— Рада, что оказалась полезна. И, пожалуй, я приму ваше любезное предложение. Что-то меня ноги совсем не держат.
— Еще бы! — он покосился на огромную, круглую кровать, нож, разрезанное белье и его передернуло, — У вас редкое самообладание. Я раз двадцать был готов плюнуть на договоренности и войти. Думаю, я поседел, пока ждал сигнала.
— На самом деле опасности почти не было, — раздумчиво сказала я, — он до самого конца, практически, держал себя в руках. Балансировал на грани, да… Но держался за разум. А значит, поддавался управлению.
Мужчину еще раз передернуло.
— Вы, психологи, страшные люди.
— Как это верно, капитан, — кивнула я и с облегчением расслабилась.
До дома мы доехали быстро. Даже слишком быстро, на мой взгляд. В машине все же были люди. Я подумала, что сейчас поднимусь домой, в свою темную квартиру, где останусь совсем одна — и мне стало по-настоящему плохо. До рассвета оставалось еще часа четыре, и их надо было как-то прожить. А я совсем не чувствовала себя способной на такой подвиг.
…Но в моем окне горел свет.
Божественный запах хорошего кофе я ощутила еще на лестнице. А когда вошла, просто окунулась в него. Он не просто был, он пропитал стены, висел в воздухе, «хоть топор вешай». Сколько же чашек кофе здесь выпили, пока меня не было?
— Все в порядке, Пол?
Он стоял посреди коридора, в тапочках моего отца, свободных шерстяных брюках на резинке. Старая фланелевая рубашка в клетку. Такой домашний вид. Словно он тут жил всегда.
— Как ты сюда попал? — выпалила я, вероятно, от неожиданности. Настолько не вязался домашний вид Профессора с моим коридором, что я непроизвольно перешла с ним на «ты».
А он совсем не удивился. Кажется, даже обрадовался.
— Ты же не забирала у меня ключи. Помнишь?
И тут я, действительно, вспомнила все. Абсолютно все.
Воспоминания обрушились на меня как цунами. Я, было, трепыхнулась, но волна оказалась настолько сильна, что меня поволокло, как щепку…
«…Полина, Пол… опомнись! Я настолько старше тебя, что это тема для анекдотов, а не для романа…
…Девочка моя, не сходи с ума… Уже сошла? Ну, тогда хоть меня не своди, ведь ты же видишь, что я держусь за разум из последних сил… Ты так красива…
…Пол, ты смотришь на меня так, что я теряюсь… Чем я так запал тебе в душу? Юной, ослепительной, успешной… Толстый лысеющий дядька ну очень средних лет…
… Хорошо, ты победила. Сдаюсь… И — да! Я тебя люблю…»
— Каскад! — сообразил он, — Черт! Как всегда вовремя. Быстро раздевайся, я сделаю ванну. Давай, помогу. Господи, ты хоть что-нибудь соображаешь? Ну-ка посмотри на меня, Пол! Вот сюда! Как меня зовут?
— Се. сергей, — выдохнула я сквозь сжатые зубы, — З. зачем?
— Зачем я здесь? Зачем в ванну? Тебе надо расслабить мышцы, у тебя судороги. Хочешь завтра не встать?
— З..зачем ты ушел? — выговорила я, с трудом складывая непослушные губы.
— Сначала ванна, потом укрепляющее, потом вечер воспоминаний, — скомандовал он.
— У..утро… Утро в. воспоминаний, — поправила я.
— Однофигственно, хоть «Рабочий полдень»!
Горячая вода подействовала как лошадиная доза успокоительного. Сумасшедший волчок внутри замедлил ход, а потом и вовсе остановился. Я сидела под струями падающей воды, бездумно меняла режимы и пыталась осознать, что последние годы жила с огромной дырой в биографии. И, что самое смешное, не осознавала этого. Словно так и надо.
Но теперь эта дыра закрылась.
Профессора я впервые увидела на вводной лекции. И меня на нем просто переклинило! Казалось, он забыл о психологии больше, чем я когда-нибудь смогу узнать, даже если буду учиться день и ночь, посещать все факультативы. Люди были для него открытой книгой, написанной на понятном языке, большими буквами. Ему не нужна была нить Ариадны: в лабиринтах чужого разума он ориентировался как на собственной кухне. Там, где мы все видели тупики — он видел распахнутые двери. Его мозг казался вселенной.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Я была очарована. Ходила за ним хвостом, ловила каждое слово… и не заметила, как влюбилась.
Надо отдать должное Сергею — он держался почти пять лет. Хотя, по его же собственным словам, заметил и отметил меня еще на первом курсе. И — все понял еще раньше, чем я.
Когда началась работа над дипломом, он сообразил, что тут — без шансов. Я, буквально, переселилась к нему, оккупировала его любимый диван, сидела в обнимку с ноутбуком в белой майке и шортах, задавала тысячу вопросов в минуту и отчаянно флиртовала. Потому что работа подходила к концу, а там мы неизбежно должны были расстаться…
Когда диплом был дописан, два экземпляра распечатаны и отосланы рецензентам, мы позволили себе небольшой праздник. Ликер «Фанагория», сыр.
Сейчас я помнила этот вечер до мельчайших подробностей и удивлялась — как могла его забыть? Именно тогда моя сумасшедшая страсть в первый раз одержала победу над его сдержанностью. Капля камень точит, да!
Тогда в первый раз я узнала счастье…
Чашка кофе с ликером и со сливками согрела и пальцы — и замерзшую душу. Многое встало на свои места. Теперь понимаю, почему так люблю эту адскую смесь, и почему она мне так здорово помогает.
— Я тогда тоже его узнал, — улыбается Профессор. Его улыбка — Чеширского Кота — лучше всяких слов говорит мне о том, что он полностью в курсе моих сумбурных мыслей.
— Тогда почему ты ушел?
— После аварии ты все забыла. И я решил, что, наверное, так будет лучше. Помучился — но отпустил.
— Очень благородно, — бурчу я себе под нос, — тогда к чему все эти письма? Подарки?
— Твои головные боли, — поясняет он, — Врачи ломали голову, но я сразу понял, что начал разрушаться блок. Тут уже было не до благородства, на кону стояло твое здоровье.
— Тогда почему просто не сказал?
— Психолог, — фыркает он, — Тебе переэкзаменовку устроить по подавленным и вытесненным воспоминаниям? Ты должна была вспомнить сама, иначе это была бы просто новая информация. Мозг ее принял к сведению, а на блок это никак бы не повлияло. А у тебя исчезла бы всякая мотивация добираться до потерянных воспоминаний. И головные боли могли остаться до конца жизни. И даже усилиться.
— Понятно, — киваю я. Действительно, все просто.
— С письмом ты молодец, сообразила.
— Это не я молодец, а он чайник, — я тоже фыркаю. Выходит так похоже на него, что мы смеемся, вместе, дуэтом. Как тогда, — Он думал, что если записка будет короткой, то я ничего не соображу. Но — лоханулся в одном месте. Написал «надень платье». Одно слово похерило всю его блестящую комбинацию. Оно было поставлено в будущем времени. Мой любимый маньяк, — я улыбаюсь, словно кошка, которая нализалась хозяйской сметаны, — он ставил все глаголы в прошедшем времени.
— Я был уверен, что все прошло. Хотел только, чтобы у тебя перестала болеть голова.
Его голос совершенно спокоен. И я знаю — все, что он говорит, абсолютная правда. Он действительно ни на что не рассчитывал. Он и в самом деле отпустил меня. И сегодня он пришел сюда не за тем, чтобы потребовать оплату по счетам. Он боялся, что будет каскад. И что я не переживу его в одиночестве.
Правильно, в общем, боялся.
— Знаешь, больше всего меня расстроило, что ты не позвонила мне. Не позвонила, не написала.
— А как ты узнал? — вдруг соображаю я.
Он… не смущается, конечно, но что-то в эту сторону.
— Ты ведь не меняла логин — пароль к почтовому ящику.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— И что?
— Ну, ты довольно часто отправляла почту от меня.
— Я же все время выходила!
— Ну, — он смеется, — думаешь, это гарантия безопасности? Да как не фиг делать можно ломануть твой ящик с любого компьютера, откуда ты его проверяла.
— И? — я потихоньку начинаю злиться, — ты следил за моей перепиской?
Профессор вскидывает руки:
