И пусть нас зовут 'врачи без башки'. Пусть. Иногда с ненавистью, иногда с суеверным страхом, все оттого, что мы без оглядки лезем в самое пекло и работаем на пределе, спасая жизни. Потому что иначе нельзя! Потому что если не мы, то кто?..
…И жаркое тепло костра, волнами согревающее озябшие руки, в ночи, где-то посреди вселенной. И тихие переборы гитары в умелых пальцах, и свои, сидящие вокруг, и состояние полного покоя, и дикое, не находящее выхода счастье от осознания того, что раз мы есть, то ничего страшного случиться не может. А если и случиться, все можно поправить. Из воздуха, почти из ничего сотворить мобильные госпиталя, питьевую воду, горячую тарелку супа с куском мягкого серого хлеба, теплые одеяла и сухие палатки… В такие минуты ты чувствуешь себя почти Богом! И на миг можно позволить себе думать, что жизнь может и не настолько плоха, как ты привыкла считать.
А полешки мирно потрескивают в костре, и ты жмуришься, глядя на яркие языки оранжевого с переливами пламени. И похожий на пирата Себастьяно, подмигивает тебе с той стороны костра и передает гитару Явору, у ног которого вольготно развалилась черно-белая собачища по кличке Домино, и властно приказывает: 'Играй!' И просит тебя: 'Потанцуй со мной, cara'. И ребята раздвигаются, освобождая место, а гитара поет пасадобль с дробными перекатами, набирая силу, как горная река, внезапно вышедшая из берегов. И замирая от счастья танцуешь босиком, похожая на ведьму в красноватых бликах костра, и взметаются черные ведьмины космы, ребята хлопают в такт, а Себастьяно, хохоча подхватывает и кружит и его веселый крик: 'Ты лучшая, cara!'…
И спокойствие рвется вмиг подчиняясь призыву сразу всех раций, и гитара жалобно замирает на самой высокой ноте — что-то случилось. У спасателей не бывает выходных, даже если они собрались впервые за несколько лет. И гаснет костер, и скользят в сгущающемся мраке бесшумные тени, торопливо пристегивая пояса со спасательской амуницией еще не зная толком, что и где произошло. И в темноте отчет, в который вплетается твой спокойный уверенный голос: 'Радагаст работает!' И вперед! Только вперед, потому что отступать некуда, да и нельзя — сзади никого нет, кто может прикрыть…
…А посреди этого безумия глупый и добрый мальчишка Зак, подобранный тобою в подворотне и как-то вмиг, ни у кого не спросив, ставший дороже всех, и жизнь за него отдать не страшно и не жалко совсем…
Все это минутой пролетело в голове. Добро пожаловать обратно, доктор Анна Дмитриевна Романова! Давно не заглядывали.
Я с трудом разлепила склеивающиеся веки, осмотрелась. Чего и следовало ожидать — обычная одноместная палата в отделении интенсивной терапии освещенная дежурным светом. Светло серая обшивка стен, аппаратура жизнеобеспечения, кронштейн капельницы. Ничего оригинального. Зеленое больничное белье на кровати с эмблемой. Я присмотрелась. Час от часу не легче — я на Алкионе! Выходит, папаша своего добился… Черт! А где же Зак!? Меня покрыл холодный пот от мысли, что он мог остаться на Ценсе или, что еще хуже, пока я прохлаждалась в бессознательном состоянии, его могли отправить в приют! Да, кстати, а чего это я собственно была в бессознательном-то состоянии?
Ответа на этот вопрос я доискаться не успела. В коридоре послышались голоса, шаги нескольких человек и дверь в палату распахнулась. Не желая раньше времени обнаруживать свое возвращение, я закрыла глаза и притворилась ветошью.
Судя по шорохам в палату набилось около четырех или пяти человек. Они обступили койку и принялись внимательно оглядывать мое бренное тело. Дотронуться, правда, никто не посмел.
— Она еще не пришла в сознание, — немного разочаровано протянул девичий голос, в котором я узнала Нику.
— Ника, не все сразу! — тихо запротестовала моя подруга, а ныне жена моего отца и мать моего сводного брата, Наташа. — Мы же только два часа назад ее из этой ванны вытащили!
— Наташа, ты хоть примерно можешь сказать — когда? — суровый голос отца заполнил помещение. Хоть бы постеснялся болящей, ревет во всю глотку! Никакого понятия у человека.
— Этого тебе никто не скажет, — терпеливо ответила Наташка. — Может через час, может через неделю, а может вообще в себя не придти. Это уж как организм совместно с богом распорядятся.
Что ж, неплохой вывод, вполне профессионально. Вот только не час, несколько минут ранее.
— Если она не придет в себя, я убью этого сопляка! — угрожающе заявил родитель. Не бог весть что, но все же. Раз убьет, значит Зак в зоне досягаемости. Может, где-то совсем рядом, в соседней палате. Ладно, разберемся…
— Дима, так нельзя, — укорила его Ната.
— Вот именно, папочка, — проговорила Ника. Мне кажется, или в ее голосе прозвучала издевка? — Если Анька считала, что парень должен жить и даже, по твоим словам, закрывала его собой, значит на то были веские причины. Да к тому же ты можешь не успеть выполнить свою угрозу. Парень две недели сидит в карантине и к нему никто не ходит. Может, он уже давно того… с катушек двинулся!
Ну, вы и сволочь, господин генерал! Держать Зака взаперти столько времени, мальчишка-то, между прочим, ничего плохого вам и не сделал! А тебе, Никуша, спасибо большое за точный адрес! А теперь проваливайте отсюда, да поскорее! Главное подняться, с Грабовым я как-нибудь договорюсь. Не думаю, что за истекшие годы он покинул столь хлебное местечко.
— Ну и пусть двинулся! — рявкнул на всю ивановскую нежный родитель. — Я из-за него чуть дочь не потерял!
— Ой ли из-за него! — насмешливо съязвила Ника. — Тут не столько этот мальчишка виноват, сколько ты сам! Из-за своего идиотизма ты чуть дочь не потерял, это единственное, что я могу тебе сказать.
— Еще одно слово!..
— Дима!
— Ника права, — вклинился в разговор незнакомый и приятный мужской голос, — мы здесь все виноваты, так что может мы все успокоимся, и послушаем, что нам скажет Наташа.
— Спасибо, Олег, — прочувствовано поблагодарила Наташка. Опа, это оказывается Олег, хотя ничего удивительного. Парень вырос, голос устоялся, вот и не узнала. — Значит так, Аня стабилизировалась, видите, мы ее даже с искусственного дыхания сняли, регенерация проходит даже лучше, чем ожидалось, следы обморожения затянулись, так что даже шрамов не останется…
— Не нашими молитвами, — не удержалась от язвительного замечания Ника, несмотря на то, что ситуация оставалась взрывоопасной. — Кабы не тот мальчишка, позвонивший неизвестно куда и появившийся вслед за этим контрабандист, которого ты, папочка, так и не сумел выловить, ничего бы не было!
Заку, конечно, спасибо, но… Низа!!! Я же просила, не задействовать пока Кирилла! Никто кроме этого оборотистого парня не сумел бы уйти у родителя прямо из-под носа! А если бы поймали!? На нем же еще не снятое обвинение висит!
— Н-да, — задумчиво протянула Наташка, — не приди то оборудование вовремя, вряд ли бы у Аньки был шанс выжить. Глубокое обморожение это вам не шутки. И вот, что интересно. Ни этого оборудования, ни раствора нет ни в одном каталоге…
Естественно, его нет! Оно же только в разработке! И разработка весьма успешная, раз я все еще здесь. Надо связаться с Низой и порекомендовать в серию.
— Но ведь сработало! — резонно заметила Ника. — Похоже, в Анькином окружении появились люди, ценящие ее гораздо больше, чем мы.
— Ника, перестань! — не выдержал папаня. — Да, мы совершили ошибку, так что теперь?
— Ничего, вот только, у меня ощущение, — задумчиво проговорил Олег, — что Аня никому спасибо не скажет, когда очнется. Скорее уж наоборот. Ведь если она не подавала о себе вестей за все эти годы, значит считала, что так надо, или хотела, что б о ней забыли. А мы…
— Правильно хотела, и я не жажду оказаться рядом, когда она очнется. Там уж никому не поздоровится! А первому она глаза выцарапает тебе, дорогой папочка! Ты ее проклял, отрекся от нее…
— Ника, может, хватит? Мы все это уже слышали и не один раз! Да, Дима совершил ошибку и теперь собирается ее исправить! — заступилась Наташка за мужа.
— А вы у Аньки спросили, хочет ли она вашего исправления? — поинтересовался Олег, похоже, всецело поддерживая Нику.
Интересно, они долго еще будут разглагольствовать стоя над моим смертным одром? Душа требует свершений, а пока они здесь толкутся я и глаз открыть не могу. К чему афишировать свой приход в сознание? Жаль, 'Беркута' здесь нет, стоит мой кораблик солнцем палимый и дождями омываемый на платной стоянке на Юпитере. Придется Кирилла еще раз отзывать из его вынужденного отпуска, пусть перегонит куда поближе…
Родственники потоптались надо мной еще некоторое время, поспорили для порядка и наконец удалились, вспомнив, что больничная палата не самое удачное место для семейных разборок.
Уф! Я села на кровати, утомили они меня! Провела рукой по волосам и меня заметно передернуло — они были скользкие и какие-то липкие, ощущение отвратительное. Хорошо же стало здешнее обслуживание — голову могли бы уж помыть! Хотя, если меня вытащили всего два часа назад отмыть несчастную больную просто могли не успеть.
