в одиночку.
Мрак сидел спокойно, скалил зубы:
– Беспечный вы народ… Вы, наверное, из отряда Гонты?
Разбойники пялились на жабу. Та прижалась к плечу, угрюмо рассматривала их выпуклыми глазами. Один из разбойников спросил настороженно:
– Откуда знаешь о Гонте?
– О нем по всей стране в лапти звонят.
– Нет, что он здесь.
– Девки подсказали.
– Девки? Какие девки?
Мрак небрежно отмахнулся:
– Поляницы.
Разбойники оживились. Мрак ощутил на себе шесть пар глаз.
– Так ты был у них?
– И они ничего с тобой не сделали? Ничего не оторвали?
– А Медея что сказала о Гонте?
– Говорят, она обещала с него содрать шкуру с живого! И набить соломой, чтобы для девок мишень поставить…
Мрак ел, посмеивался, слушал, наконец бросил предостерегающе:
– Разве можно так о своем вожаке? Он стоит во-о-он за тем деревом, слушает.
Разбойники умолкли, смотрели то на Мрака, то на одинокое дерево. Из-за толстого ствола вышел человек в зеленой одежде, погрозил кулаком:
– Зачем предупредил? Я хотел послушать еще…
Глаза его угрожающе пробежали по притихшим разбойникам. Раскинул руки, а Мрак удивленно вытаращил глаза:
– Зализняк!
Его сотоварищ выглядел еще массивнее, чем раньше. Руки свисали до колен толстые, перевитые жилами. У него блестело по три кольца на каждой руке, чтобы спасти пальцы от удара тетивой, перстень на большом пальце – примета воинов, а в левом ухе блистала серьга. Серьга означает, как уже знал Мрак, что это единственный ребенок в семье. Таких особо оберегают в бою как единственных продолжателей рода. Впрочем, Зализняк выглядел так, что сам мог охранить и защитить любого.
– Гонта, – поправил вожак разбойников. Он засмеялся: – Если бы я тогда признался, что куявским воронам удалось поймать самого Гонту, там бы три дня на головах ходили!
– Зализ… тьфу, Гонта, – повторил Мрак пораженно, – но как же ты попался, что тебя даже не узнали? Хотя понятно, лазутничал, царскую казну высматривал…
Разбойники с облегчением смотрели, как они похлопывают друг друга по плечам, спине. Мрак заодно пощупал исполинский лук за плечами Гонты, удивился:
– Как ты из него стреляешь?
– А что? – ухмыльнулся Гонта.
– Да его и трем лучникам не натянуть!
– Четырем, – сказал Гонта беспечно. – Ты уже пристроился к поросенку? Ого, уже и отожрал половину? Знал бы, оставил бы тебя там, в бойцовской яме. Ты нас разоришь.
Еще раз обняв, усадил у костра. Когда опустился рядом, разбойники снова заговорили, довольные, что гроза миновала. Гонта снял лук и бережно уложил рядом. Мрак уважительно посматривал на грозное оружие. Такого еще не видывал. Составной, собранный из десятка слоев клена и вяза, пропитанный тугим клеем, он выглядел способным пробить стрелой городские ворота. А то и городскую стену.
– Как-нибудь покажешь? – спросил он. – Или для бахвальства таскаешь?
– Как Голик меч? – засмеялся Гонта. Он не обиделся. Хлопнул по плечу, голос стал мечтательным: – Чую, еще увидишь…
Они хохотали, вспоминали, как Додон верещал, страшился за свою шкуру. От тропки раздался шум, треск веток. Двое торжествующих разбойников притащили старую женщину, в лохмотьях, с изможденным лицом. Она даже не упиралась, только тихо и жалобно просилась, называла сыночками, но ее поставили перед костром, разбойники грубо сорвали с ее плеч заплатанную суму.
Мрак поморщился:
– И нищенок грабите? Я думал, только богатых.
– Богатых выгоднее, – согласился Гонта. – Достаточно ограбить одного, где бедных надо грабить дюжину. А из добычи можно пару медяков бросить бедным! И слава пойдет как о благородном разбойнике, и, что главное, будут с радостью доносить на богатых. Зависть – сила!.. Но ты зря жалеешь бабку заранее. Если бедна – отпустим, не обидим. Только некоторые так наловчились проносить через мои земли даже драгоценные камни…
– Ого!
Разбойники вытряхивали скудные вещички прямо перед костром. Внезапно старая женщина с плачем упала, жадно ухватила какую-то почерневшую щепку, что едва не угодила в огонь, прижала к груди. Разбойники смеялись, пока не рассмотрели ее руки: в страшных сизых шрамах, будто ее пальцы и ладони зажимали в раскаленные тиски, рвали горячими клещами… или жгли на костре.
Смех мало-помалу утих, а женщина, плача, затолкала обратно в мешок скудные пожитки, попятилась от костра. Мраку почему-то показалось, что больше всего она бережет щепку, что едва не угодила в костер. Даже не заметила бы, что отобрали все, но щепку берегла…
Но додумать не успел, Гонта мощно хлопнул по спине, ему нравилось хлопать по могучей спине Мрака, загрохотал весело:
– А как пищал, когда волокли по ручью?
Когда от кабанчика остались мелкие косточки, Гонта вывел на едва заметную тропку:
– Выйдешь к горной веси. Эти люди никогда не спускаются в долину. Понимаю, руды копают, золото гребут лопатами, но откуда хлеб берут?
Воздух здесь был чище и реже, чем в долине, намного холоднее. До обеда он карабкался по кручам, справа и слева окружали горы, огромные и величественные, как застывшие великаны, облака пугливо проскальзывали над самой головой, небо блистало синевой. Зелень осталась далеко внизу, здесь были только голые камни. Даже мох перестал следить за ним из-под тяжелых глыб.
Некоторое время с ним наравне парил горный орел, затем Мрак оставил его внизу. Но при виде орла вспомнил о жабе, вытащил из мешка, накормил. Она ела вяло, тупо смотрела на него выпуклыми глазами. Лапа быстро зажила, жаба опиралась на все четыре. Мрак дал ей малость поскакать меж камней, затем снова сунул в мешок. Мелькнула мысль, не рехнулся ли? Зачем тащит с собой это маленькое безобразное чудище?
– А потому, – сказал он вслух, благо никто не услышит, – что другие тебя не любят, жабуня. А у бога нет безобразных детей.
Он усмехнулся, подумав, что тем самым выгораживает и себя. Если он, дескать, отнесется к безобразной жабе, как другие относятся к игривым пушистым белочкам, то и к нему, может быть, отнесутся как к человеку. А то на Таргитая все девки вешались, парни в друзья набивались, даже к Олегу неровно дышала то одна, то другая, мужчины спрашивали совета, то с ним, Мраком, все иначе. Мужчины сразу оценивающе смотрят на его плечи, рост, широкую грудь, искоса поглядывают в глаза, затем мрачнеют и отводят взоры. Женщины смотрят как на могучего заступника, с которым ничто на свете не страшно. Но так же и мужчины, и женщины могли бы смотреть и на жабу размером с быка!
За эти два дня, когда расстался с Медеей, только горные козлы прыгали со скалы на скалу, сами похожие на огромные валуны, ящерицы шныряли между камнями да вездесущие муравьи таскали добычу и отвоевывали земли у соседей.
Дорожка петляла между скалами, иной раз ныряла в
