Жидкой поверхности планеты.
Место, выбранное кораблем, находилось вблизи архипелага, где уже были разбиты лагеря. Однако он опускался прямо в море.
Боже, подумал Клавейн. А он-то ломал голову, зачем понадобились эти необъяснимые трансформации. Сам ли корабль изменил свою форму, или за этим стоял Капитан — но этот спуск был спланирован заранее. В тот самый момент, когда стало ясно, что планета целиком покрыта водой. Корма стала широкой и плоской, чтобы судно могло стоять на морском дне…
Пламя, рвущееся из дюз, ударило в океан, и вода закипела. Звездолет продолжал снижаться, окруженный плотными облаками насыщенного пара, которые поднимались на десятки километров, до самой стратосферы. Глубина моря в месте посадки составляла ровно километр и не уменьшалась почти до самых берегов архипелага. Конечно, это было немного. Клавейн почувствовал, как корма с жутким глубоким стоном коснулась каменистого шельфа. Но основная часть корабля по-прежнему возвышалась над бушующей поверхностью волн.
«Ностальгия по Бесконечности» совершила посадку. В безымянном мире, затопленном водой, на самом краю пространства, которое человечество называет Населенным Космосом.
Эпилог
Еще несколько дней после этого корпус трещал по швам, приспосабливаясь к давлению океана, и этот треск эхом отзывался в нижних палубах судна. То и дело, не дожидаясь приказа людей, у основания корабля появлялись слуги и начинали суетливо заделывать протечки. Иногда звездолет зловеще вздрагивал. Но прошло какое-то время, он окончательно уселся в грунте и уже не выглядел временным дополнением к пейзажу. Скорее он напоминал таинственное геологическое образование, созданное выветриванием — серебряно-тонкую стелу из обсидиана или пемзы, изъеденную ветром и дождями, древнюю природную башню, созданную морем и обжитую людьми, которые проделали в ней проходы и пещеры. Небо было таким же серебряно-серым, и лишь изредка облака разрывались, чтобы показать нежную голубизну неба.
Прошла неделя, прежде чем кто-то осмелился покинуть корабль. Только шаттлы носились вокруг него, как потревоженные морские птицы. Даже когда часть ангаров затопило, люди не отваживались сойти на сушу. Связь с командами, которые первыми высадились на планету, удалось восстановить очень скоро. С ближайшего острова, который находился на расстоянии пятнадцати километров, прибыли наспех сделанные лодки. Какое-то время они толклись возле корабля, точно у подножья отвесной скалы. Наконец прилив позволил им достичь люков, предназначенных для выхода людей.
Клавейн и Фелка сидели в первой лодке, которая возвращалась на остров. В течение всего «плавания» они не сказали друг другу ни слова. Лодка скользила сквозь промозглый серый туман. Клавейн озяб. Глядя, как черная стена звездолета растворяется в тумане, он ощущал уныние, граничащее с отчаянием. Море напоминало суп из-за плавающих микроорганизмов. «Ностальгия по Бесконечности» встала на прикол на самой границе «острова» Трюкачей — плотного скопления биомассы, и эти организмы уже начали приклеиваться к обшивке корабля по ватерлинии. Зеленый налет походил на патину; теперь казалось, что корабль стоит здесь уже не первый век. Интересно, что произойдет, если не удастся уговорить звездолет снова подняться в космос. Возможно, через двадцать лет он станет более сговорчивым. Однако если Капитан уже принял решение и хочет остаться — в буквальном смысле пустив здесь корни, очень сомнительно, что кто-нибудь сможет его переубедить. Возможно, он искал место последнего пристанища, хотел стать памятником самому себе, своим преступлениям и поступку, который эти преступления искупил.
— Клавейн… — сказала Фелка.
Он оглянулся.
— Со мной все в порядке, Фелка.
— Ты выглядишь таким измученным. Но ты нам нужен. Нам еще предстоит сражаться. Неужели ты не понимаешь? Все, что до сих пор происходило — это только начало. Теперь у нас есть орудия…
— Есть несколько штук. И Скейд все еще тянет к ним руки.
— Значит, она попытается их отбить, верно? Но ей это будет не так-то легко.
Клавейн снова оглянулся, но звездолет уже исчез из виду.
— Пока мы здесь, мы мало что можем с этим сделать.
— У нас есть орудия. И Ремонтуа к тому времени вернется, я уверена. А с ним и «Зодиакальный Свет». Это было серьезное повреждение, но такой корабль прекрасно сам себя отремонтирует.
Клавейн поджал губы и кивнул.
— Полагаю, что так.
— Что случилось? — она сжала его руку в ладонях, словно пытаясь согреть. — Ты столько времени вел нас. Мы последовали за тобой. Ты не можешь сейчас все бросить.
— Я не собираюсь ничего бросать, — ответил он. — Я просто… устал. Пусть эти сражения ведет кто-нибудь другой. Мне и так пришлось слишком долго быть солдатом.
— Тогда стань кем-нибудь другим.
— Я имел в виду кое-что другое, — Клавейн пытался заставить себя говорить бодро. — Послушай, я не собираюсь умирать ни завтра, ни через неделю. И мой долг перед каждым из вас — увести эвакуированных отсюда. Просто я не думаю, что непременно буду находиться здесь, когда вернется Ремонтуа. Но кто знает? Время завело мерзкую привычку подбрасывать мне сюрпризы. И я постоянно на них натыкаюсь.
Они снова смолкли. Лодка поворачивала то вправо, то влево, огибая обширные сгустки похожей на водоросли клейкой биомассы, которая реагировала на их присутствие с какой-то нервной целеустремленностью. Потом Клавейн увидел землю, и вскоре днище лодки начало скрести по камням.
Им пришлось вылезать и добираться до берега вброд. Когда последние несколько футов были пройдены, Клавейна уже колотил озноб. Лодка темнела где-то вдали, а «Ностальгии по Бесконечности» совсем не было видно.
Навстречу им вышла Антуанетта Бакс. Она осторожно ступала по камням, перешагивая через лужи, похожие на мозаику из серых зеркал. На заднем плане уже можно было разглядеть лагерь — плотное скопление надувных палаток, облепивших скалистый склон.
Интересно, как это будет выглядеть через двадцать лет.
На борту «Ностальгии по Бесконечности» находилось более ста шестидесяти тысяч человек — слишком много для того, чтобы разместить всех на одном острове. Надо создать группу поселений — не меньше пятидесяти. Центральные разместятся на самых крупных и сухих участках суши. Когда это будет сделано, появится возможность начать строительство плавучих колоний — в расчете на довольно длительное пребывание. Работы хватит на всех. Клавейн поймал себя на мысли, что обязан включиться в этот процесс, хотя отнюдь не испытывал ощущения, что рожден для этого.
На самом деле, он уже совершил то, для чего родился.
— Антуанетта, — сказал он, зная, что Фелка не сможет узнать девушку без его помощи, — как дела на суше?
— Дерьмо уже закипает, Клавейн.
Он глядел под ноги, боясь упасть.
— Рассказывай.
— Многих тошнит при мысли, что придется здесь застрять. Они присоединились к Оводу, потому что хотели вернуться домой, на Йеллоустоун. И им совершенно не светит двадцать лет торчать на каком-то необитаемом катыше.
Клавейн терпеливо кивнул и оперся на руку Фелки. Пожалуй, трость уже не помешает.
— А ты объяснила им, что лучше поторчать здесь, чем сгореть заживо?
— Думаю, ты знаешь, на что это похоже. Некоторым занудам ничем не угодишь, правда? — она пожала плечами. — Ладно, представь себе, как бы ты развеселился, услышав, чем обернется самый обычный перелет.
— Знаешь, это почему-то мне в голову не приходило. Ладно… может кто-нибудь устроить нам прогулку по острову?
— Антуанетта… — Фелка помогла ему выбраться на более ровную поверхность. — Мы промокли насквозь и замерзли. Где здесь можно погреться и переодеться в сухое?
— Идем со мной. У нас даже есть чай.
— Чай? — недоверчиво переспросила Фелка.
— Водоросляный чай. Местный деликатес. Не волнуйтесь, никто им еще не отравился. Вкус своеобразный, но привыкнуть можно.
— Полагаю, нам лучше не задерживаться, — сказал Клавейн.
Они последовали за Антуанеттой к лагерю. Люди трудились не покладая рук, устанавливая новые палатки и протягивая силовые кабели от генераторов, похожих на черепах. Подведя Клавейна и Фелку к одной из палаток, Антуанетта впустила их внутрь, вошла следом и плотно закрыла клапан. Внутри было тепло и сухо, и Клавейн еще сильнее почувствовал, насколько промерз и вымок.
Двадцать лет в этом гостеприимном местечке. Им придется много трудиться, чтобы выжить. Что это за жизнь, когда в ней нет ничего, кроме борьбы за существование? Трюкачи, которые покачиваются на волнах вместе со своими бесконечно старыми загадками происхождения всего во Вселенной, могут демонстрировать обворожительную щедрость или вообще не пожелать общаться с людьми. В других мирах между людьми и Трюкачами возникали тонкие нити понимания. Но прежде чем удавалось подобрать ключ к чуждому сознанию, проходили десятилетия взаимного изучения. До тех пор они были не более чем ленивыми растительными массами, которые демонстрировали работу интеллекта, но результат этой работы никак не проявлялся. Что, если эта колония Трюкачей окажется первой, которая не пожелает «впитывать» нейронные паттерны людей? Можно себе представить, каким одиноким и мрачным покажется этот мир для тех, кто решит — или будет вынужден — остаться здесь. И вряд ли хоть что-то сможет скрасить это одиночество. В таким случае, им лучше было бы остаться с Ремонтуа, Хоури и Оводом и нырнуть в загадочную структуру живой нейтронной звезды.
