Катя тоже шла вместе со всеми, подхваченная общим порывом.
Раевская бежала впереди остальных, она распахнула дверь, первой вбежала в кабинет и закричала.
Этот крик как бы подвел черту, надежды на ошибку не осталось.
Все снова столкнулись в дверях.
Отсюда уже был виден кабинет Елизаветы, хорошо знакомый всем присутствующим: большие окна, стеллажи с книгами и журналами, на светлых стенах – афиши фильмов и сериалов, рекламные постеры канала, дипломы конкурсов и фестивалей. Между окнами – большой стол, и за этим столом, уронив на него голову, сидел Юрий Борисович Муратов.
Можно было подумать, что он устал и заснул, уронив голову на стол, точнее, на груду бумаг.
Можно было бы так подумать – если бы не страшная рана на голове, если бы не кровь, залившая всю столешницу, если бы не брызги крови на полу и на стене позади стола.
При виде этого жуткого зрелища все окаменели, застыли в дверях, словно превратившись в скульптурную группу – аллегорию ужаса и изумления. Раевская ожила первой, подбежала к столу, схватила Муратова за руку и закричала:
– Юрий Борисович! Юра! Что с тобой?
Она трясла безжизненную руку, пыталась заглянуть в лицо Муратова.
Наконец уронив его руку на стол, она обернулась к остальным и крикнула:
– Что вы стоите? Может быть, ему еще можно помочь? Кто-нибудь, вызовите «Скорую»!
Катя вспомнила, что свекровь когда-то говорила, будто у Муратова и Фиры сто лет назад был роман. Впрочем, эта мысль была неважной и неуместной.
Все остальные уже окружили стол, молча смотрели на неподвижного Муратова. Рокотов подошел к Фире, взял ее за руку, попытался отвести ее в сторону.
– Эсфирь Ильинична, – проговорил он мягким убедительным голосом, – ему уже никто не поможет. Юрий Борисович умер. И не надо ничего здесь трогать. Это – место преступления.
– Умер? – переспросила Раевская, обведя присутствующих невидящим взглядом. – Но как же так…
– Пойдемте отсюда, – уговаривал ее Рокотов. – Вам не нужно тут находиться, не нужно смотреть на него…
Фира подчинилась. Она шла медленно и неуверенно, как кукла. Ведя ее под руку к двери, Рокотов обернулся к остальным и проговорил сухим трезвым голосом:
– Господа, не прикасайтесь ни к чему и покиньте кабинет.
– Он прав! – опомнился Бубенцов и попятился, потом развернулся и пошел к выходу, стараясь не наступать на брызги крови, тут и там запятнавшие ковер. Остальные потянулись за ним.
Катя, которая последней вошла в кабинет, теперь тоже оказалась в самом хвосте. Прежде чем отойти от стола, она машинально огляделась и увидела на полу, в полуметре от ножки стола, каменную статуэтку. Это была фигурка пеликана, символ одного из международных фестивалей, в котором принимал участие канал. Этот каменный пеликан уже давно стоял на столе Елизаветы.
А теперь он лежал на полу и был в крови. Кроме того, к нему прилипли несколько седых волосков.
Катя поняла, что каменный пеликан – орудие убийства, и невольно вздрогнула. Ей и до этого было страшно, страшно и как-то мерзко, но сейчас стало еще страшнее.
И в то же время она не могла отвести глаз от окровавленной статуэтки, ей представлялось, как кто-то ужасный, кто-то лишенный лица, берет со стола эту статуэтку и неожиданно бьет по голове ничего не подозревающего старика…
И вдруг на полу рядом с каменным пеликаном Катя увидела пуговицу.
Это была необычная пуговица: обтянутая серой тканью пуговица от дорогого мужского пиджака. Не просто от мужского пиджака, а от того пиджака, который ее муж купил прошлой весной в Лондоне, в элитном магазине на Оксфорд-стрит. Она очень хорошо помнила эти пуговицы. Петр, который обожал дорогую одежду, объяснял ей, что каждая пуговица обшита вручную.
Но этого… этого не может быть!
Петр, конечно, жуткая скотина, но он – не убийца!
Ей непременно нужно было получше разглядеть эту чертову пуговицу!
Катя остановилась, оглянулась на дверь.
Кто-то уже вышел из кабинета, остальные стояли в дверях. Во всяком случае, никто не смотрел в ее сторону. Тогда, подчинившись внезапному порыву, Катя схватила со стола чистый листок бумаги, наклонилась и подняла пуговицу, прихватив ее этим листком. Подняв эту пуговицу, она взглянула на нее вблизи и окончательно убедилась, что это – та самая пуговица от пиджака Петра. На серой ткани, которой эта пуговица была обтянута, виднелись маленькие буквы P и F. Пол Форсайт – именно так звали того дорогого портного. И еще… еще она увидела, что пуговица испачкана кровью.
Снова бросив на дверь вороватый взгляд, Катя завернула пуговицу в бумагу и спрятала ее в карман.
Она сама не знала, зачем это сделала.
Выйдя вслед за остальными в коридор, она поискала взглядом мужа, но он куда-то исчез. Все остальные стояли в коридоре кружком, в центре его находилась Фира. Она обвела всех глазами и вдруг подняла руку:
– А ведь его убил кто-то из вас!
– Что ты говоришь, Эсфирь? – перебил ее Бубенцов. – Я, конечно, понимаю, в каком ты сейчас состоянии, но это не дает тебе права…
– Я знаю, что говорю! – выкрикнула Фира. – Постороннего человека сюда не пропустят!
Она вдруг ссутулилась и зарыдала. Рокотов подошел к ней, осторожно взял за плечи и отвел в бухгалтерию, поручив заботам тамошних женщин, а сам стал звонить в полицию.
Слухи о смерти Муратова уже распространились по всему зданию. Люди толпились в коридоре и вполголоса переговаривались. Рокотов успел распорядиться, чтобы охранники никого не впускали в кабинет – и так уже натоптали на месте преступления.
Катя подошла к Рокотову, вполголоса спросила его:
– Что же теперь будет?
– А что? – он быстро и внимательно взглянул на нее. – По-моему, для нас ничего не изменилось.
Вдруг откуда-то появился Петр, подошел к ним и раздраженно осведомился:
– О чем это вы тут шушукаетесь?
Не дождавшись ответа, пристально посмотрел на Рокотова и задал новый вопрос:
– Для чего ты пригласил ее на собрание?
– Вы имеете в виду Екатерину Алексеевну? – переспросил Рокотов, чтобы потянуть время.
– А кого же еще? – Глаза Петра зло сузились. – Не юли! Отвечай мне прямо!
Катя не слушала его: она разглядывала пиджак. Пиджак был тот самый, английский. Все три пуговицы спереди были на месте. Но есть ведь еще пуговицы на рукавах… Да, конечно, эта маленькая пуговица могла быть только на рукаве…
Она пыталась их разглядеть, но Петр то размахивал руками, то убирал их за спину. Ей захотелось схватить его за руку и сильно сжать – так чтобы он поморщился, затих и посмотрел на нее затравленно, чтобы стереть наконец с его лица выражение вселенской злобы и ненависти ко всем. Хоть бы для приличия помолчал! Но он и не думал.
– Отвечай! – повторил Петр, шагнув к Рокотову и двигая желваками.
Но в это время открылась дверь, и в комнату вошел высокий худой человек с бритой наголо головой. Дешевый мятый костюм болтался на нем, как на вешалке, но темные, глубоко посаженные глаза показались Кате умными и проницательными. За ним едва поспевал коротконогий толстяк в сером свитере.
– Майор Каховский, – представился долговязый, оглядев присутствующих цепким внимательным взглядом. – А это – капитан Пантюшкин, – он кивнул на своего спутника.
«Как Дон Кихот и Санчо Панса, – подумала Катя. – Даже имена похожи…»
Тут же она устыдилась своих мыслей, неуместных в такой трагический момент.
– Ну, где тут у вас потерпевший? – проговорил майор Каховский, выделив взглядом Рокотова и обращаясь к нему.
Рокотов, обрадовавшись, что можно прекратить неприятный разговор с Петром, подошел к полицейским, представился и повел их на место преступления.
Полицейские быстро осмотрели кабинет, позвали из коридора фотографа, который сделал несколько снимков. Тем временем приехал медицинский эксперт, пожилой сутулый дядька, который курил сигарету за сигаретой. Он осмотрел убитого, и того унесли на носилках. Катя проводила носилки взглядом. Она увидела тело, накрытое простыней, из-под которой свисала худая рука в синих венах.
К счастью, Фира Раевская этого не видела, ее предусмотрительно закрыли в бухгалтерии.
После этого Каховский собрал людей, объявил, что начнет опрос свидетелей и до его окончания никому нельзя покидать офис.
– А сейчас, пока вы все вместе, я хочу, чтобы вы вспомнили, кто из вас последним видел потерпевшего.
Охранник Витя сказал, что Муратов появился в двенадцать сорок.
– У меня в журнале есть соответствующая отметка, – сообщил он гордо.
Приехав, Муратов зашел к Алле, секретарше покойной Елизаветы, и уточнил время начала собрания акционеров.
– Мы с ним разговаривали не больше минуты, – сказала Алла, – после этого он прошел в кабинет Елизаветы Петровны…
– Тот самый, где его убили? – уточнил Каховский.
– Ну да. Я ему открыла кабинет, он хотел там просмотреть кое-какие бумаги.
– И больше он оттуда не выходил?
