Его тёмные брови изгибаются.
— Это Рибав убил Марко. А не Данте.
— Убийцы перемешались у вас в голове, Като.
— Рибав отрубил Марко голову и отнёс её на гору. Тысячи эльфов и фейри были этому свидетелями.
Я раздраженно вздыхаю. Мои друзья, может быть, и заключили сделку с Данте о том, что будут молчать о его участии в этом деле, но я не связана никакими клятвами.
— Если бы я приказала Юстусу пронзить ваше сердце кинжалом, и он бы покорился, кого бы вы назвали убийцей?
— Я понимаю, что ты пытаешься сказать, Фэллон, но Данте не просил Алого Ворона свергать своего брата. Это сделала ты.
— То есть вы думаете, что Данте не было на той горе? И где же, по его словам, он был? В Тареспагии? Трахал свою маленькую принцессу из Глэйса, на которой он должен был жениться?
Как бы мне хотелось, чтобы он снова начал обхаживать её.
— Он предупреждал, что ты попытаешься убедить нас в том, что это он хотел смерти своему брату, — бормочет Като.
— Правда? Какой он прозорливый. Дай угадаю, и он сказал вам это под воздействием соли.
Серебристые глаза Като темнеют.
— Я понимаю, что ты недовольна своей судьбой, но очернять другого… это низко, Фэллон.
— А разве вы не слышали? Шлюхе ворона уже некуда опускаться.
Он морщит нос.
— Не называй себя так.
— О, это не я; это новое прозвище придумали ваши соотечественники. А ещё Алая шлюха и Шаббианская сука.
— Какие ещё соотечественники?
— Если б знать, но Данте и Таво решили их не искать, поэтому их личности пока остаются в секрете.
Моё сердце гневно стучит, пока я не вспоминаю о том, что Эпонина предлагала деньги Неббы, чтобы восстановить мой маленький голубой дом в Тарелексо. Надеюсь, она в безопасности. И я надеюсь, что она нашла другого союзника вместо меня, который поможет ей свергнуть её отца.
— Твой дед скоро вернётся с платьем. Если ты не хочешь, чтобы он наблюдал за тем, как ты моешься, нам следует поторопиться.
Голос Като звучит низко и напряжённо. Это разочарование или решительность?
Только бы второе. Като не только добрый, но и умный. Конечно же, тот свет, что я пролила на события в Монтелюсе, должен проникнуть ему в мозг и заставить его осознать, что он поставил не на того монарха.
Когда мы возобновляем шаг, я спрашиваю:
— А что с Эпониной?
— Что ты имеешь в виду?
— Она вообще в курсе, что её жених заключил брак с другой?
— Эпонина вернулась в Неббу со своим отцом после того, как…
Като потирает губы рукой, словно пытается не дать остальным словам сорваться с них.
— После?
— Ты можешь помыться здесь.
Он толкает дверь, и за ней оказывается очередная обсидиановая камера, размеры которой не превышают комнаты в «Кубышке».
Посреди помещения располагается медная ванная. Рядом с ней — ночной горшок и полка с двумя аккуратно сложенными полотенцами.
— Полотенца чистые. Вода тоже.
Он пытается улыбнуться, но улыбка почти не касается его губ.
— Можно вывести солдата из бараков, но нельзя вывести бараки из солдата.
Я приподнимаю бровь.
— Гигиена у нас в крови.
Я медленно ему киваю.
— Жаль, что это распространяется только на бараки. Представьте, как сильно армейская любовь к чистоте могла бы помочь Раксу?
Като хватает совести вздохнуть.
— Когда война закончится, ты сможешь сделать этой своей первостепенной задачей.
При упоминании войны, которая началась по всей стране, холодок пробегает по моей спине. Как жаль, что мои шаббианские способности ограничиваются языком. Как жаль, что я не знаю нужного магического знака, с помощью которого я могла бы выбраться из этого гигантского гроба. В следующий раз, когда Юстус его нарисует, я буду следить за ним, как коршун.
Като жестом приглашает меня залезть в ванную.
— Я отвернусь.
— Мириам не смогла пробудить мою магию. Я не обладаю никакой силой, Като.
— Разве это когда-то мешало тебе сеять хаос в Люсе?
Я улыбаюсь, и это первая искренняя улыбка с тех пор, как я проснулась в преисподней Данте.
— Церес следовало назвать тебя Хаосом, а не Капелькой.
Его слова ощущаются, как удар в сердце.
Когда моя улыбка исчезает, Като потирает шею и говорит:
— С моей стороны было бестактно напоминать тебе о Церес. Ты, должно быть, скучаешь по ней.
— Очень, — хрипло отвечаю я.
И это так, но в данный момент не мысли о нонне вызывают во мне бурю эмоций; а воспоминание о видении, которое показал мне Лор в тот день, когда Марко пал.
В тот день я впервые увидела свою родную мать.
В тот день я услышала, как она произнесла слово, которое мамма прошептала мне сразу после моего рождения и которое начала использовать нонна, объясняя это тем, что я получила своё прозвище за небольшой рост. Но моё имя появилось не благодаря этому прозвищу. Фэллон значит «капелька» на языке воронов.
Я сглатываю комок, который образовался в моём горле, когда вспоминаю то беззаботное утро, что я провела с отцом в Северной таверне. Кажется, это было так давно.
«Почему вы решили назвать меня «капелькой», даджи?»
Он улыбнулся, отчего все острые углы на его лице разгладились.
«Твоя мать… она…»
«Она?..»
Он закрыл глаза и сжал руки в кулаки, а я наклонилась и накрыла его кулак своей рукой, чтобы вернуть его обратно в реальность.
Его горящие глаза, которые сделались ещё ярче из-за горя, раскрылись и посмотрели на меня.
«Твоя мама была уверена в том, что ты накроешь наш мир грозой. И ведь так оно и случилось, моя маленькая капелька. Она бы тобой гордилась».
В отличие от меня с Лором, мой отец не потерял надежды увидеть её снова.
Подумать только, скоро он сможет вернуть её.
Подумать только, Мириам спасла её.
И да, она, вероятно, сделала это, чтобы спасти саму себя, но факт остаётся фактом: моя мать жива. Мне так не терпится встретиться с ней, что все мои мелкие переживания и мысли отходят на второй план. Как бы мне хотелось знать, где она находится.
Мириам знает. Неожиданно мне очень хочется, чтобы меня поскорее начали использовать в качестве чернильницы, потому что тогда я снова окажусь в присутствии Мириам. Не знаю, как я смогу задать ей свой вопрос, если мы будем не одни, но я уверена, что найду способ. У меня хорошо получается импровизировать.
Я уже вижу, как Фибус и Сибилла закатывают глаза, услышав моё признание. При мысли о моих друзьях, сердце начинает горестно колотиться. Я развязываю перепачканную блузку и молюсь о том, чтобы они не высовывали носа из Небесного Королевства.
Като начинает закрывать дверь, но останавливается.
— Если я выйду, ты обещаешь вести себя хорошо?
Я киваю, так как опасаюсь, что слова могут отпечатать моё обещание на его коже и раскрыть мой обман.
— Потому что, если ты попытаешь что-нибудь предпринять, Хаос, накажут не только Антони.
К сожалению, я не сомневаюсь в том, что верному Като придётся заплатить за моё непослушание.
— Я ничего не буду предпринимать. И теперь вы всегда будете звать меня Хаос?
Улыбка приподнимает его губы.
— Тебе это подходит.
— Интересно, что подумает нонна, услышав это новое прозвище…
Его кадык опускается при упоминании женщины, к которой он всё ещё пылает страстью.
— Оно, без сомнения, покажется ей глупым. Она находит глупым почти всё, что я говорю.
— Нет, не находит. Нонна просто… старше, Като. Она пережила ужасные вещи, и это избавило её от иллюзий. Но это всего лишь раковина, которую она носит, чтобы защитить себя.
Я понимаю, что даю Като надежду на то, что нонна может сдаться, как только они воссоединятся, но разве не лучше жить надеждой, чем в отчаянии?
— Вам определённо стоит отправиться на Шаббе, пока она не сбросила эту раковину ради какого-нибудь шаббианца.
— Ты действительно думаешь, что она посмотрит в мою сторону, если узнает, что я оставил тебя здесь без друзей?
