Ладно, через двадцать лет они выяснят, так ли это.
— Вот, попробуй, — Антуанетта протянула кружку с теплой зеленой жидкостью.
Клавейн задержал дыхание и осторожно сделал глоток. В ноздри ударил острый солоноватый запах.
— А я не выпью Трюкача?
— Фелка говорит, что ты бы не смог. Думаю, она знает, что говорит. У меня есть подозрение, что она давно жаждет встретиться с этими засранцами и кое-что о них уже разузнала.
— Похоже на то, — он выпил еще немного, — верно…
Но Фелки в палатке не было. Еще минуту назад она стояла рядом.
— И с чего она к ним так рвется? — спросила Антуанетта.
— Надеется кое-что получить. В свое время, когда мы оба жили на Марсе, ей довелось стать «сердцем» огромной и очень сложной живой машины. Фелка была еще совсем ребенком, но поддерживала ее существование своим интеллектом и силой воли. Это стало смыслом ее жизни. Затем люди — на самом деле, мои люди — отобрали у нее эту машину. Фелка едва не умерла… если ее вообще можно считать живой в привычном для нас смысле. К счастью, до этого не дошло, она даже вернулась к чему-то наподобие нормального существования. Но все, что она делает с тех пор, сводится к попыткам чем-то заменить ту машину. Она ищет что-то бесконечно сложное, какую-то тайну, которую не в состоянии понять за единственный момент озарения. Нечто такое, что, в свою очередь, тоже сможет использовать ее.
— Трюкачи.
Клавейн обхватил ладонями кружку — надо признать, чай оказался весьма неплох.
— Да, Трюкачи. Ладно… я надеюсь, Фелка найдет то, что ищет, вот и все.
Антуанетта полезла под стол и вытащила предмет, который стоял там на полу. Это был металлический цилиндр, изъеденный коррозией и обросший кружевами заизвестковавшихся микроорганизмов.
— Это маяк. Его нашли вчера, примерно в миле отсюда. Должно быть, прошла цунами и смыла его в море.
Клавейн склонился над ним и принялся рассматривать. Мятый, темный, цилиндр напоминал старую консервную банку.
— Возможно, это от Объединившихся, — сказал он. — Но я не уверен. Ни одного опознавательного знака не осталось.
— Но ты говорил про код Объединившихся.
— Совершенно верно. Это простой внутрисистемный маяк-приемопередатчик. Радиус обнаружения сигнального устройства — несколько сот миллионов километров. Но это не значит, что его оставили именно Объединившиеся. Например, Ультра украли маяк с одного из наших кораблей. Если его разобрать, можно узнать немного больше. Но это придется делать очень осторожно, — он постучал по металлу согнутым пальцем. — Там антивещество. Иначе маяк не мог бы передавать сигналы. Может быть, крохи. Но этого хватит, чтобы сделать на этом месте воронку.
— Тогда сам вскрывай эту жестянку.
— Клавейн…
Он оглянулся. Фелка вернулась. Она промокла еще больше, тонкие пряди волос приклеились к лицу, ткань черного платья облепила тело. По логике вещей, Фелка должна была посинеть от холода. Однако на ее щеках играл румянец, а глаза сияли.
— Клавейн…
Он поставил чашку на стол:
— Что случилось?
— Ты должен это увидеть.
Клавейн выбрался из палатки. Он успел согрелся и теперь чувствовал острые покусывания холода. Но что-то в поведении Фелки заставило забыть об этом. Способность не обращать внимания на неприятные ощущения появилась у Клавейна давным-давно. Это бывает очень полезно, когда находишься в гуще сражения. Просто ты понимаешь, что боль, неудобство и все подобное сейчас не имеют никакого значения. С ними, как и со многими другими вещами, вполне можно смириться.
Фелка смотрела вдаль.
— Что там такое? — спросил Клавейн.
— Смотри. Видишь? — она встала рядом и указала куда-то пальцем. — Смотри внимательно. Туда, где туман начинает расступаться.
— Я сомневаюсь, что…
— Вот оно. Сейчас…
И он увидел — правда, лишь мельком. Должно быть, после того, как они вошли в палатку, где-то на высоте поменялось направление ветра. Теперь его порыв прорезал в пелене тумана и облаков узкий каньон, протянувшийся далеко в море. Клавейн смотрел на мозаику зеркальных луж и запруд, над которыми торчали остроконечные камни. Видел лодку, в которой приплыл, а еще дальше — полосу грязно-серой воды, которая светлела по мере приближения к горизонту, пока не сливалась с бледным молочно-серым небом. Там, на границе видимости, на мгновение показался остроконечный шпиль «Ностальгии по Бесконечности», конический темно-серый палец, словно вырастающий из моря.
— Это корабль, — мягко сказал Клавейн, боясь разочаровать Фелку.
— Да. Корабль. Но ты не понимаешь. Это нечто большее. Намного, намного большее.
Клавейн забеспокоился:
— В самом деле?
— Да. Потому что я уже видела это раньше.
— Раньше?
— Задолго до того, как мы сюда прилетели, — Фелка повернулась к нему, отлепила со лба мокрую прядь и кивком указала на шип в тумане. — Там был Волк. Он показал мне это, когда Скейд привела меня к нему. Тогда я не знала, как это понимать. Но сейчас знаю. На самом деле это был не Волк. Это была Галиана. Она пробилась ко мне, а Волк только думал, что ее контролирует.
Клавейн знал, что произошло на борту «Ночной Тени», прежде чем он освободил Фелку. Он знал об экспериментах, и о том, как ей довелось встретиться с Волком. Но сама Фелка еще никогда об этом не рассказывала.
— Может быть, это просто совпадение? — проговорил он. — Допустим, ты получила сообщение от Галианы. Откуда ей было знать, что здесь произойдет?
— Не знаю. Но каким-то образом у нее получилось. Это значит, что информация достигла прошлого — иначе ничего бы не произошло. Все, что мы сейчас знаем, достигло прошлого. Все наши воспоминания об этом месте. Пока неизвестно, каким образом. Более того, Галиана получит эти знания, — Фелка присела на корточки и коснулась ладонью камня. — И все дело именно в этом. Мы не просто так оказались на этой планете. Нас вела Галиана. Почему-то она считала, что нам очень важно здесь оказаться.
Клавейн снова подумал о маяке, который ему только что показали.
— Если она была здесь…
— Если бы Галиана прилетела сюда, — подхватила Фелка, — она непременно попыталась бы пообщаться с Трюкачами. Она бы плавала вместе с ними. Вообще-то, у нее могло и не получиться… но ты только представь, что получилось. Что бы тогда произошло?
Туман вновь сгустился, и башня, вырастающая из моря, исчезла.
— Значит, Трюкачи запомнили ее, — словно во сне, пробормотал Клавейн. — Океан записал ее сущность, ее личность, ее память. Все, чем она являлась. Потом Галиана покинула планету, но оставила свою голографическую копию в море, готовую для того, чтобы отпечататься в другой сущности, в другом сознании.
Фелка торжественно кивнула.
— Скорее всего, именно это она и сделала. Трюкачи помнят всех, кто плавал в их океанах.
Клавейн посмотрел вдаль, надеясь снова увидеть корабль.
— Тогда она все еще находится здесь.
— И мы можем с ней встретиться, если поплывем. Вот что она хотела сказать. Это и есть послание, которое она передала через Волка.
У Клавейна защипало в глазах.
— Какая она умная. А если мы ошиблись?
— Мы это узнаем. Не обязательно с первого раза, но узнаем. Все, что нам надо сделать — это плыть, открыв сознание. Если она в море, в его памяти, Трюкачи приведут ее к нам.
— Не думаю, что смогу пережить еще одно разочарование.
Фелка крепко стиснула его руку.
— Мы не можем ошибиться, Клавейн. Просто не можем ошибиться.
Вопреки здравому смыслу, он надеялся, что это правда. Фелка снова потянула его за руку, и они осторожно, шаг за шагом, направились в сторону моря.
Примечания
1
Самое заднее поле — участок ромбовидной ямки, расположенный сзади и латерально от треугольника блуждающего нерва. (Прим. ред.)
2
Образ предметов или композиций из них, сохраняемый в течение некоторого времени после прекращения актуального восприятия, имеющий отчетливость и деталировку. (Прим. ред.)
3
Камера, наполненная перенасыщенным паром. Заряженная частица, проходя сквозь нее, вызывает ионизацию и оставляет за собой след в виде цепочки капель (трек). По его толщине и степени его искривления в магнитном поле физики определяют тип частицы. (Прим. ред.)
4
Приращение, пополнение, добавление. Искусственное новообразование, выполняющее определенную функцию. (Прим. ред.)
5
Лудиты (Ludite), члены общества английских ремесленников (1811–1816), которые боролись против распространения машин, устраивая беспорядки и уничтожая механизмы. (Прим. перев.)
