Напротив, Н. И. Вавилов – глава растениеводческой империи и ведущего генетического института АН СССР – в 1935 г. был смещен с поста президента ВАСХНИЛ (он остался одним из трех вице-президентов). В 1935–1936 гг. он получил разрешение Оргбюро ЦК и Совнаркома на проведение VII Интернационального конгресса по генетике (август 1937) в Москве, но в Оргкомитет конгресса был включен также Лысенко и ряд номенклатурных лиц негенетиков; председателем Оргкомитета был утвержден А. И. Муралов, новый президент ВАСХНИЛ, а Вавилов назначен 2-м вице-президентом.
Летом 1935 г. Лысенко, ради власти любой ценой, направил сельскохозяйственному начальству страны лживый и льстивый рапорт: «При Вашей поддержке наше обещание вывести в два с половиной года, путем скрещивания, сорт яровой пшеницы для района Одесщины, более ранний и более урожайный, нежели районный сорт «Лютесценс 062» – выполнено. Новых сортов получено четыре» [291] .
В июле 1936 г. ВАСХНИЛ и АН СССР провели выездную сессию в Одесском институте Лысенко. Легко выяснилось, что потенциально перспективные методы в исполнении Лысенко неэффективны и что его новые предложения не обоснованны и бесперспективны. Оказалось, что получен лишь один кандидат на сорт, – он не прошел государственного сортоиспытания – 1163: «зерно пшеницы 1163 слишком мучнисто и, по словам акад. Лысенко, дает плохой сбор… Кроме того, сорт поражается и головней» [292] . Авторы возмутились отрицанием Лысенко существования вирусов. Особую озабоченность вызвало у них снижение стандартов сортоиспытания в результате деятельности Лысенко. По вопросам яровизации озимой пшеницы они подчеркнули: «В изложении акад. Лысенко и, по-видимому, в его представлении весь процесс очень близок к ламаркистской концепции “превращения”» [293] .
Интересный сюжет сообщил Д. В. Шаскольский. Пчеловод Б. М. Музалевский заявил небольшой доклад на сессии. Летом 1936 г. он был рядом с институтом Лысенко и заехал туда, чтобы получить подтверждение. Лысенко заинтересовался биологией пчелы, и в конце длинной беседы Музалевский спросил, как Лысенко удаются такие крупные дела. На что получил краткий ответ: «Я имею право входа» [294] .
При подготовке хода IV сессии в желательном для начальства направлении была развернута и весь ноябрь шла газетная кампания против Левита и его института. В декабре Левит был исключен из партии (понятно, что он был смещен с поста генерального секретаря Оргкомитета конгресса). Накануне сессии влиятельная «The New York Times» сообщила, что VII конгресс по генетике в Москве отменен советским правительством, что профессора Н. И. Вавилов и И. И. Агол арестованы в Киеве (там готовилась медико-биологическая конференция с богатой генетической секцией), что проф. С. Г. Левит подвергается травле [295] . После торжественного открытия IV сессии, перед началом научной программы, газеты напечатали официальный ответ, составленный так, что не оставалось сомнений в новом официальном статусе Вавилова и Лысенко: Вавилов, чей арест отрицался, будет критиковать «научные взгляды молодого ученого Лысенко», а последний будет защищать от Вавилова дарвинизм (взятый Агитпропом на службу) [296] .
На декабрьской IV сессии 1936 г. было четыре основных докладчика: Вавилов, Лысенко, Серебровский и Мёллер. Лысенко затронул два вопроса. Первый – «повышение качества посевного материала растений самоопылителей путем внутрисортового скрещивания» – был ранее подвергнут уничтожающей критике П. Н. Константиновым с соавторами, которые показали невозможность «обновления» сорта на основе «брака по любви», т. е. случайного скрещивания. (В опубликованном варианте [297] из речи Лысенко изъяты выпады в адрес Константинова и Лисицына.) Второй вопрос – тот самый ламарксизм : «переделка природы растения путем воспитания». Лысенко оказывает знаки почтения Вавилову (есть в стенограмме – урезаны в публикации) и старается обойтись без слова «ламаркизм», скомпрометированного в философской дискуссии: «…все абсолютно [генетики] несли одно – разве можно путем воспитания менять природу растения. Да это ламаркизм. На самом деле, товарищи, если из этого получается дело, а я дальше покажу, что получается, тогда это не ламаркизм, потому что ламаркизмом называется то, после чего дело не получается ( Аплодисменты ).
Дело заключается вот в чем. Никто не признает ламаркизм, и большего врага ламаркизма, как Презент, по-моему, трудновато найти ( Аплодисменты ).
И в то же время Презент не только поддерживает эту ламаркистскую вещь, которую я проповедую, но просто является, пусть он опровергнет и скажет, что я не прав, душой этого дела ( Аплодисменты )» [298] .
Лысенко стесняется слова «ламаркизм». До него не дошли впечатления от беседы Сталина с бюро ячейки ИКП в декабре 1930 г. Он не мог знать, что в 1906 г. некто «К. Ст.» писал на грузинском языке в провинциальной газете о своих симпатиях к неоламаркизму. В те годы на этот факт обратил внимание, вероятно, лишь один политик: полагают, что не он писал свой доклад, но он читал материалы и редактировал его [299] . В скором времени генетики ощутят последствия этого внимания.
Вавилов старательно избегал конфронтации и демонстрировал лояльность партийному руководству. Он настаивал, чтобы Г. Мёллер не касался генетики человека и ламаркизма. Но Мёллер (пославший в мае письмо Сталину о евгенике, где назвал представления Лысенко – Презента «пустой фантазией» [300] ), поддержанный Кольцовым, объединил эти вопросы в заключительной части доклада. Он другими словами повторил аргумент Филипченко 1925 г., известный ему от Кольцова, стойкого защитника генетики, ставшего на IV сессии 1936 г. лидером наиболее активной антилысенковской части аудитории. Основную часть его доклада читает Кольцов. Поблагодарив Кольцова, Мёллер читает заключение, замененное в опубликованной стенограмме тремя вялыми бессодержательными фразами. Приведем этот энергичный фрагмент.
«Мы должны удвоить наше внимание, чтобы не только высоко держать знамя в больших теоретических разделах нашей области, но даже еще выше в отношении той связи теории с практикой, какую мы покажем. Если, однако, наши выдающиеся практики будут высказываться в пользу теорий и мнений, явно абсурдных для каждого обладающего хотя бы элементарными знаниями в генетике, как положения, выдвинутые недавно Презентом, Лысенко и их единомышленниками, то ученые, являющиеся друзьями СССР, будут глубоко шокированы, ибо в данном случае стоящий перед нами выбор аналогичен выбору между знахарством и медициной, между астрологией и астрономией ( Аплодисменты ), между алхимией и химией.
Наконец, необходимо отметить, что если бы ламаркизм, идейная группа которого боролась здесь против генетики, получил здесь широкое распространение, то этим была бы создана благодатная почва для сильной идеологической поддержки претензий фашистов, верящих в сохранение зародышевой плазмы.
Должен казаться совершенно естественным вывод, что поскольку пролетарии всех стран и особенно колониальных в продолжение долгого времени были в условиях недоедания, болезней и при отсутствии возможностей для умственного труда и фактически были рабами, то они должны стать за это время по своим наследственным задаткам и биологически низшей группой по сравнению с привилегированными классами ( Аплодисменты ), как в отношении физических, так и умственных черт. Ведь согласно этой теории подобные фенотипические признаки должны были в некоторой степени отразиться и в половых клетках, развивающихся как часть соматических тканей.
То обстоятельство, что эта порочная и опасная доктрина была бы логическим следствием ложных ламаркистских предпосылок, которые в настоящее время выдвигаются противниками генетики, должно заставить взяться с особенной резкостью поддерживать перед всем миром критическую научную концепцию наследственности и изменчивости. Обострение борьбы с фашизмом, свидетелями которой мы в настоящее время являемся, делает это особенно настоятельным (
Продолжительные аплодисменты )» [301] .
Глава VIII РАННЯЯ МЕДИЦИНСКАЯ ГЕНЕТИКА
«Левит Соломон Григорьевич родился 6 июля 1894 г. в небольшом городке Вилкомире Ковенской губернии (ныне – гор. Укмерге Лит. ССР) в очень бедной семье (отец – инвалид, работал сторожем). Из четырех сыновей лишь С. Г. (младший) сумел получить образование исключительно благодаря собственной инициативе и настойчивости (в письме – воспоминаниях, написанных по просьбе В. П. Эфроимсона в 1965 г., моя мама пишет «Он сам пошел в школу»). По ее же словам, в городе не было, пожалуй, более бедной семьи; так, например, моя бабушка старалась покупать более черствый хлеб «чтобы меньше ели». Огромное желание учиться и очень рано проявившиеся незаурядные способности маленького ученика привлекли внимание преподавателей. Благодаря их помощи и поддержке С. Г. уже с 10 лет начал работать – репетиторствовать. Первое время учеников подыскивали ему сами преподаватели. В дальнейшем весьма успешная работа С. Г. в качестве репетитора [с 10 лет] позволила ему не только окончить Городское училище и Вилкомирскую гимназию, но и помогать родителям.
