добралась до черного входа фермы, запыхалась, но это ничуть не уменьшило моей злости.
Ронда все еще пребывала на кухне, и в ту секунду, когда я влетела внутрь, она спросила:
— Дасти, как Рис?
Я проигнорировала ее вопрос и промаршировала по коридору, вверх по лестнице, прямиком к комнате Фина.
Я один раз стукнула кулаком в его дверь, затем открыла и вошла внутрь.
Фин находился почти в том же положении, что и Рис, его задница сидела на кровати, спиной к изголовью, в согнутые колени упирались локти, голова вниз, он обхватывал руками затылок.
Но в тот момент, когда я вторглась в его пространство, он вскинул голову и прорычал:
— Нет, нет, бл*дь. Убирайся.
— Тебе все еще семнадцать, Финли Холлидей. Я старше тебя. И твоя тетя, и ты, бл*дь, выслушаешь меня.
Он вскочил с кровати, наклонился и прорычал:
— Убирайся!
— Нет! — крикнула я в ответ. — Мой племянник не вырастет таким мудаком. Ни за что. Ни пока я жива. Ты не будешь играть ее сердцем, Финли Холлидей, — я выбросила руку в сторону стены, обращенной к дому Майка. — Ты никогда не будешь играть с таким сердцем. Ты разбил ей сердце, Фин, вот, что ты сделал. — Я ткнула в него пальцем. — Ты сделал это с ней. Она слишком чертовски молода, чтобы ее облапошил такой мастер, как ты. Если ты собирался это сделать с самого начала, то тебе не стоило затевать с ней всего этого дерьма.
— Убирайся, тетя Дасти, — прорычал Фин с каменно-холодным лицом.
Я проигнорировала его рычание, продолжив:
— Ты пригласил другую девушку на свидание, встречаясь с Рис месяцами, не набрался смелости порвать с Риси? — Бросила я ему. — Проводишь с ней каждую секунду, которую можешь? Когда вы не вместе, каждую секунду переписываетесь? Ты просто растоптал ее сердце. Что это, за мать твою?
— Убирайся! — прогремел он.
Я скрестила руки на груди и выстрелила в ответ.
— Нет. Ради всех мужчин в мире, Фин, объясни мне прямо сейчас, как ты можешь быть таким мудаком.
Фин тоже скрестил руки на груди и захлопнул рот.
— Ответь мне, Фин, — потребовала я.
— Она забудет меня, — отрезал он.
— Да?! Уверен? Если ты так думаешь, то много не заметил. Потому что земля вокруг нее замирает, когда ты входишь в комнату. Ей пятнадцать, но она Риси. Она смотрит на тебя и знает в глубине своей души, что видит. И ты не можешь говорить мне, ты — сын моего брата, что не смотрел ей в глаза так, как она смотрела в твои, и не видел того, что видели все. Ты не можешь сказать мне, что не видел ее отношения к тебе. Так что сейчас ты скажешь мне, почему ты решил отказаться от своей Риси.
— Заткнись и убирайся нах*й из моей комнаты, — прорычал Фин.
— Нет. Ты принял решение и несешь ответственность за последствия своего решения. Ты решил сыграть в игры сердца, и эта игра влияет на самых разных людей. Я живу в их доме и забочусь о Рис. Ты разбил ей сердце. А это значит, ты разбил сердце и мне. И это последствия той игры, которую ты затеял. — Я наклонилась к нему. — Так объясни мне.
— Убирайся, мать твою, — отрезал Фин.
— Объясни мне, — повторила я.
— Убирайся к чертовой матери! — прогремел Фин.
— Объясни мне! — закричала я.
— Я должен был ее отпустить! — Взревел Фин, и я с ужасом и восхищением наблюдала, как он повернулся, подошел к стене и пробил ее кулаком насквозь.
— Фин… — прошептала я, опуская руки и направляясь к нему, но остановилась как вкопанная, когда он повернулся ко мне, и на его лице было гораздо больше боли, чем я видела у Рис.
Намного больше.
Это была агония.
Внезапно мне стало трудно дышать.
— Фин, дорогой, — прошептала я.
— Она слишком хороша для этого города, — тихо заявил он. — Та школа в Чикаго приняла ее, и она сказала, что не поедет туда учиться, потому что не хочет так далеко уезжать от меня. Что, черт возьми, я должен был сделать, тетя Дасти? Позволить ей принять из-за меня самое дурацкое решение о своем будущем? Она сможет писать романы-бестселлеры, или репортажи в какой-нибудь крутой газете, или, я не знаю, другую разную хрень. Разную с уймой возможностей, которую она, — он снова наклонился ко мне, сжав кулаки, — не сможет сделать, если ее задница будет гнить на нашей гребаной ферме!
О мой Бог.
— Милый... — мягко начала я, но Фин оборвал меня.
— Я говорил с ней об этом. Сказал, что мы могли бы переписываться, я мог бы приезжать к ней, но она отказалась ехать туда, и я задумался. О ней. О том, что ее мать продала свой «Мерседес», чтобы Риси смогла учиться в той школе, ее, черт побери, мать, которая никогда ни хрена для нее не делала, решила принять участие в ее жизни. И ее мать вмешалась, потому что это важно для Риси. Это ее будущее. Ее жизнь. Я подумал, что мистера Хейнса никто никогда не называл «мудаком», но все знают, что копы не миллионеры, он даже глазом не моргнет, чтобы сделать то, что он должен сделать — дать Риси отличное образование. А я что? Заставляю ее чувствовать себя привязанной к этому гребаному месту и к себе. Я не хочу быть тем парнем, который связывает ее по рукам и ногам. Я хочу быть как мистер Хейнс, даже как ее чертовая мать, позволить ей быть свободной, чтобы она смогла туда уехать.
Мое сердце сжалось, а затем подскочило прямо к горлу.
Но Фин еще не закончил.
Вымученным шепотом, он произнес:
— Поэтому я ее освободил.
О, мой прекрасный племянник.
— Разве Рис не говорила тебе, что выбор школы в Инди был решением ее отца? — осторожно спросила я.
— Да, — ответил он, — но и ее. Из-за меня. Ты можешь себе представить, если бы она сказала мистеру Хейнсу, что хочет поехать в Чикаго, он бы ей отказал?
Нет, я не могла себе этого представить. Если бы Рис хотела поехать в Чикаго, Майк сделал бы все, чтобы это осуществить, хотя волновался бы и переживал, но своей дочери
