Медлен с азартом следила за его изысканиями, спросила, видя затруднение:
— Думаешь, не сам приплыл, а подбросили тебя, на руках принесли и оставили там, где найдут, но подумают на поток, а не на людей?
Всё чётко расписала новая подруга и спасительница, но забота от того яснее не становилась. Потому что — зачем? Кому мог понадобиться недоучившийся маг, изгнанный из школы за тупое упрямство? Кто озаботился до такой степени его судьбой, чтобы выловить из реки, а это само по себе представлялось нелёгкой задачей, почему не принял спасённого под свою руку, а доверил случаю? Любой из деревни мог явиться сюда первым или вовсе опоздать, а захлебнулся бы вчерашний школяр речной водой или простудой — да какая, в сущности, разница? Помереть мог или занедужить тяжко, кого бы устроил такой результат приложенных усилий?
— Не мог я сам приплыть, как есть не мог! Ты же меня голого видела, сама подумай, насколько больше синяков везде бы приютилось, борись я на течении с самых верховий! Да я и плавать не умею вовсе, утонул бы задолго до первого речного поворота.
— Или прибился к камням, да в них остался, — задумчиво произнесла Медлен.
— Верно, — не мог не согласиться Деманд. — Всякое, что река носит, норовит застрять при любой возможности.
Медлен спустилась к самому урезу воды, бегло осмотрела уже изученный Демандом кусок влажной земли, но не успокоилась на этом, а пошла вдоль реки, внимательно и вроде бы даже со знанием дела осматривая каменную осыпь, заросшую жёсткой, непригодной в корм животным травой. Деманд, сообразив, что девица нашла приходящий или уходящий след, устремился за ней, досадуя на себя, что не пустился в дальнейшие поиски первым.
Рассмотреть годное для определения произошедшего оказалось нелегко: не сохранилось вдавленных отпечатков в дёрне или глинистых подтёков на камнях. Жилистые стебли легко распрямлялись после воздействия, но созерцая неудобный склон, Деманд сообразил, что хоть чему-то его успели научить в школе, не просто за красивые глаза туда взяли. Можно остаться без диплома и денег, но способности же никто не отнимал и самое время воспользоваться внутренним видением, как его и учили. Пусть некроманту сложно разобраться в следах живых, но все рано или поздно станут мёртвыми, так что разница не так велика, как кажется на первый взгляд.
Пока Медлен вглядывалась в тонкие приметы неудобья, Деманд сосредоточился на магических проявлениях того же самого места. Поначалу дело не пошло совсем, мешала общая растерянность или давала о себе знать разбитая голова, но закрыв глаза и не отвлекаясь более на угловатую фигуру в неловко сидящем платье, Деманд сумел ощутить слабые токи, идущей от земли силы. Его учили, что она есть везде, как воздух, почва, влага, а существа, проходившие здесь когда-то, особенно недавно, обязательно оставят колебание, гаснущее со временем. Последнего прошло совсем немного, так что надежда на успех была. Деманд вчитался в едва заметные вибрации, но не сразу понял, что они ему говорят, а когда сообразил, обнаружил, что след силён, как крик, потому что оставил его не живой человек. Притащил сюда, да и выловил из реки, если быть последовательным, мертвец.
Глава 9 Гарев
Гарев заставил себя отойти от окна и посмотреть на вальяжно развалившегося в кресле человека, хотя куда охотнее созерцал бы скудную городскую природу, чем профессора Жеранского. Как чувствовал, что не всё в порядке в подведомственной школе и пора явиться лично, чтобы вникнуть в её дела. Специально загнал учебное заведение в незавидную провинцию, чтобы избавиться от тех, кто желает должность, а не работу. Не помогло.
Настучала на коллегу, конечно, старая преподша. Не поленилась навестить в гостинице, едва Гарев принял душ и раздумывал, пойти для начала поесть или сразу заявиться с инспекцией в школу. Каков личный интерес этой дамы, с разгона понять было сложно. Постное замкнутое лицо не выдавало эмоций, слова, цедимые через губу, звучали правильно. Эльфрида Модестовна выглядела обычным академическим кашалотом, плотно занятым лишь карьерой и местными сплетнями, но ведь пришла и сознательно заложила провинившегося преподавателя. Как они всё тут выведывали и что с этим делали, Гарев не знал и не интересовался. Почему Эльфрида не устрашилась гнева профессора, оказавшегося по совместительству похотливым козлом, тоже оставалось неясным. Имела на него компромат? В принципе, могла иметь, а ещё не дорожить местом, Гарев знал, что старуха без труда нашла бы престижную и высокооплачиваемую работу в столице. Возможно, не стремилась. Бывалая ведьма столько видела за свою жизнь, что могла элементарно переутомить зрение.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Жеранский сидел вольно, скорее всего не чувствовал себя виноватым или полагал, что Гарев поймёт его «по-мужски». Обсудят глупую студенточку, сально похохатывая в процессе, на том дело и сладится. Гарев плохо знал профессора, да и тот его, видимо, тоже.
Одно дело очаровывать девушек, обладая внешней привлекательностью или тугим кошельком и совсем другое пользоваться служебным положением. Первое пусть неприятно, но допустимо, второе — грязь, грязь, грязь.
Гарев не стыдился своей асексуальности, не гордился ею, вообще не обращал внимания на этот аспект бытия. Таким его создала природа. Всегда полагал, что процесс её познания даёт куда более мощное, длительное и чувственное удовольствие, чем потные толчки на смятых простынях. Использование другого человека ради неопрятных секундных судорог выглядело странным. Коллеги подозревали в извращениях, но поскольку никто не собрал на него реальных улик за полным их отсутствием, не о чем было и беспокоиться.
Жеранский вызывал сейчас чисто физическое отвращение, поскольку силой принуждал других людей к соитию, причём даже не оправдывая своё поведение любовью или как там называется это распространённое среди людей помешательство. Он употреблял чужое тело как вещь, которую берут на время или насовсем, без оглядки решают её судьбу. Легко было представить, что чувствовали несчастные жертвы нечестного соблазнения, как теряли не только ощущение собственной человечности, но и часть профессионального мастерства.
Не то чтобы девственницы легче усваивали магию, но рациональное зерно в легендах имелось. Никто только не сумел подвести под него чёткую базу, поскольку исследователи придерживались шаблона: работает — не тронь, а займись тем, что буксует.
— Объяснитесь! — устало сказал Гарев.
Он терпеть не мог разбираться с сотрудниками. Увольнять Жеранского значило оставить школу без преподавателя. Искать нового, значило тратить драгоценное время не на важные исследования. Оставить всё как есть, значило всё испортить. Для начала следовало всех выслушать, а там определить вину каждого. Девушка исчезла, это Гарев уже знал, но профессор-то оставался в свободном доступе.
— Вы верите сплетням? — с долей усталой брезгливости произнёс Жеранский. — Кумушки наши раздули историю на пустом месте. Я и не скрываю, что попадаю иногда под власть женских чар, но насилие? Девица вообразила себя героиней сентиментального романа, выдумала невесть что. Они любят прикидываться несчастненькими, а сами всего лишь пытаются подцепить мужчину побогаче, или хоть слупить с него денег, выдумывая незаконные домогательства.
Он покачал головой, словно осуждая дурные манеры современной молодёжи. Хотелось бы ему верить, но на сведения Эльфриды Гарев полагался больше. Старая ведьма не имела привычки лгать. Если не промолчала, значит, допекло реально.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Сам Жеранский невыносим раздражал подспудной уверенностью в собственной безнаказанности. Привык, что всё сходит ему с рук, потому что преступления невелики, и все так полагают. И доказать ничего не получится, раз девушка не пострадала, её слово против его весит немного. Найти эту Киру Денёву надо обязательно. Вернуть, обеспечить защиту, а там уже по-тихому разгрести неприятную историю. С наименьшими потерями для школы, но без всепрощающего цинизма.
Мысленно Гарев вздохнул, готовясь к долгим разбирательствам. Замену Жеранскому следовало отыскать вне зависимости от хода конкретного дела. Студентки не должны были страдать от того, что их учитель перепутал голову с головкой и преподавал истины не тем вместилищем, где располагаются мозги.
