Не просто интересует, а является одним из приоритетных направлений надзорной деятельности, — Кораблёв ответил штампованной фразой, как на межведомственном совещании.
Яковлев расстегнул молнию на своей солидной кожаной папке и достал несколько листков, скреплённых золотистым пружинным «крокодильчиком». Вытащил из-под зажима верхний лист, протянул его хозяину кабинета.
— Пробеги глазами, а я потом объясню.
Исполненный на электрической пишущей машинке документ представлял собой протокол опроса гражданки Сиволаповой Нины Анатольевны, 1958 года рождения, жительницы посёлка Терентьево Острожского района. На двух страницах Сиволапова Н. А. складно повествовала о том, как в последний день прошлого года на улице Абельмана возле гастронома была подвергнута сексуальному насилию со стороны неизвестного мужчины в колпаке Деда Мороза. По данному факту она обратилась с письменным заявлением в УВД. Её заявлением занимался старший оперуполномоченный капитан Маштаков М. Н., который уговорами и запугиваниями заставил её отказаться от заявления и написать новое, об отсутствии претензий к насильнику. Уговоры выразились в просьбах Маштакова не портить ему показатели раскрываемости преступлений, а запугивания — в обещании предать огласке интимные подробности происшедшего в том случае, если Сиволапова заартачится.
Кораблёв быстро прочитал текст, но поднимать глаза от листа не спешил, мысленно формируя линию своего поведения.
Бумаги, выходящие из недр ведомства, продолжавшего оставаться самым закрытым, ему приходилось держать в руках нечасто. Так же как и в военной прокуратуре, большое внимание здесь уделялось оформительской стороне — широкие поля, чёткий шрифт, гладкие формулировки, отсутствие орфографических ошибок и минимум пунктуационных. Примечательно, что составивший документ Яковлев не указал в нём должность и звание, расплывчато поименовав себя «сотрудником отдела УФСБ». Очевидно, даже эти сведения не подлежали афишированию. Оперируя ими, вездесущий враг получал возможность вызнать какую-то гостайну, штат подразделения, например. Документ, представлявший собой заурядное объяснение, именовался протоколом опроса — формой, непредусмотренной уголовно-процессуальным законодательством. Несомненно, название было неслучайным и имело целью вызвать у опрашиваемого лица более уважительное отношение к процедуре, ведь он говорил «под протокол». Об эффективности подобного приёмчика Саше трудно было судить, скорее всего, он срабатывал. А вот предупреждение гражданина по статье 51 Конституции РФ о праве не свидетельствовать против себя и близких родственников Саша расценил как положительный момент, заслуживающий того, чтобы быть перенятым прокурорскими следователями при отобрании объяснений. Подпись в соответствующей графе служила дополнительной страховкой от того, что впоследствии опрошенный подаст жалобу на понуждение к самооговору.
— Что скажешь? Не всё спокойно в датском королевстве? — поинтересовался Яковлев, решивший, что времени для прочтения и осмысления прошло достаточно.
Закипевший чайник дал возможность Кораблёву продлить тайм-аут ещё на несколько минут. Без спешки извлёк он из тумбочки две чашки, засыпал в каждую по ложке растворимого кофе, осторожно залил кипятком и тщательно размешал. Затем одну чашку поставил на картонный квадратик перед гостем, а из второй с удовольствием отхлебнул: «Хорошо-оу». Лишь после этого ясным взором глянул на фээсбэшника, не прикоснувшегося парящему перед ним Nescafe.
— Направь начальнику милиции для проведения служебной проверки, Тимур, и не ломай уши.
— Как — начальнику милиции?! Зачем?! Да тут голимая двести восемьдесят пятая статья усматривается. Превышение должностных полномочий! — возмутился Яковлев.
— Злоупотребление, — кротко уточнил Кораблёв.
— Что — злоупотребление?
— Двести восемьдесят пятая статья — злоупотребление должностными полномочиями, двести восемьдесят шестая — превышение должностных полномочий. А тут нет ни того, ни другого.
— Почему? — фээсбэшник еле сдерживался.
— Пей кофе-то, а то остынет. — Саша обхватил ладонями снизу горячую чашку, блаженствовал.
— Обоснуй, — настаивал Яковлев, явно рассчитывавший на другой приём.
«Ничего я тебе обосновывать не обязан, учиться надо было лучше», — думал Кораблёв, снимая трубку телефона и набирая пятизначный номер.
— Геннадий Викторович, загляни-ка ко мне с материалом по заявлению Сиволаповой, — спокойно сказал он, когда в мембране после третьего длинного басовитого гудка алёкнул бойкий баритон.
Через минуту тягостного молчания в кабинет вторгся, как сорвавшийся с привязи необъезженный жеребец, старший следователь Каблуков.
— У-у-у, какой тут колотун! — были его первые слова.
Потом он за руку
