поздоровался с опером по ОВД.
— Привет, Тимур! Мяч пинать завтра придёшь?
Кораблёв взял у него растрепанный материал, пролистнул.
— Геннадий Викторович, а где итоговое процессуальное решение?
Следователь хрустко поскрёб подбородок, которого как минимум двое суток не касалась бритва.
— Александр Михайлович, я половину отказного уже напечатал. Честно. Принести? Я Эле сказал, чтобы она понедельником отметку в КУСПе сделала…
Глаза у Каблукова бегали, он кумекал, чем вызван интерес начальства к заурядному материалу. Да ещё проявленный в присутствии сотрудника ФСБ.
— К концу рабочего дня материал жду в сшитом и пронумерованном виде, — заместитель прокурора вернул бумаги следователю. — Подрежь края аккуратненько, а то одни лохмотья.
— Чего до конца дня тянуть? Я к обеду тебе… кхм… вам принесу. Через полчаса ознакомление с делом закончу и упаду на отказник. Чего там писать? Тётка ничего не хочет.
Каблуков саданул туго подпружиненной дверью и унёсся, громко топоча.
Саша отставил в сторону пустую чашку кофе и закурил. Удивленье, изображённое следователем, показалось ему естественным. В то же время, кроме Гены передать фээсбэшнику копии заявления и первичного объяснения женщины, которые Кораблёв углядел среди бумаг Яковлева, было некому. Хотя Генаха — ещё тот лицедей, не зря в институте за факультетскую команду КВН выступал.
Комитетчик сидел с оскорблённым лицом, к кофе он едва притронулся. Демонстрируя обиду, закурил лишь, испросив разрешения и получив его.
Ссориться с Яковлевым совсем не входило в Сашины планы, он набрался терпения и приступил к популярному объяснению выдвинутого им тезиса.
— Состава преступления в действиях Маштакова не может быть, потому как он не принимал никакого юридического решения. Собственно, в его производстве и материал-то не находился. Проверку дознаватель проводила, как её там, Восьмёркина или Семёркина, которая добросовестно направила материал по подследственности. А вот уже следователь прокуратуры Каблуков, самостоятельное процессуальное лицо, вынес постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. Как ты слышал — ещё три дня назад. Все вопросы к товарищу следователю.
— Он сделал это на основании подтасованных Маштаковым фактов, — судя по интонации, фээсбэшник настроился упрямствовать.
— Ничего не препятствовало уважаемому Геннадию Викторовичу вызвать эту, как её… Сиволапову лично и убедиться в объективности её позиции, отраженной в документах, предоставленных сотрудниками органа дознания, — заместитель прокурора заговорил как по писаному.
— Не согласен. У Маштакова есть мотив. Ему выгодно, чтобы не возбуждались глухари по сексуальным преступлениям, это линия группы по тяжким. Потерпевшая про это чётко заявляет…
«За мотив песню завёл, кина американского насмотрелся», — тоскливо подумалось Кораблёву.
— Тимур Эдуардович, а давай, — Сашин тон сделался азартно-напористым, — я опрошу тётеньку ещё раз, и на первой же минуте она поведает, что ни фамилии, ни инициалов, ни тем паче должности и звания милиционера в штатском, который общался с ней тридцать первого декабря, она не знает и никогда не знала! Возникает вопрос — откуда все эти детали, придающие достоверность, взялись в протоколе опроса? А через пять минут беседы, стыдливо потупившись, она сообщит, что под рядом существенных моментов вообще подписалась под давлением приятного молодого человека в красивом галстуке, не захотев огорчать сотрудника ФСБ…
— Настрой понятен, — комитетчик ловко завладел лежавшим перед заместителем прокурора документом, присобачил его «крокодильчиком» к остальным и сунул в папку. — Завтра поеду в управление, пусть мужики посоветуются в областной прокуратуре, есть тут состав преступления или нет.
— Да на здоровье, времени свободного у тебя вагон! — Саша не выдержал, сколько можно расшаркиваться.
Яковлев, застегивая молнию, сузил глаза:
— Сдаётся мне, такое видение объясняется особым отношением к геноссе Маштакову.
Кораблёв улыбнулся, удивляясь, что накатившая волна злости отступает, он чувствовал свою правоту.
— Да хоть Маштаков, хоть Пупкин, хоть Залупкин. Здесь больше чем на дисциплинарку, при условии доказанности написанного, не тянет. Я тебе об этом открытым текстом докладаю, — ударение он сделал на последнем слоге как герой шолоховского романа «Поднятая целина». — Что касается конкретно Николаича, скрывать не буду — как профи я его уважаю. Я много от него почерпнул, когда начинал работать. Думаю, и вам не мешает кое-чему у Николаича подучиться.
— Чему, интересно?! Водяру жрать неделями по притонам?! — фээсбэшник презрительно поджал верхнюю губу, отчего лицо его потеряло привлекательность.
— Да он один преступлений больше всего вашего доблестного отдела вместе взятого раскрывает в разы. Автомат с заказного убийства на прошлой неделе изъял. Крыжишь сводки-то? Читал? Много вы нарезного автоматического оружия сыскали? А ведь тоже, наверное, задачи такие имеете, — Кораблёв говорил спокойно, но понимал — обидно.
Его подмывало припомнить анекдот, рассказанный прокурорским долгожителем Веткиным, про то как в середине восьмидесятых кэгэбэшники поймали в городе шпиона. Иностранный студент одного из областных вузов по ошибке вместо московского электропоезда сел на электричку, следовавшую в противоположном, горьковском направлении. В пути прочухал, что едет не туда, и сошёл на первой крупной станции, коей оказался Острог. В ожидании поезда на Москву студент пошел прогуляться по окрестностям жэдэ вокзала. Профланировал по Революционной улице до «круга», вышел на мост и, встав на его середину, стал фотографировать окрестности, зацепив забор и высившиеся за ним корпуса режимного механического завода. Поведение гражданина, который, судя по цветастой одежде и чёрному цвету кожи, был явного несоветского происхождения, вызвало подозрения, бдительные граждане просигнализировали куда надо, примчались кэгэбэшники и фотографа повязали. Заверения горе-путешественника и интердекана ВУЗа в том, что негр всего лишь растяпа, что для шпионских происков в закрытый город, куда была заказана дорога даже гражданам соцстран, послали бы кого-нибудь побелее, не прокатили. Студента со скандалом депортировали в родную африканскую страну, а отличившиеся кэгэбэшники получили награды, чуть ли не государственные.
От озвучивания данной истории Саша удержался, побоялся последнюю каплю капнуть.
Насупленный Яковлев поднимался, запахивал «аляску».
— Стучать себя копытом в грудь, доказывать, кто чем должен заниматься, не стану. Поверь на слово — у федеральной службы безопасности несколько иные задачи, чем у ментов.
— Кто бы сомневался, — Кораблёв примирительно протянул комитетчику руку. — Во сколько вы в футбол играть начинаете?
— В шесть, — буркнул Яковлев.
— Тоже завтра сходить, что ли, размяться?
— Не знаю, чего ты забросил, — судя по промелькнувшей лукавинке в глазах, фээсбэшник прикидывал, что в неформальной обстановке будет сподручно продолжить обработку заместителя прокурора.
Когда Яковлев ушёл, Саша снова закурил, задумавшись над тем, стоит ли предупредить Маштакова насчёт того, что над его бедовой головой сгущаются тучи.
22
21 января 2000 года. Пятница.
10.30 час. — 12.00 час.
