бойцов с 2-мя сотрудниками ГПО вниз Амура[,] в район Вятский Малмыж для ликвидации банды ЗАЙЦЕВА и изъятия у местного населения оружия и другого казенного имущества»[2681]. В чекистских сводках о борьбе с бандитизмом была кратко зафиксирована суть: «Известный в Приамурье бандит Шевчук сдался»[2682].
Впрочем, военные и партийные покровители Шевчука не дали его в обиду. С. М. Серышев в 1923 году – сразу после скандального завершения партизанской карьеры Шевчука – печатно уверял, что отряд последнего «отличался суровой дисциплиной и спайкой», а о самом главаре сказал так: «Не совсем усвоив пути революционного движения и тактику коммунистической партии последних двух лет, он, тем не менее, предан заветам Октябрьской революции и умрет на своем посту, но не покривит душой»[2683]. Типичный красный махновец, Шевчук, в последний момент перебежавший к чекистам и, похоже, заслуживший должность спецагента, остался для советской власти своим: назначенный командовать ротой и тут же уволенный из НРА, он в 1925 году был мобилизован в РККА и сделал карьеру[2684].
Часть приморских партизан скрывалась в сопках из‐за всевозможных конфликтов с чекистами. В мае 1922 года директору ГПО ДВР Л. Н. Бельскому было передано заявление братьев Петра и Алексея Мартышкиных, которых в то время активно преследовал Свободненский подотдел Амурского облотдела ГПО, обвиняя в связи с командиром партизанского отряда анархистом Ивановым. Еще осенью 1921 года Мартышкины уволились из партизанского отряда по болезни, устроились на работу в железнодорожную милицию станции Шимановской и две недели спустя были ненадолго арестованы Свободненским подотделом ГПО. Затем их обвинили в связях с появившимся на территории станции Ивановым, причем чекисты угрожали братьям расстрелом. В ответ те 20 ноября 1921 года ушли в тайгу. Бельский велел прекратить преследование Мартышкиных, обязав их «приехать с повинной»[2685].
Забайкальские партизаны также доставляли множество хлопот властям. На рубеже 1922–1923 годов секретарь Нерчинско-Заводского укома РКП(б) сообщал о ненадежной политической ситуации из‐за анархизма местных партизан, уже к весне 1922 года давших по уезду 1,3 тыс. дезертиров:
<…> …ноябрь [19]22 года – белые подготовляют и делают налет на нашу территорию – терчасти, состоящие сплошь из партизан[,] призываются на охрану границы, все встали, как один, а потом также как один самовольно снимаются и разбредаются по домам, предварительно сделав попытку избить комсостав. Кто больше всех наводил панику в эти дни – партизаны. Приискá – народ на них все партизаны. И вот, кто не хочет признавать государственной власти, отбывать подводы, платить госналог, относить сельские и волостные повинности, [это] те же самые прииска. <…> Мы, коммунисты[,] живем на вулкане: в один прекрасный день нас могут колотить и белые и «красные»…[2686]
Таким образом, уездные власти что Забайкальской, что, например, Томской и Алтайской губерний, характеризуя политическую ситуацию начала 1920‐х годов, применяли одинаковый термин «на вулкане», подразумевая взрывоопасность обстановки из‐за своеволия вооруженной и привыкшей бесчинствовать партизанщины. В письме от 17 октября 1922 года, адресованном Секретариату ЦК РКП(б) и ГПУ, председатель РВС Республики Л. Д. Троцкий, призывая ради борьбы с партизанщиной укреплять армию и ГПУ, констатировал: «Партизанщина на Дальнем Востоке имеет хронический характер, выработала, несомненно, большое количество профессионалов-партизан, среди которых немало элементов анархии»[2687]. И когда современный автор пишет, что в 1923 году «по Приморью бродили банды из разбитых белогвардейских армий»[2688], здесь верно будет добавить про аналогичные и куда более многочисленные шайки из дезертиров НРА и бывших партизан.
После ликвидации ДВР перед советскими властями точно так же, как и тремя годами ранее в Сибири, встала проблема окончательного разоружения многочисленных и крайне анархических остатков партизанских отрядов. Постепенно часть наиболее пробольшевистски настроенных дальневосточных партизан удалось «переварить» традиционными способами – с помощью зачисления в регулярные части, а также в милицию и ГПУ; многих вождей откомандировали подальше и предложили им возможности обучения и престижной работы, другие на время арестовывались, вербовались в чекистскую осведомительную сеть и чаще всего вели себя смирно.
Власти Сибири и Дальнего Востока внимательно отслеживали ситуацию в лагере бывших красных партизан, стараясь привязать к властным инстанциям более лояльных и нейтрализовать тех, кто из местнических, анархических или эсеровских устремлений критиковал коммунистический режим с его немедленно установленными жесткими порядками, непривычными территориям, не знавшим политики военного коммунизма. Методом кнута и пряника партизанскую вольницу удалось влить во внутренние войска, милицию, органы ВЧК, уездные, волостные и сельские ревкомы и советы, а также в деревенские комячейки. За партизанами следили чекисты с комиссарами и в случае нелояльности (дезертирство, сопротивление продразверстке, «противосоветская агитация» и пр.) подвергали повстанцев широким репрессиям. В ответ часть партизан дезертировала из РККА и создала множество чисто уголовных шаек, а оставшиеся лояльными к большевикам практиковали массовый красный бандитизм и придавали органам власти и комячейкам первой половины 1920‐х годов откровенно криминальный оттенок.
Глава 21
«…Я ПРИВЫК К ТРУПАМ»: КРАСНЫЙ БАНДИТИЗМ
Данная глава подытоживает «успехи» партизан в проведении чисток населения, которые отнюдь не закончились с падением белой власти. Число жестоко убитых крестьян и горожан, включая «инородческое» население, а также военнопленных, не считая военнослужащих, уничтоженных в боях с повстанцами, можно приблизительно оценить в 50–70 тыс. человек (20–30 тыс. на Дальнем Востоке[2689] и до 30–40 тыс. в Сибири и Казахстане[2690]); эти люди погибли в основном с начала 1918 по весну 1920 года. Вероятно, преобладающую их часть составили казахи, якуты, буряты и, как тогда называли алтайцев, ойроты. Но также следует помнить, что в первые годы после Гражданской войны бывшие партизаны, сохранившие оружие и разбойничьи повадки, практически безнаказанно умертвили тысячи тех, кого они считали «врагами народа».
Одной из главных проблем многих местностей Сибири и Дальнего Востока всей первой половины 1920‐х годов стал феномен красного бандитизма – кровопролитного и затянувшегося на годы. В ряде местностей, причем отнюдь не только востока России, это явление было главной причиной антикоммунистических крестьянских восстаний. Именно массовый красный бандитизм, также именуемый коммунистами советским, стал одной из основных причин Тамбовского восстания под руководством А. С. Антонова[2691] и многих вооруженных крестьянских выступлений в других регионах[2692]. Председатель Единого ревтрибунала Крыма Н. М. Беркутов отмечал, что, когда в Крым в июне 1921 года прибыла Полномочная комиссия ВЦИК и СНК РСФСР, она обнаружила «ряд весьма злостных преступлений» преимущественно со стороны комиссии по изъятию излишков, комиссии по ущемлению буржуазии, органов ЧК, особых отделов, политбюро, уголовной и общей милиции, причем замешанным в преступлениях оказалось «громадное количество Советских работников»
