притупилась. Человек, который так ржал на месте аварии, не сулил ничего хорошего.
– Их вроде было трое. Здесь только две дамы, самца я не вижу.
Женя с трудом выпрямил руки, согнул левое колено и поставил его на забрызганный кровью пол. Забрызганный ЕГО кровью пол. Взгляд поднимался всё выше, выхватывая из темноты очертания сидений, расставленных друг за другом, поручней, окон, в которые когда-то смотрели люди, уезжая из дома на работу или наоборот. Автобус. Жёлтый автобус. Каким-то образом Женя попал сюда – вероятно, не зайдя прилечь по центру салона, а вылетев из лобового стекла внедорожника. Когда они боролись с Катей, никто из них пристёгнут не был.
Её голова. Она же была внизу.
Тьма рассеялась под яркой вспышкой. В голове пронёсся момент, как сильные женские руки (Всё кончено) отталкивают его, а в следующую секунду навстречу мчится огромный жёлтый автобус, которым кто-то перекрыл дорогу. И эти «кто-то» сейчас обменивались шуточками, совсем рядом с Женей, так близко, что он слышал и различал дыхание каждого из них.
– Проверь автобус. Может, этого самца выбросило туда.
Слова ударяли по черепу подобно огромному молоту. Женя пытался мыслить, пытался думать (изнасиловали изнасиловали её изнасиловали), но исходящая от затылка боль утапливала в себе все мысли. Вроде бы где-то раздались шаги, вроде бы они начали приближаться, вроде бы где-то взревел гром, а может и выстрел – Женя не знал. Он лишь чувствовал, как по всему его телу стекает нечто тёплое, и пытался подняться, не потеряв сознание.
…ты оказался такой же тварью! Тварью, не способной следить за своим языком!
В её глазах кипела ненависть. При вспышке молнии в чёрных зрачках вспыхивал гнев, а всё лицо (всё обезображенное лицо) искривлялось от ярости и боли…а голова оставалась внизу. Катя с неистовой злостью отпихнула от себя Женю, даже не подозревая, что тем самым спасает его жизнь. «Всё кончено», – таким были ей последние слова перед тем, как внедорожник влетел в автобус.
Потом вспыхнула боль.
Потом наступила темнота.
С четверенек Женя смог встать на колени. С трудом втягивая воздух, он попытался схватиться за одно из сидений, промахнулся и чуть не упал, но пальцы тут же вцепились в подлокотник… подлокотник, на котором кто-то оставил маленькую детскую перчатку. Казалось, мышцы на ногах вот-вот сведёт судорогой, но тяжёлые тренировки – пот, боль, лязг железа – принесли свои плоды: Женя начал подниматься, налегая на сидение, стараясь не переносить вес тела на раненую ногу. Он не помнил, как долго поднимался – минуту, две, три или целую вечность. В голове был всего один образ – подсвеченные молнией серые глаза, горящие ненавистью и яростью, которые бывает только у брошенной, преданной женщины.
А тем временем шаги приближались.
– Вытащи этих двух и кинь в грузовик. С тёмненькой поосторожнее: она, быть может, ещё жива.
Салон автобуса выглядывал из тьмы, но каждый раз возвращался в неё, когда веки наливались тяжёлым свинцом. Наконец Женя встал, отпустил сидение и, шатаясь, двинулся к выходу, находящемуся рядом с водительским сидением. Он мог бы покинуть автобус через другой выход – тот, что находился ближе, по правую руку, – но мысли до сих пор путались, ясными оставались лишь серые глаза. Даже если весь мир потухнет, эти серые глаза не перестанут сиять. Ничто не способно одолеть такую магию.
Катя кричала – он это помнил. На него? На ту девушку, Владу? Или на всех сразу? Она кричала с неприкрытой ненавистью в голосе, так что, скорее всего, на него? Кого ещё она могла так ненавидеть? Только того, кто своими словами и своими поступками сделал больно, чертовски больно. Воткнул нож так глубоко, куда не добирался ни один предатель, ни одна тварь на этой Земле…но он смог. Смог охмурить взрослую женщину и сделать ей больно.
– Я не знал… – Ноги Жени подкосились, так что ему пришлось схватиться за поручни, чтобы удержать равновесие. Выход из автобуса приближался, но вместо него перед глазами были лишь два серых огонька, внутри которых клубилась боль. – Я не знал, что тебя изнасиловали. Если бы ты сказала раньше…
Это бы что-то изменило?
Он замер в окружении пустых сидений, тупо уставившись в никуда. Это был её голос, и он доносился не из головы. Он выходил отовсюду, всё окружение говорило им, и Женя подумал – почувствовал, – что именно так живые слышат мёртвых.
– Если б я знал, я был бы с тобой помягче. Я бы тогда не требовал правды.
Сидения грустно засмеялись, будто слышали подобное уже сотый раз. Этот смех принадлежал светловолосой женщине, с которой слишком жестоко обошлась жизнь. Этот смех пробирал до костей и пугал намного больше воев умирающих, потому что боль… притупленная боль слышалась в каждом выдохе.
Ты и вправду считаешь, знание того, что меня изнасиловали, всё бы изменило? Сделало бы тебя мужчиной? Или хотя бы пристегнуло язык к нёбу? Ты думаешь, от этого знания пропало бы твоё легкомыслие?
Женя сделал маленький, неуверенный шаг к выходу. Его силуэт чётко просматривался снаружи, но он об этом даже не подумал. Как и о направленных на него взглядах красноволосых мужчин. Серые глаза и осипший от плача голос – только они сейчас занимали вселенную.
– Я думал, ты просто мне врёшь, потому что… потому что… – Давай, скажи это. Ты давно знаешь правду, вот только боишься вытащить её на поверхность, зарываешь поглубже. Давай, произнеси эти слова, если хочешь быть честным. – Я боялся, что ты меня разлюбишь. Боялся, что ты всё-таки поняла, что больше меня не любишь, что это была глупость, что это была…ошибка. Твоя самая большая ошибка.
– Ясно, – теперь голос Кати слился с реальностью воедино. С каждым морганием, с каждым наступлением темноты он становился громче, чётче. – Ты хочешь, чтобы тебя любили, потому что никогда не чувствовал подобного. Тебе не так важно отдавать, ты жаждешь получать, забирать. И твоя мама… Ты влюбился во взрослую женщину лишь потому, что родная мама…
– ЗАТКНИСЬ! – Пальцы вцепились в жёлтый поручень! – ЗАТКНСИЬ, ПРОШУ ТЕБЯ, ЗАМОЛЧИ! НЕ ГОВОРИ НИЧЕГО О МОЕЙ МАТЕРИ!
– Да никто и не говорил, сладенький. – В салон автобуса вошёл высокий мужчина, с красными волосами на голове, в великоватой ему тёмно-зелёной куртке и с чем-то очень похожим на пистолет в левой руке – в глазах Жени предметы теряли свои контуры. Силуэт мужчины приближался, и вместе с тем его голос становился громче. – Никто не говорит о твоей матери. Сейчас мы просто дружно выйдем на улицу и подышим свежим воздухом. Как тебе идея?
Женя посмотрел на бледный овал, верхушка которого кричала ярко-красным цветом, и попытался из себя что-то выдавить, но не смог. Похоже, только одни серые глаза могли разбудить в нём
