такой удар.
Пользуясь безопасностью тыла, Шеймус продолжал наседать. Кажется, он никого во дворе сам не убил — но едва мураддины восстанавливали строй, как капитан сминал его, выталкивая солдат на линию огня или под секиру Айко.
Ангус тоже понимал, что делать. Он видел арбалетчиков, которые пытались поразить бегающего по крыше Тишайшего или прицелиться в Айко. Лейтенант подскочил, почти отрубил руку одному, другому сунул клинок под мышку. Мураддин с копьём почти обошёл Шеймуса, но получил стрелу в ногу и оттого замешкался — Ангусу хватило времени, чтобы хорошенько примериться для удара по шее.
Врагов ещё хватало, но мураддины явно проигрывали бой. У Тишайшего кончились стрелы: он схватился за клинки и спрыгнул на землю. Коротышку поначалу сочли самой слабой целью — и, конечно, жестоко ошиблись.
Ангус подумал, как станет рассказывать эту историю без лишних подробностей — вроде слабого места стены и большой удачи с гранатой на лестнице. К чему такие детали?.. Если умолчать о них, получится что-то вроде древней баллады о невероятном подвиге!
— Хорош! — крикнул по-мураддински Шеймус. — Сдавайтесь! Вы проиграли, это бессмысленно!
Он не кривил душой. Судя по тому, что Ангус мог слышать и видеть, часть гарнизона пыталась отбить орудийную башню, пока главная драка шла внизу. Безуспешно. А внизу были или мертвы, или ранены, или рассеяны по двору.
Шеймус поставил щит на землю, опершись на него.
— Хватит! Мы можем убить всех, а можем просто запереть! У меня вышел дерьмовый вечер. Не усложняйте!
Оставшиеся враги могли, конечно, рассчитывать на подкрепление — если кто-то за ним побежал, потому что колокол на фоне боя в порту едва ли был слышен. Попрятавшись от аркебуз по углам, мураддины некоторое время размышляли — но скоро побросали оружие.
— Ну вот! А ты говорил: всех убьём, всех убьём! — Ангус хлопнул капитана по плечу. — Всех-то и не пришлось!
— Крови сегодня ещё напьёмся. Ничего плохого, если эти дураки выживут.
Пока спустившиеся со стен вязали пленных, Ангус осмотрел трупы и нашёл искомое: флягу. Присел на землю и хорошенько глотнул. Судьбой мураддинов распоряжался Козимо, из шеи которого торчал арбалетный болт: удачно прошёл через загривок, а не там, где убил бы. Тремонец выглядел весьма довольным собой, из-за раны совсем не переживал.
Форт, а значит — помощь Вальверде, обменяли на одного погибшего и нескольких раненых. Да ещё имея чуть больше дюжины против всех пяти! Славно, но Ангус понимал: расслабляться рано.
***
Джамалутдин-паша мог только гадать, что произошло на площади, но результаты видел в полной мере. И выглядели они плачевно.
Толпа, согнанная проповедниками, уже отпрянула от лагеря. Наверное, сотни тел остались перед обозными телегами: более-менее ровно лежали полукругом, а большой кляксой — в середине. Пушка? Похоже на то… Визирь и не знал, что у «ржавых» есть свои пушки.
Никто не стремился помочь тем, кто ещё дышал. Израненные, обожённые и иссечённые кричали, молили о помощи, пытались ползти. Кто на четвереньках, кто — подволакивая не слушающиеся ноги. Хотя доберись они до домов, обрамляющих площадь — много ли толку? Кто позаботиться об их увечьях? Разве тут есть санитары?
Джамалутдин-паша испытывал горечь и отвращение. Такова любовь Сулима к верующим? Вот так он защищает народ? Проповедники погнали простой люд в совершенно бессмысленную атаку. Может, жрец думал, будто пролитая кровь распалит его паству пуще прежнего? В таком случае он ошибся. Толпа не обратилась в бегство, но отступила и роптала — совсем не удивительно.
— О златоликий! Во имя самого Иама, мы должны немедленно…
К сожалению, халиф видел эту картину в совершенно иных красках.
— Зверство! Святотатство! Оскорбление! О да, мы должны немедленно… должны немедленно раздавить поганых шакалов! Построить войско! Визирь, я прика…
Джамалутдин-паша привык всегда быть сдержанным, как принято при дворе — он теперь утратил самообладание и оборвал халифа на полуслове.
— Войско?! Вы видите здесь наше войско?
Какой бред, о великий Иам! Войско… Личная охрана для халифа и визиря — не более, а все эти простолюдины на площади войском являлись разве лишь в фантазиях вздорного юнца. Дождаться бы, пока приедет Валид — и вот тогда можно что-то решать, предпринимать...
— Простите меня, о великий повелитель. — Джамалутдин-паша всё же взял себя в руки, понимая, что никто другой здесь никакого порядка не наведёт. — Моя недостойная грубость вызвана лишь одной той великой болью, которую испытываю я, глядя на страдания ваших подданных. Должно вынести раненых, послать за лекарями, разбить лазарет. После мы с вами, Сулимом и, конечно же, предводителем Святого Воинства сумеем найти верную стратегию. Я полагаю, что переговоры…
— Переговоры!..
Визирь мысленно схватился за голову. Он невольно подал халифу идею, которая явно не обещала ничего хорошего.
— О мудрейший, покорнейше прошу выслушать: я имел в виду, что…
— Превосходная идея, Джамалутдин! Я проведу переговоры! Велю нечестивцам немедленно сдаваться!
— Иноземные псы склонятся перед вашей великой волей! — выкрикнул кто-то из прихлебателей халифа, увязавшихся за ним от дворца.
Визирь попытался вступить в полемику, но тщетно. Бурный поток абсурдно льстивых и восторженных воплей, столь греющих сердце правителя, было уже не остановить.
— Ваше мудрое слово усмирит подлецов!
— Сами ветра и светила повинуются вам!
— Явите милость, положите конец попранию святого!
Джамалутдин-паша всегда сторонился насилия, но сейчас ему безумно хотелось взять что-нибудь тяжёлое — чтобы заткнуть каждую из этих смрадных сладкоречивых глоток. Вот так, вот именно таким образом стала возможной ужасная ошибка, приведшая к разграблению Фадла! А сейчас речь шла не про далёкий, пусть даже святой город. Всё происходило в столице, ставки — самые высокие, но…
Он ведь не так уж плох сам по себе, этот юный халиф. Молодой, но в чём-то талантливый. Однако халифа делает свита, а какие люди составляют её нынче? Будь здесь мудрый Усман ар-Малави — сумел бы осадить правителя, да только где он… и Валид, как назло!
— О солнце великого халифата, нижайше прошу вас: давайте дождёмся…
Но халиф уже велел погонщикам выслать слона вперёд.
— Нет, о повелитель! Это опасно!
— Трусость тебе не к лицу, Джамалутдин. Мне же она чужда полностью! Эти шакалы не посмеют попытаться причинить мне вред. Впрочем, если бы и попытались… Пусть тебе будет спокойнее: я не стану приближаться вплотную. Расстояние велико. Видишь, где лежат убитые?
— О лучезарный, я советовал бы вам
