– Президент школы, победитель олимпиад, стипендиат «Вериора Верис», как же ей не гордиться? – живо возразила Инесса. – И просто хороший ребенок. Марго очень повезло с сыновьями, – улыбнулась она. О маме Яра она говорила с симпатией и теплотой, которая никак не вписывалась в ее телевизионный холодный образ независимого справедливого журналиста, привыкшего действовать разными методами для того, чтобы доказать свою правоту. – А это твоя девушка? – обратила она на меня внимание. Взгляд ее был дружелюбным, но оценивающим.
– Нет, ты что, – замахал руками Ярослав, обращавшийся с Инессой на «ты». Видимо, они более чем хорошо знакомы. – Это наш учитель по русскому языку. Практикант, вернее, – добавил он, не говоря обо мне гадостей и даже «вспомнив» мое отчество. – Анастасия Владимировна. А это мама Ивана Дейберта.
– Вот как? – женщина улыбнулась и протянула мне руку. Я осторожно пожала ее. Почему-то захотелось счастливо засмеяться. Надо же, как приятно и волнительно общаться с человеком, которым ты так восхищался. И от Енота польза есть. – Приятно познакомиться. Иван рассказывал мне немного про вас. Здравствуйте еще раз, Анастасия Владимировна.
– Здравствуйте. Классный руководитель одиннадцатого «А» не могла приехать, и я подменила ее, – сказала я вполне себе официальным тоном, стараясь не выдать своего волнения.
– А я вас помню, – вдруг сказала Инесса. – У меня очень хорошая память на лица. Я видела вас в кабинете школьного директора.
Наверное, все неприятности последних дней стоили того, чтобы я познакомилась с этой женщиной. Я смотрела на нее и понимала – какая же все-таки она яркая. Может быть, и не писаная красавица, но самодостаточная, уверенная и обладающая сильным характером, стойкая – о таких говорят, что у них внутри железный стержень. Настоящий образец сильной женщины, умеющей бороться за свои права. К тому же отличный журналист, не оставляющий в стороне тех, кто попал в беду.
Мы разговаривали, и я чувствовала себя как-то совершенно необычно. Нет, мне не казалось, что мы давно знакомы, я не думала, что она – самый прекрасный человек из всех встреченных мною, да и автограф просить не хотелось, как, впрочем, и орать, что я – ее фанат. Я чувствовала легкий, как ветерок от веера, восторг, и настроение мое необъяснимым образом поднималось. Мне нравилось смотреть на Инессу Дейберт, слушать ее, понимать ход ее мыслей, да даже просто находиться рядом. Около нее было спокойно, так же спокойно, как в кроватке зимним поздним вечером, когда ты лежишь под одеялом, напившись горячего какао, с любимой игрушкой под мышкой, а рядышком сидит кто-то взрослый и добрый и читает тебе книжку. За окном, покрытым узорами, метель, ветер завывает грозные песни, ветки стучатся в стекло, но ты знаешь, что находишься в безопасности и в уюте, и рядом тот, кто тебя очень любит. И скоро Новый год и подарки.
Эта безумная ассоциация, промелькнувшая яркой картинкой в моем сознании, покорила меня, как и Инесса Дейберт.
Мы говорили на нейтральные темы, и все это время я старалась не показать, насколько я рада такой неожиданной встрече, во все уши слушала Инессу и старалась поддержать разговор, как могла. Ярослав вел себя на удивление спокойно и рассудительно, и даже один раз обратился ко мне на «вы», являя собой поистине образцово-показательного ученика. Я, впрочем, тоже не отставала и играла роль доброй и чуткой учительницы. Разговор наш, который я, наверное, запомню на всю жизнь, был прерван неожиданным появлением новых действующих лиц.
– Инесса, милая, ты здесь? А я тебя ищу, – услышала я позади себя вдруг еще знакомый женский голос – уверенный и четкий, как у Дейберт, но с высокомерными нотками. Когда женщина, которой принадлежал этот голос, обращалась ко мне, он был куда более грубым и неприятным, с презрительными нотками, словно я была какой-то преступницей. Я резко развернулась и поняла, что зря вчера пряталась от Риты в туалете вместе с Зарецким – жена моего отца все равно нашла меня.
– Рита, – с легкой светской улыбкой повернулась к ней Инесса. – Рада тебя видеть.
Да, я оказалась права – это была именно Рита. Она подошла к нам, увидев, по всей видимости, Инессу, но не разглядев, кто стоит рядом с ней за колонной. Конечно же, мачеха узнала меня. Для нее наша встреча стала полной неожиданностью, и она первые несколько секунд явно не могла совладать с собой, глядя, как на восставшее из мертвых чудовище; удивление, злость, все то же знакомое мне отвращение появились в ее насыщенно-карих глазах с чудесным темным вечерним макияжем. Тени на лице, подчеркивающие точеные скулы и лежащие в ямочке на подбородке, черное прямое платье, короткие прямые волосы цвета воронова крыла, непрозрачные камни оттенка цейлонского эбенового дерева в элегантном колье и в серьгах из того же комплекта, темная незримая давящая аура – все это делало Риту в моих глазах Черной Королевой, которую я с детства боялась и ненавидела, ведь там, где есть страх, любви нет места.
Рита раньше смотрела на меня так, как смотрят на вора, укравшего хлеб у сироты, а теперь в ее взгляде появилось что-то еще, помимо этого и помимо жутчайшего удивления. Я не могла расшифровать ее взгляд, но внутри все свело от холода.
«Отвратительно», – услышала я у себя в голове ее голос и резко отвернулась в сторону, кляня себя за малодушие.
– Рита, что-то не так? – удивилась Инесса, глядя на мачеху. Она, женщина проницательная, тотчас поняла, что эта неловкая пауза возникла неспроста и как-то по-новому взглянула на меня, пытаясь определить, чем я вызвала временный ступор у Риты. Та, впрочем, как и все Реутовы, по крайней мере, старшее поколение, быстро сумела взять себя в руки. Я же так и смотрела в пол, и мне казалось, что я сейчас нахожусь не тут, а летаю под потолком, наблюдая всю эту сцену оттуда.
– Нет, все хорошо. Голова немного закружилась, – проговорила Рита. – Хотела кое-что с тобой обсудить. Но вижу, ты занята.
– Я совсем не занята, – отозвалась Дейберт. – Общаюсь с сыном своей давней подруги – кстати, он один из стипендиатов, и его прелестной молодой учительницей. Кстати, Настя, очень рада, что в нашем образовании есть такие педагоги, как вы – еще юные, но с горячими сердцами.
Если бы не присутствие Риты, я бы взлетела на крыльях счастья и, конечно же, сказала бы, что я мечтаю быть журналистом, и что Инесса Дейберт – это образец профессионализма, и что я хочу быть такой же, как и она. Я хочу не просто писать статьи, я хочу заниматься расследованиями, восстанавливать справедливость, помогать людям, говорить правду, ведь правда – это самое главное! И я так трудилась все эти пять лет, чтобы достичь своей цели, и пусть сейчас я занимаюсь еще пока ерундой, оттачивая стиль, учась на своих ошибках, понимая специфику работы, но потом я обязательно стану такой же, как Инесса Дейберт. Но… Но я промолчала. И от несказанных слов вдруг пересохло горло; плохое сравнение, но казалось, что все эти слова превратились в пепел у меня на языке, и ужасно захотелось пить. Я, забыв о том, что учителя не должны пить при своих учениках, осушила почти залпом бокал с уже изрядно выдохшимся шампанским, который все еще был у меня в руке. Стало легче. Вниз, к желудку, заструилось змейкой тепло. Зарецкий удивленно взглянул на меня, но ничего не сказал.
