Пятясь, дамаскины ушли. Ибн Халдун с холодного пола не посмел переступить на маленький ковёр.
От холода ли, от напряжения ли Ибн Халдуна била мелкая дрожь, заныли зубы, хотя их осталось уже мало.
Тимур дал знак воинам, и те втащили тяжёлый свиток плотного ковра.
Ковёр, белый, покрытый вперемежку алыми восьмигранниками роз и остроугольными звёздами, раскатился, застилая весь пол.
Громко, словно деревяшками, щёлкнув пятками, Ибн Халдун соступил с каменных плит на глубокий, как баранья шкура, ворс. Как зубы, заныли щиколотки, согреваясь.
Воины же по краям ковра постелили узкие стёганые одеяльца. Тимур, ласково протянув ладонь, пригласил историка:
— Садитесь.
Ибн Халдун опустился на колени, сел на пятки, прижав ладони к коленям. От пёстреньких одеялец, казалось, исходит тепло и запах сухого хлопка. Только подняв усталое и притихшее лицо, Ибн Халдун увидел, что Тимур не спускает с него глаз.
Переводчик, один оставшийся здесь после ухода дамаскинов, неподвижно стоял неподалёку.
Ибн Халдун, всегда знавший, когда и какое слово надо сказать, молчал: сейчас, здесь, он не знал, о чём хотел бы услышать Тимур.
— Много ли дорог по Магрибу? — спросил Тимур.
— Там дороги вдоль берега. Через пустыню нет дорог: что за дорога, когда пески ползут?
Тимур сказал с укором:
— А у нас через пески много дорог. Барханы ползут, а караваны идут. Где дорога не видна, караваны идут по звёздам.
Сказал и посмотрел на историка не то выжидающе, не то с подозрением. Но Ибн Халдун упрямо повторил:
— Какие там дороги, где пески ползут! Дороги тянутся по берегу.
— Но и среди пустынь города стоят.
— Какие там города, если кругом пески.
— И есть древние города. И базары великие. Скот. Финики. Шерсть. Рабы. Лошади. Очень хорошие лошади. Много золота.
— В пустыне? О великий амир! Нет золота!
— Золота нет, а базары есть! Базары без золота? — поймал его на слове Тимур, и глаза Повелителя Вселенной повеселели. — И лошадей много.
— А как их добыть оттуда, когда они за песками? Через песок верблюды идут, а не кони.
— И кони переходят! Табуны! Те кони приучены.
— О Повелитель! Нет коней! В пустыне песок, а не кони.
— И рабов много.
— Чёрные. На работе не годятся. Только спят.
— Там скот хорош! — сказал Тимур.
— Скоту через песок не перейти.
— Переходит. Я видел магрибский скот. Оттуда пригоняли. Я видел…
Тимур вдруг смолк: на этих словах он попался. Заметил ли Ибн Халдун его промах?..
Ибн Халдун знал, что на те базары, до которых доходил Тимур, скот из Магриба не пригоняют, из Магриба скот в иные годы доходит до Каира, да и то длительными переходами. Тимур промахнулся, сказав неправду, и теперь историк опустил глаза, опасаясь, что изобличённый Тимур рассердится.
Ибн Халдун осторожно возразил:
— Сюда могли дойти овцы. Но овцы там невзглядные, голопузые, на длинных ногах. Такое стадо — не добыча. И если выдержит перегон, костляво бывает. А тут его не нагуляешь, тут его кормить нечем: здешнюю траву он не ест.
— Для хорошего скота у нас лепёшек хватит.
Только теперь Ибн Халдун взглянул на Тимура. Глаза их встретились. И оба не отвели взгляда, глядя прямо друг другу в глаза со вниманием.
Тимур приподнял брови.
— Как продвигается ваша работа, о коей я вас просил?
— Слава вам! По вашему слову я закончил «Дорожник». Без вас я не нашёл бы сил на такой труд.
— Я намерен его послушать.
— Остаётся только перебелить некоторые страницы, куда я вписал подробности, чтобы вам видней была дорога.
— Чем же мне отблагодарить вас? Скажите. Любую вашу просьбу исполню.
— Моё желание одно, о щедрый Повелитель, оно одно — служить вам.
— Вот как… — ответил Тимур и задумался.
Он опять взглянул на Ибн Халдуна.
— Говорят, у вас очень хороший мул.
— Мой мул?
— Да.
— Простой мул. Но резв, крепок.
— Продайте мне своего мула.
— Моего мула? Вам?
— Да.
— Нет! Ни за что! Такому человеку, как вы! Нет!
— Почему?
— Я сам принадлежу вам, а значит, и моё имущество. Возьмите всё, что бы ни приглянулось! И мула тоже.
— Нет, я хочу его купить. Сколько он стоит?
— Я не помню цены, какую за него дал.
— Так я узнаю, чего он стоит. А пока скажите своё самое заветное желание.
— Право, у меня нет иного желания.
Ибн Халдун замер. Горло его сжалось. Воздух пропал. Казалось, сердце остановится. Но он сумел справиться с сердцем и покачал головой.
«Ловушка, — думал историк с привычной настороженностью, испытывает!..» Но почтительно поклонился:
— Мне лестно здесь. Мне зачем уезжать?
— Потому я и покупаю вашего мула. Отныне своим седлом седлайте любую лошадь из нашего табуна, как мой соратник. Так чего же стоит мул?
— За мула цену дайте сами, милостивый амир!
— Я пришлю вам деньги за мула.
— Я сберегу их, как сокровище.
— Ну вот и поладили! — кивнул Тимур.
Казалось, беседа закончена. Оба замолчали. Но, пользуясь этим благосклонным молчанием, Ибн Халдун заботливо спросил:
— Хорошо ли вам тут, во дворце Аль Аблак? Понравилось?
— Кто-то тут книги разбросал. Ковры уволок.
Снова наступило молчание.
Тимур спросил:
— А что значит это прозвище: Аль Аблак?
— Смысл один, но понятий много — пёстрый, пегий…
— Пёстрый? Ничего такого не знаю, что было бы пестро и хорошо. Если что хорошо сделано, оно не пестрит. А пёстрый, — значит, нет согласия. Пестрота — от неверного глаза, от сырого вкуса. Мастер, чем он сильнее, тем больше красок может согласовать. Я видел много великих зданий, они многоцветны, а не пестры. В Дели, в Иране, в Багдаде. В Армении камня много, а скудно: цвета нет, ствол без листьев.
— О премудрый амир! Истинно! Как зорко видите вы красоту во вселенной! — вскинул глаза историк, хотя и не понял слов об Армении: ствол без листьев.
— Пегий? Ага! Пегий конь приносит табуну счастье, приплод. Пегий конь в битве смел, сметлив: много случаев знаю, когда воин уцелевал, сидя на пегом коне. Пегий дворец… Хорошо! Пегий дворец.
— Да принесёт он вам удачу, о амир!
Вдруг став строгим, Тимур нетерпеливо повторил:
— Надо послушать ваш «Дорожник». Путь до океана через весь Магриб.
Опытный Ибн Халдун понял, что время милостивой беседы истекло.
— Я положу его к вашим стопам немедля, когда кликнете.
Под взглядом Тимура он поднялся с одеяльца, встал на отогревшиеся и оттого такие гибкие ноги, откланялся и пошёл.
В прихожей он не сразу нашёл свои туфли, отодвинутые в развалившуюся груду книг.
Очень решительно, быстро Ибн Халдун ухватил несколько книг, показавшихся более древними и чем-то примечательными, и вышел, прикрыв книги складками бурнуса.
Когда он соступал по ступенькам, ему навстречу уже вводили во двор гнедого мула.
Ибн Халдун посторонился, пропуская столь знакомое животное, и, как показалось, мул взглянул укоризненно на недавнего хозяина заплаканными глазами, окаймлёнными тяжёлыми ресницами.
Глава XIX. «ДОРОЖНИК»
1
Двенадцать каирских стражей, отосланных Тимуром Ибн Халдуну, ютились во дворе мадрасы Альк-Адиб. Внутри келий им не нашлось места. Рядом с воротами, где недавно обитал гнедой мул историка, над стойлом нависал ветхий настил, куда складывали запасы сена. Несколько снопов сена ещё уцелели там. На этом пыльном сене под самым сводом ниши приютились в тесноте все двенадцать воинов из сгинувшего воинства султана Фараджа.
Пока под настилом был мул, здесь казалось теплее. Но мула не стало, а ночи стояли холодные, и, как каирцы ни укрывались всякой ветошью и чьими-то бесхозяйными чепраками, холод их изнурил.
Подавив уныние и простуду, расправив и отряхнув одежду, предстали они у порога кельи пред Ибн Халдуном.
Сострадая таким прихожанам, историк послал десятника искать по городу другой приют им.
Проникая за руины и чёрные пожарища, десятник поглядел многие ханы и постоялые дворы, уцелевшие мадрасы и торговые склады, но места для двенадцати бесприютных арабов нигде не нашлось: везде разместились завоеватели, хотя само великое войско стояло станом вдали от города, на лоне благословенной долины Гутах и среди садов Салахиеха.
