— Хорошее ты выбрал времечко для перевода.
— Знаю, — уныло сказал Лива.
— Новые винтовки уже на интендантском складе. Через пару дней получим.
— Знаю.
— До конца недели вступает в силу приказ о новом штатном расписании. Уже выгрузили два контейнера с нашивками.
— Знаю. Я все знаю. Кончай!
— Я еще и кончай! Никколо, ты соображаешь?
— Ладно тебе, — сказал Лива. — Хватит.
— Как я понимаю, тебя бесполезно просить потерпеть хотя бы месяц?
— Ты еще спрашиваешь!
— Так я и думал.
— Милт, ты же знаешь, почему Гилберт берет меня именно сейчас, — грустно, но упрямо сказал Лива. — В двенадцатой роте тоже кто-то должен всем этим заниматься.
— Что стоило Блуму застрелиться в другое время, когда не такая прорва работы, — вздохнул Тербер.
— Мать твою за ногу! — возмущенно заорал Лива. — Если я буду тянуть, это место займет парень из двадцать первого. Гилберт мне так и сказал. Дескать, сам не жрешь, отдай ложку другому. А когда еще у меня будет такая возможность? Подумай.
— Отличный он офицер, этот твой капитан Гилберт, — сказал Тербер, тщательно взвешивая в уме ситуацию. Разозлить Ливу сверх меры так же опасно, как и не довести до нужной кондиции. — Отличный офицер и настоящий джентльмен. Угробить своего же брата офицера и еще ножкой шаркнуть — где его этому научили? В Пойнте? Или от природы такой талантливый?
— Гилберту нужен снабженец, — пробовал защититься Лива.
— Седьмой роте тоже нужен снабженец.
— Да, но Гилберт будет мне за эту работу платить.
— Потерпи, седьмая рота тоже скоро раскачается.
— Как же! — Никколо злобно ухмыльнулся. — Уж ты-то врать не будешь. Если кому и верить, то только тебе. Но мне до пенсии всего восемнадцать лет.
Лива очень старался, он пыжился, как только мог, но было ясно, что все это ему не по душе.
— Что ж, — сказал Тербер, — ты меня знаешь, Никколо. Я тебе желаю только добра и палки в колеса ставить не буду.
— Да уж, — скривился Лива. — Уж ты-то никогда в жизни! — Но его сарказм был вымученным.
— Я же обещал: будет тебе и звание и оклад, только посиди здесь подольше. Такие дела в один день не делаются. Я на твоей памяти хоть раз не сдержал слово?
— Нет, — неохотно ответил Лива, — не помню. — Он сделал над собой огромное усилие и бросился в атаку с другого фланга: — Времена изменились, Милт. Нынче все не так, как раньше. Теперь самое главное — успеть. Мы вот-вот вступим в войну, сам знаешь. Каждая война — это для сверхсрочника шанс продвинуться. За тридцать лет службы таких шансов бывает один, от силы два. Если захватишь две войны, считай, крупно повезло. Сколько ребят в нашей роте застали прошлую войну? Только один — Пит Карелсен. В наше время с войнами стало туго, не то что раньше. Раньше любая стычка с индейцами засчитывалась как настоящая большая война. А мне скоро уже сорок. До следующей войны я в армии не дотяну. Чтобы получить пенсию мастер-сержанта, мне к началу войны надо быть самое меньшее штаб-сержантом, — уныло заключил он.
Вот теперь Ливу можно было брать голыми руками. Он созрел. Он выложился до конца, злости у него больше не осталось, и сейчас было самое время его прихлопнуть. Все это походило на давно знакомую шахматную партию, которую игроки много раз подряд разыгрывали по учебнику: ход белых — контрход черных, оба заранее знают, кто выиграет, и играют не ради победы, а только чтобы полюбоваться комбинациями. Лива был на крючке. Терберу оставалось только передвинуть фигуру на ту же клетку, что и всегда, и был бы мат.
Тербер открыл было рот, но неожиданно для себя снова закрыл его. И с минуту сидел молча.
— Значит, так, — наконец сказал он, пораженный не меньше Ливы, и, растопырив пальцы, с силой вонзил пятерню себе в волосы. Потом вспомнил, как Карен однажды сказала, что, если он не избавится от этой привычки, волосы станут совсем редкими, и убрал руку. Он тупо уставился на Ливу: старикашка Никколо, лицо как печеное яблоко, в глазах недоумение. — Значит, так? — неопределенно повторил он.
— В полку стариков вроде меня немного. К концу войны им, чуть не каждому второму, дадут временные звания. Кто получит уорента, кто капитана, — пытался переспорить его Лива, словно еще надеялся, что появится прежний, бешеный Тербер и докажет ему всю ошибочность его неопровержимой логики. — Ты небось огребешь даже временного майора. А старая кляча Лива так и будет пыхтеть со своим РПК.
— В зад ногой я получу, а не майора! — взревел Тербер. — Если какая сволочь и огребет майора, так это ты, Никколо! Из тебя майор что надо! — Он замолчал так же внезапно, как разорался, и они изумленно уставились друг на друга.
Прежний, бешеный Тербер все-таки выдал свой знаменитый рык, но это было не к месту. Да и рык был не тот. Он, скорее, походил на хрип тяжело раненного зверя, и Лива не знал, как вести себя. Лива был смущен.
— Я, Никколо, за тебя решать не могу, — сказал Тербер. — Шевели своими убогими мозгами сам.
— Я уже все решил, — возразил Лива. — Еще до того, как к тебе пришел.
— Тогда не приставай ко мне и не жди, что я решу за тебя по-другому. Удерживать тебя я не стану. Ты прав, второго такого случая у тебя потом не будет. Валяй, подписывай свои драные бумажки.
— Пока утвердят, пройдет еще дня два.
— Ну и что? Может, не два, а десять. Может, даже целый год. Что с того?
— Нет, на десять не затянется, — сказал Лива. — Неделя и то много. Максимум два дня.
— Ну и хрен с ним! Два так два.
— Я за это время постараюсь навести на складе порядок. — В голосе Ливы была обида, будто Тербер-Цербер в чем-то его подвел.
— Хорошо, — безразлично сказал Тербер. — Спасибо.
— Слушай, чего это с тобой? — спросил Лива.
— Со мной ничего, полный порядок. Это с тобой что-то не то.
— Не говори ерунду. Со мной тоже полный порядок. Ну ладно, Милт. Пока. Еще увидимся. — Он шагнул к двери, но снова в нерешительности задержался; привычный цинизм и задиристое нахальство исчезли без следа, он даже не пытался это скрыть. Никколо Лива словно разом состарился и был сейчас похож на растерянного пожилого человека, которого объявили в завещании душеприказчиком и на его плечи нежданно-негаданно свалилось множество забот.
— Нет, — сказал Тербер, — не увидимся. Теперь мы можем встретиться с тобой только у Цоя.
— Там и увидимся. Тебя туда что, не пустит кто-то?
— Работа не пустит, — сказал Тербер. — Некогда будет.
— Вот оно что! — Лива радостно ухватился за эту зацепку. — Ему, видите ли, будет некогда! Будет очень занят! А как бы ты хотел? Чтобы я тут остался, пахал на твоем складе всю жизнь, а мне за это только РПК и дулю под нос? Ты это хотел сказать?
Тербер задумчиво смотрел на него и молчал.
— Ну хорошо, сволочь, хорошо! — бушевал Лива. — Если ты этого хочешь, пожалуйста!
— Зря разоряешься, — сказал Тербер.
— Я скажу Гилберту, пусть катится подальше! — кричал Лива. — Очень мне нужно это повышение! Пусть он им подавится, пусть…
— Кончай! — заревел Тербер. — Я тебе сказал, болван, решай сам! Мне надоело решать за всех. Приходят тут все подряд, а я за них решай! Хватит! Теперь пусть каждый решает за себя сам. У меня это уже в печенках сидит. Я всего лишь первый сержант, а не господь бог, и мне надоело, что из меня делают совесть роты! Ты бы хотел, чтобы тобой затыкали дырки в чужой совести?
— Тьфу ты, пропасть! — Лива поджал губы. — Только этого не хватало. Со своей совестью я как-нибудь сам разберусь.
— Тогда переводись, — сказал Тербер. — Или оставайся. Только, бога ради, решай сам.
— А ты бы на моем месте отказался?
— Вот! Опять все сначала! Понимаешь теперь, про что я говорю?..
— Ладно, — вздохнул Лива. — Ладно, Милт. Пока. Еще увидимся. — Но теперь эта фраза была всего лишь традиционной формулой прощания.
— Конечно, Никколо, увидимся обязательно, — не менее традиционно попрощался Тербер. — Желаю удачи на новом месте.
Он смотрел в окно, как Лива идет через двор. Наконец-то, отслужив двенадцать лет, Никколо Лива станет сержантом. А когда вступит в силу приказ о повышении званий — штаб-сержантом. Времена меняются, пути людей расходятся. Никколо Лива на глазах у Тербера шагал через двор к казарме двенадцатой роты и тащил на себе тающее бремя их прежних отношений, уносил его с собой в двенадцатую роту, словно трофей, и Тербер почувствовал, как гнев распирает его и рвется наружу. Если этот двуличный подонок решил продать друзей и вот так запросто может бросить их в беде, что ж, его право. Пусть становится сержантом, мне не жалко. Но от него я этого не ожидал. От кого угодно, только не от Никколо!
После обеда, даже не прикоснувшись к работе, хотя по самоубийству оставалось накропать всего три бумажки и он мог бы завтра встретиться с Карен, Тербер смылся из канцелярии. Поехал в «Киму», они с Элом хорошо выпили и долго вспоминали старые времена, когда Скофилд еще не был учебным центром и когда жилось много проще. Из стариков здесь почти никого не осталось, больше вроде и не с кем вспомнить. Они так надрались, что жена Эла, сердито ворча, встала за стойку вместо мужа. Эл хотел было даже закрыть бар совсем. Жене китайца Тербер не нравился, и Тербер не ощущал больше того жаркого летнего восторга бытия, который испытал здесь неделю назад. В душе он был уверен, что в этом каким-то боком виновата жена Эла.
