class="p1">— Я этого не допущу.
«Слишком много обещаний для одного дня. Только избавился от груза ответственности — тут же набрал себе новый. Ха… Так вот оно как. Теперь я не могу остановиться. Вынужден двигаться вперед. Знакомо, Ахин?»
— Надеюсь, — бригадир посмотрел на фортификационную громаду Цитадели. — Всем нам нужны перемены. Желательно к лучшему… Что бы вы ни задумали, полагаю, будет непросто. Вы справитесь?
— Я должен.
— Иного шанса не будет. Ни у вас, ни у нас, ни тем более у порождений Тьмы.
— Знаю.
— Если вам нужна моя помощь…
— Нет, благодарю, — Ферот улыбнулся и неловко хлопнул пожилого солдата по плечу. Дружеские жесты давались ему с большим трудом. — Цитадель нас все равно разделит. Я пойду своим путем. А ты… — он снова быстро оглянулся на вход в казематы: — Выведи их. Если у меня ничего не получится, то они хотя бы умрут свободными.
— Слушаюсь, епископ, — Ирьян повернулся к подчиненным: — Приказ ясен? Выполнять!
Солдаты, негромко переговариваясь и искоса поглядывая на одержимого атлана, без лишней суеты построились в колонну — в этом не было необходимости, но они уже не могли побороть армейские привычки — и начали спускаться в подземелье. Ферот чувствовал исходящие от них опасения и легкое недовольство, но перечить командиру никто не стал. Ирьян по достоинству заслужил среди них непререкаемый авторитет, да и, откровенно говоря, в последнее время среди людей все глубже пускали корни смутные подозрения — высшие создания Света явно жили в своем надуманном мире, обращаясь с человечеством как с каким-то ресурсом. Атланская империя давно мертва, и все уже устали притворяться, что разложением не пахнет.
— Ирьян, еще кое-что…
— Да?
— Свобода — вещь пьянящая, — понизив тон, произнес Ферот. — Она способна вскружить голову и порождениям Тьмы, и людям. На улицах Камиена могут начаться беспорядки. Пожалуйста, не дай этим искрам разгореться в пожар хаоса, который охватит всю страну. Ахин считал, что таково неизбежное перерождение мира. Но все должно закончиться иначе. Довольно насилия, крови и смертей. У тебя есть верные солдаты и опыт, сила и дисциплина. Я могу положиться только на тебя. Прошу, сохрани порядок, что бы ни произошло.
Ирьян задумчиво прищурился, глядя в его глаза — по-атлански светлый и абсолютно черный. Епископ сильно изменился, и дело даже не в одержимости. Атланское стремление к самосовершенствованию всегда было заключено внутри сферы идеалов Света и интересов империи. Но Ферот вышел за ее границы. Точнее, он был выброшен. Одержимый атлан больше не мыслит в масштабах страны и доктрины. Перед ним открылся весь мир, скрытый от взора и ума его высокородных сородичей.
— Я вас понял, епископ, — кивнул пожилой бригадир. — Будет сделано.
— Спасибо.
— Что-нибудь еще?
— Нет. Это все.
Ирьян снова кивнул и по-армейски вытянулся.
— Тогда позвольте приступить к выполнению ваших приказов… то есть просьб. И приказов.
«Солдат. Он не может перестать мыслить по-своему. Как и всякое разумное существо. С чего же я взял, что все они смогут взглянуть на мир иначе? Хотя… Я ведь смог».
— Конечно. Приступай.
— Слушаюсь, епископ, — Ирьян отсалютовал ему тем же немного небрежным жестом, что и при встрече: — Желаю удачи.
«Да, она мне пригодится, — усмехнулся одержимый атлан, торопливо хромая к высокой арке входа в Цитадель. — Как-никак, удача — основа моего плана».
Глава 19: Конец…
Ферот вошел в зал с четырьмя дверьми на самом верхнем этаже Цитадели, обессилено привалился к стене и медленно сполз по ней на пол.
Епископ никак не мог отдышаться — кажется, одно легкое было так же парализовано, как и вся левая половина тела. Впрочем, атлан стал замечать, что некоторые образы, запечатленные черным глазом, понемногу прояснялись в голове, но воспринимались они все равно как описание картины, услышанное из чужих уст. А потемневшая левая нога со временем даже начала сгибаться в колене, и к ней понемногу возвращалась чувствительность, чего, к сожалению, нельзя было сказать про руку. Однако подъем на вершину крепости дался Фероту очень нелегко.
Цитадель и в самом деле оказалась совершенно пустой для одержимого атлана, тут он не ошибся. Озаренная Светом твердыня вытеснила его, изгнав оскверненное существо из своей светлой души в покинутое всеми материальное тело.
С одной стороны, епископу повезло — его так никто и не остановил. В пыльных каменных коридорах не было ни одной живой души, хотя порой из-за углов слышались приглушенные голоса, разносимые одинокими сквозняками. Редкие залы, встретившиеся на пути Ферота, тоже пустовали и выглядели заброшенными — повсюду висела паутина, древняя мебель рассыпалась в труху, поверхность мрамора без должного ухода стала ноздреватой и покрылась темными пятнами, а выцветшие гобелены истлели так сильно, что уже не годились даже на корм моли.
С другой стороны, добираться до верхнего этажа, выискивая лестницы в лабиринтах Цитадели и преодолевая тысячи ступенек со всего лишь одной здоровой ногой, было, мягко говоря, утомительно. Прошел не один час, прежде чем Ферот, изможденный ментально и физически, смог ступить в тот самый зал перед резиденцией кардинала. И теперь он сидит на отполированном до блеска полу и пытается отдышаться, а по огромному пустому пространству разносится эхо его сдавленного стона, вызванного колющей болью в легком и мучительными спазмами ноющих от напряжения мышц.
«Все вокруг… Оно такое же, как раньше», — вдруг понял епископ, глядя по сторонам. Даже для него в этом месте Цитадель была той самой озаренной Светом твердыней атланов. Впрочем, что-то все же изменилось. Или наоборот — не изменилось.
Ферот был изгнан из души Цитадели, потому что она — воплощение мышления атланского народа и убежденности в непогрешимости искусственных идеалов Света. Ему там не место. Но здесь все было иначе. Это совсем другая душа древней крепости, воссозданная истинной верой. И она впустила в себя одержимого епископа. Ибо над ним должен свершиться суд.
«Такова воля светлых духов».
— Вы здесь из-за меня? — спросил Ферот, глядя на призрачные ярко-желтые всполохи.
Они кивнули. Конечно, у них не было ни голов, ни тел, ни их подобия, но по размеренному движению бликов епископ понял, что они кивнули.
«Светлые духи покинули свою обитель, чтобы вынести мне приговор. Большая честь. Наверное».
В принципе, было бы слишком наивно полагать, что величайшая святыня Атланской империи никем не охраняется. То есть «никем», если не брать во внимание весь народ атланов и саму озаренную крепость, изгоняющую зло и инакомыслие.
И вот они, недремлющие стражи светлой сущности, предстали перед Феротом. Те, кого принимали за безучастных, безвольных и апатичных созданий, лишившихся цели существования после поражения Тьмы, оказались не просто символами
