удовлетворения, обряды могут сохраняться до тех пор, пока они не надоедают, особенно если они доставляют удовольствие. Но они уже не воспринимаются всерьез как ритуал, а потому легко сдаются перед даже скромным сопротивлением или исчезают навсегда, когда кризис приводит к их кажущейся временной приостановке.
Если не принимать во внимание личный опыт, то роль войн в том, что они совершают переворот в жизни сохранившихся обычаев, весьма примечательна. Современные наблюдатели отмечали это развитие без комментариев или просто приписывали его непосредственно катастрофе. Но война была не столько причиной перемен, сколько ускорителем уже начавшихся изменений". Эдгар Морен точно подмечает, что в приходе Плодемет "война 1914 года ускорила и усилила большинство процессов, начавшихся в 1880-1900 годах". Как и Великая революция в крестьянском языке, Великая война стала символической разделительной линией между тем, что было, и тем, что есть, так что информанты в ходе опроса использовали такие термины, как jadis и avant la guerre как взаимозаменяемые. Однако войны - это не водоразделы для обычаев, а трудные времена, когда люди вынуждены сосредоточиться на главном и посмотреть на вещи по-другому. Многие праздничные обычаи были вынужденно приостановлены Великой войной. В сельской местности траур был почти таким же всеобщим, как и трудности: два года по родителям, один - по братьям и сестрам. Не было ни свиней для забоя, ни праздничных семейных обедов, ни народных гуляний. А после войны разразилась эпидемия гриппа. К 1919 году старые обычаи перестали быть частью жизни людей. Некоторые из них были восстановлены в довоенном виде, но многие были тихо забыты". Даже война 1870-71 гг., как мы уже видели, внесла существенные коррективы в старый уклад жизни. Кампании были относительно короткими по меркам ХХ века, потери были гораздо меньше, но значительная часть севера - от Бельфора до Дубов и Юры, на запад от Верхней Садны до Оби и всех районов к северу от Арденн - оставалась под немецкой оккупацией как минимум до конца 1872 года, а в некоторых случаях и до августа 1873 года. Это вряд ли способствовало праздничному настроению. Во всяком случае, многие фольклористы видят здесь "1789 год наших народных традиций", и есть некоторые свидетельства в их пользу."° В винодельческой стране Марна праздник кошеле, на котором сборщики винограда приносили последнюю гроздь владельцу виноградника, заканчивались войны. В Делле, близ Бельфора, летние костры не пережили трех лет немецкой оккупации". В Орне, оккупированной до весны 1871 г., в некоторых деревнях так и не возобновились традиционные костры. В Сен-Жермен-л'Эспинассе (Луара), как мы уже видели, некоторые из наиболее бурных брачных обычаев были отменены в 1870 году. В долине Уазы, в Эсне, производство конопли и льна.
Он катастрофически пал во время оккупации и так и не восстановился, как и связанные с ним праздничные мероприятия, которые угасли в 1890 году. Мы слышали, как прусская война положила конец древнему обряду плодородия в Ле Месниль на Марне. Большинство из этих случаев произошло там, где война оказала свое влияние; в любом случае они не особенно многочисленны. Война 1914-18 гг. была иной. Как описал ее отец Гарнере для Франш-Конте, это был "кровавый перелом, нанесший нашим деревням такой удар: 20 убитых на 300 жителей, все обычаи разрушены"?
Именно те изолированные регионы, где обычаи сопротивлялись дольше всего, подтверждают слова Гарнере. В Виваре Великая война стала "подлинным разрывом в исторической паутине". В Луаре длинный список обычаев закончился с 1914 г.: харивари в ряде мест, вуали, ели, которые ставили у порога новобрачных. Даже приданое, как утверждается, утратило свое значение. В Авейроне после 1918 г. только дети зажигали "маленькие" летние костры; то же самое или совсем не делали в Гарде, Перигоре, Сарладе, Диуа, Кверси и, что весьма показательно, в Аргонне. В Эсне и Па-де-Кале обычаи сбора урожая прекратились вместе с войной; что еще более удивительно, то же самое произошло в Пюи-де-Деме. В Марне исчезли многие обычаи: feux de brandons, ноябрьский наем холопов на год (louée de Saint-Martin), различные торговые и диетические кушанья, многочисленные костры в середине лета. Однако в районе Пюи и в Бурбоннэ сохранялись примерно те же обычаи. Группы сборщиков урожая теперь были одеты в униформу. Приостановились сезонные наемные работы, а вместе с ними и праздники, песни, танцы. В Форезе не было трудоспособных мужчин, чтобы нести статуи святых в процессиях; их больше никогда не несли. Исчезли маскировочные костюмы, которые надевали на Марди Гра. Отказались от обычая звонить в колокола в течение всего кануна осени".
Карта угасших костров тянется от Арденн до Ланд и Канталя. Карнавал погиб там, где он сохранился - в Форезе, Оверни, Лимузене. Исчезли сохранившиеся в Провансе обряды вроде избрания аббата молодежи и короля клерков. Исчезли и шамбре, лишившись своего членства. Продолжать не стоит. Землетрясение было страшным, и старая одноконная телега развалилась на все части. "Теперь с фетом покончено, - заявили жители Лантенна, - мы больше не увидим фетов". Так и случилось. Через несколько лет феты действительно были проведены вновь, но уже по-другому - для развлечения." Ритуал умирал, а теперь его нет.
Для национальной интеграции война стала огромным шагом вперед. Разрушив сохранившиеся анахронизмы, она в то же время ускорила наступление всех тех трансформаций, которые мы наблюдаем в настоящее время. Способы речи, питания, мышления, и без того быстро менявшиеся, были брошены в блендер и стали меняться еще быстрее. Время сыграло свою роль: последствия были бы более поверхностными, если бы война была такой же короткой, как война 1870-71 гг. Беженцы из захваченных немцами районов, размещенные в деревнях в глубине страны, сначала жили отдельно, но в конце концов обстоятельства вынудили их общаться с жителями. Одни только языковые трудности должны были быть серьезными. Один северный шахтер в своих недавних воспоминаниях рассказывает, как ему пришлось "заново учить французский", когда его отправили на операцию на легком в клинику в Авейроне, где никто не мог понять, на каком языке он говорит. Особенно чуждыми были эвакуированные из городов или промышленных районов, но даже фермерские семьи были иностранцами за пределами своей доли. Тем не менее, у фермеров не хватало рабочих рук, перемещенные лица нуждались в средствах и услугах, а война продолжалась и продолжалась. Как бы люди ни относились друг к другу, культурная интеграция продолжалась.
Все это в еще большей степени относится к солдатам. Опасности войны пронесли их по всей стране, о которой они недавно узнали из книг, заставили "заново учить французский", чтобы общаться с товарищами и гражданским населением, открыли дверь
