В заключение своих объяснений Богданов написал: «Я отлично понимаю, что несу ответственность, как и другие работники НКВД, принимавшие участие в проведении арестов и следствия по делам 1937–1938 годов, но с полной ответственностью заявляю, что делалось это не из личных побуждений, а под сильным нажимом аппарата управления НКВД и общей обстановки, создавшейся в тот период времени. Неоднократные указания заканчивать следственные дела в кратчайший срок приводили к серьёзным ошибкам. При наличии признания обвиняемого других подтверждающих данных не требовалось. С материалами следственного дела обвиняемого не знакомили. Прокуроры, давая санкцию на арест, в дальнейшем, если дело направлялось на рассмотрение Тройки, в наблюдении за следствием не участвовали. Конечно, в таких условиях сотрудники райотделения, а особенно прикомандированные, проводившие расследование по делам, да и я лично, допускали серьёзные ошибки».
В качестве оправдания своего недосмотра Богданов ссылался на то, что в связи с выполнением им других работ, не связанных со следствием, «контроль практически отсутствовал». В качестве этих работ указывалось участие во всех хозяйственно-политических кампаниях, которыми Богданов вынужден был заниматься как член бюро Лужского райкома ВКП(б) и член президиума райисполкома. При этом отец скромно умолчал, что за свой саботаж в деле проведения следствий его должны были застрелить в начале января 1938 года. В процессе лечения, проводившемся в Ленинграде, он полгода бывал в своём Лужском райотделении лишь наездами. О следственных делах, проходивших в этот период, писал, что не был о них в курсе дела, поскольку болел.
Естественно, что такие объяснения, в которых Богданов, признавая свои ошибки и не снимая с себя ответственности, тем не менее, «не каялся, не плакал и не умолял его простить», совершенно не устраивали начальство. Через некоторое время следователем Особой инспекции ему были поставлены 6 дополнительных вопросов, ответы на которые вновь были направлены Богдановым на имя министра внутренних дел СССР Дудорова.
Во-первых, задавался каверзный вопрос: почему в рапорте на имя замминистра внудел И.С. Комиссарова (партийного эмиссара по контролю за кадрами) в 1955 году при назначении на должность замминистра внутренних дел РСФСР Богданов не указал, что в период работы в 1937–1938 годах начальником Лужского РО НКВД ЛО производил массовые аресты граждан, которым необоснованно предъявлялись обвинения в контрреволюционных преступлениях, и об имевших место нарушениях «социалистической законности»?
Богданов ответил, что в 1955 году вопрос перед ним был поставлен несколько по-иному: «Производились ли в те годы в Лужском районе аресты среди руководящих партийно-советских работников?» (Простой народ ЦК не интересовал.) Тогда в рапорте он написал, что в Луге по указанию УНКВД ЛО был арестован секретарь райкома партии Самохвалов, которого отправили в Ленинград и там содержали до осуждения. К данному аресту аппарат Лужского РО НКВД никакого отношения не имел. Что касается контрреволюционных организаций, вскрытых в Лужском районе (указанных в аттестациях на Богданова), то «таковых там не имелось», но был арестован ряд групп церковников, бывших кулаков и других антисоветских элементов. «Я это подтверждаю и сейчас». По части вопроса, касавшейся массовых арестов и нарушений соцзаконности, Богданов ответил, что такая операция проводилась по всему Советскому Союзу и не являлась тайной. В своём первом объяснении уже указывал, что «вся система арестов и ведения следствия упрощенным порядком была порочной, а обстановка создана такой, что аппарат, выполняя, за редким исключением, все установки и требования областного управления НКВД, на каждом шагу нарушал социалистическую законность».
Далее дознаватель просил уточнить, почему ряд протоколов написан рукой Богданова, а подписан Варицевым или другим сотрудником? В ответе было ещё раз подтверждено, что протоколы составлялись в порядке помощи по записям оперативных сотрудников, которые вели основную массу дел и потому порой с работой не справлялись. В тех случаях, когда допросы проводились начальником отделения, соответствующие протоколы им написаны и подписаны. На указание о том, что протоколы допросов составлялись заранее, а потом их заставляли подписывать арестованных, разъяснил, что поступило требование представлять протоколы только в форме вопросов и ответов, а не в виде записей разговора. В связи с этим бумаги часто корректировались, а потом давались обвиняемым для подписания. В соответствии с указанием начальника оперсектора Баскакова арестованные допрашивались стоя. Такое распоряжение было им получено в УНКВД ЛО при инструктаже начальников оперсекторов перед выездом на места. О других порочных методах допросов начальнику районного отделения ничего не было известно [А.11].
Ответы были даны и на другие вопросы. Не успели высохнуть чернила на исписанных Богдановым листах бумаги, как в тот же день, 7 марта 1957 года, начальник Особой инспекции Управления кадров МВД СССР подполковник Ботов уже представил министру внутренних дел Союза ССР своё обличительное повествование.
Поскольку этот компрометирующий материал вошел в последующем, по крайней мере, в 6 других грозных бумаг [А. 10, док. 6-12], а также в ряд литературных произведений [Л.2, Л.З, Л.4, Л.5], проанализируем его поподробнее.
«Справка» подполковника Ботова начиналась словами: «В ЦК КПСС поступило письмо…» Когда, от кого именно, под каким входящим или исходящем — не важно. В этом неопределенном письме неизвестным автором было сказано, что «Богданов Н.К., будучи начальником Лужского райотдела (точнее, райотделения. — Ю.Б.) НКВД Ленинградской области, в 1937–1938 годах необоснованно производил аресты советских граждан и допускал фальсификацию следственных документов». При этом автор справки совершенно забыл указать, что данный сотрудник органов внутренних дел действовал точно так же, как и тысячи других работников НКВД, реализовавших инспирированные партократами массовые репрессии, в плане которых одновременно проводилась и «Операция прикрытия».
Из предъявленных Богданову архивно-следственных дел часть была отброшена, как явно его не компрометировавшая. Из оставшихся, произвольно объединенных по тематике, был сварен такой компот.
«Проверкой установлено, что в 1938 году (1937 год был сразу пропущен как, видимо, несущественный. — Ю.Б.) Луж-ским райотделом НКВД необоснованно были арестованы 20 рабочих и колхозников: Вятсон, Зегельман, Пясс, Линдт и др., как участники контрреволюционной шпионско-диверсионной группы». Во-первых, проверявший опустил вопрос о том, что, согласно объяснениям Богданова, дело это тянулось еще с 1935–1936 годов, когда на территории Лужского и других районов была вскрыта Управлением НКВД ЛО разветвленная резидентура. Во-вторых, в 1938 году в плане реализации «Операции прикрытия» были даны указания (см. главу 11) об арестах (без наличия компрометирующих материалов и предъявления обвинения) лиц различных национальностей, которые имели самостоятельные государства, ранее входившие в состав Российской империи. В связи с этим укажем, что перечисленные выше лица являлись эстонцами. Проверявший в своей справке не отметил, что начальник Лужского райотделения не выполнил приказ об аресте во вверенном ему районе поголовно всех немцев, ПОЛЯКОВ и других националов. В-третьих, когда в 1938 году начались аресты участников этой группы, Богданов болел. Дело вёл его заместитель оперуполномоченный Варицев. Читаем далее: «Постановления на их арест подписаны Богдановым». На кого «их» — совершенно неясно. Богданов действительно подписал несколько постановлений, но лишь в дополнение к тем, которые были оформлены ранее в его (Богданова) отсутствие. «Не допрашивая названных арестованных, Богданов составил прокол с их (кого именно? — Ю.Б.) признательными показаниями от имени оперуполномоченного Варицева». Действительно, по этому следственному делу Богданов допросов не вёл, но во время своих приездов из Ленинграда старался как совестливый начальник помочь замещавшему его сотруднику, который вынужден был тащить весь воз работ по райотделению. Составлял эти протоколы Богданов, а подписывал Варицев, поскольку допросы проводил именно он. В записке отмечено, что Варицев «погиб на фронте в 1943 году». Так как с покойного спросить невозможно, а Богданову доверия нет, то факты можно было вертеть так, как было угодно дознавателю. «Аналогичные протоколы допросов с признательными показаниями Богдановым были составлены также и по другим делам на арестованных Рейнальда, Соотса и Пака».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
