– Не особо. Вы тоже хорошо выглядите, – пришлось признать мне. Удивительно, но и ей, и Рите удавалось выглядеть так же, как и пять лет назад.
– Спасибо, малышка. Я стараюсь. Наверное, не нужно, чтобы нас видели вместе. – Она вдруг схватила меня за руку и потащила за собой, вверх по ступенькам, стуча каблучками. Мне пришлось идти за ней. Мы оказались на лестничном пролете, полутемном и мрачном. Казалось, что музыка, которая доносилась досюда, играет где-то в другом измерении.
Тетя встала напротив меня, умиленно сложив ладони у щеки и склонив голову. Было в ней что-то странное, одновременно притягивающее и чуть пугающее, пять лет назад я этого не замечала в ней, но сейчас отчетливо поняла, что в ее образе сочетаются легкий магический флер выступающих на цирковой арене и дух карточной колоды. Возможно, виной всему была ее одежда, как всегда со вкусом подобранная – сегодня наряд Ирины напоминал мне коллекцию «Цирк» модельера Эльзы Скиапарелли, одной из самых известных законодательниц моды Парижа в тридцатые года прошлого века. Она была главной конкуренткой Коко Шанель, применяла в дизайне сюрреалистические мотивы, порой шокирующие публику, а вместе с ней над созданием некоторых ее вещей трудились Сальвадор Дали, Пабло Пикассо и Жан Кокто.
Накинутый сверху черный пиджак с V-образным вырезом, большими карманами с искусной отделкой, широкими квадратными плечами и эполетом на одном из них, длинные, выше локтей белоснежные перчатки, весьма необычное платье с длинной пышной юбкой из плотной угольного цвета ткани и корсетом с принтом в виде черно-белых ромбов. Конусообразная шляпка и ожерелье-ошейник с бантиком дополняли этот странный экстравагантный образ, который все же умудрялся оставаться элегантным.
А возможно, виной этому была улыбка – жизнерадостная и озорная на первый взгляд, но на самом деле неестественная и лукавая.
Ирина со своей неугасаемой улыбкой вновь глянула на меня, встав напротив.
– Какая встреча, да? Сколько мы с тобой не виделись? – она глянула на потолок, словно там был написан ответ. Черные загнутые длинные ресницы почти коснулись бровей. – Года четыре или три?
– Пять, – сухо сказала я.
– Пять? Ах да, пять лет назад я помогла тебе покинуть отчий дом. Я молодец, да?
Я сдержанно кивнула. Действительно, когда я приняла решение уйти и из дома, и из семьи, не в силах более выносить хитросплетения всего этого змеиного клубка, об этом узнала тетя Ира. Как – понятия не имею, но она сказала, что поможет мне и сделала мне новые документы – на другую фамилию и даже отчество, лишь имя я оставила прежнее. Так я и стала Мельниковой Анастасией Владимировной, которая забыла прошлую жизнь и прошлые горести и поступила в обычный университет, желая стать журналистом. Не знаю, зачем она помогла мне, но помощь Ирины оказалась очень кстати. Это уже потом я поняла, что она помогла, потому что хотела избавиться от меня, правда, чем я так не угодила ей – не знаю. В семье мы почти не сталкивались, она не замечала меня, лишь изредка бросая задумчивые взгляды (возможно, ей не нравилось наличие бастарда в семье), а я обходила Ирину стороной, я вообще обходила стороной всех, кроме няни.
– Пять лет? Как быстро время летит, моя прелесть, да? А еще недавно ты была такой маленькой девочкой, – вдруг пустилась она в воспоминания. – Ты никогда не улыбалась. И все время читала книжки. А волосы у тебя были собраны в косичку. Такая маленькая и такая аккуратная… И с детства такая самостоятельная. Мне кажется, Рита тебя недолюбливала, – вдруг сказала она, не переставая улыбаться ярко-красными губами, – и даже предлагала Тиму взять тебя к нам. Ты ведь знаешь, у меня не было детей и нет. – Она притворно вздохнула. Как будто бы ей когда-то хотелось иметь детей. В памяти всплыл случай, когда они с дядей Тимом поругались именно из-за того, что Ирина детей совершенно не хотела. Не знаю подробности всего этого, тогда я была слишком мала, но от дамы-экономки и повара, которые сплетничали на кухне, я слышала, что Тимофей возжелал едва ли не развестись с тетей Ирой.
– Что ты тут делаешь, Настенька? – продолжала она.
– Приехала вместе с учениками, – пришлось ответить мне. – А вы?
– А я приехала веселиться, ведь самое веселье еще впереди, – пропела она. Она вдруг цепко взглянула на меня, опустив голову к тому плечу, на котором красовался яркий эполет, как на костюме дрессировщиц, и сообщила: – Я позвала тебя, чтобы нас не увидела Рита. А Рита ведь тоже здесь.
– Мы виделись.
Кажется, Ирина осталась разочарована, что эта новость не стала для меня новой. Она театрально вздохнула.
– Да и не только она, – сквозь зубы добавила я, желая оказаться подальше от родственницы. Если бы она тогда мне не помогла, я бы никуда с ней и не пошла сегодня, а так… пришлось. До сих пор чувствую себя ее должницей.
– Надо же, и твой любезный дядя тут? – спросила Ирина и вдруг звонко рассмеялась, прикрывая рот ладошкой в перчатке. – Надо бы его найти. Как считаешь, муж и жена должны быть вместе?
Я настороженно посмотрела на нее – вроде бы не пьяна, но голос веселый и глаза странно блестят. И вообще, она напоминает мне не актрису, а переодевшуюся клоунессу в венецианской маске, злую клоунессу, которая читает сказки без счастливых концов и наслаждается, когда испуганные дети плачут.
Если честно, мне было даже интересно, что испытывает Ирина к дяде Тиму. С одной стороны, она ненавидела его – за измены, сухость в общении и нежелание поддаваться ее милому женскому волшебству. Но с другой… Кажется, она все-таки испытывала к нему какие-то чувства, весьма странные, надо заметить.
Однажды, в детстве, я стала невольной свидетельницей ее слез после какой-то очередной их ссоры. Я полезла на чердак, в свое потайное место, чтобы спрятаться там ото всех, и обнаружила там, среди хлама, который в детстве кажется невероятной ценностью, тетю Иру. Она сидела на полу под чердачным окном, заплаканная, раскрасневшаяся и в слезах, прижимая к уху массивный мобильный телефон – в те времена, когда сотовая связь только-только начала набирать обороты, мобильники были кнопочными и весьма увесистыми по сравнению с современными ультратонкими моделями.
Тетя Ира плакала и разговаривала по телефону, то ли с подругой, то ли с родственницей.
– Он ее все забыть не может, – всхлипывала она, и злые слезы текли по ее милому личику. – Ищет ее в каждой встречной! Я так не могу больше! Я ее ненавижу, его ненавижу. Нет, я не могу его бросить. Он мой, понимаешь, он только мой. Мой! И я его накажу! И ее накажу! Хотя ее я наказала, – вдруг расхохоталась она, и что-то злое вспыхнуло в ее малахитовых глазах, – отобрала у нее самое дорогое! А он ничего не замечает! – она друг заметила меня и закричала: – Пошла вон, маленькая тварь! Вон!!!
