День за днем Каролина ждала Алекса, но его все не было.
Идиотская надежда, порожденная легкомысленными словами великовозрастного дитяти, начала подтаивать.
У Динки появились поклонники: мускулистые ребята из числа тех, кто с утра до вечера играет в стороне от основного пляжа в волейбол на песке.
Глава 9
Алекс появился, когда иссякло состояние ожидания и началось безразличие, или, точнее было бы сказать, симулированное безразличие.
Он вышел из белоснежного катера в белоснежном шелковом костюме, единственный пассажир спецрейса. Матрос вынес его сумку, Алекс небрежно сказал ему что-то, матрос бодро пошел в сторону ресторана. Алекс последовал за ним.
На всю эту интермедию Каролина смотрела с лежака, как зачарованная. Откуда-то появилась Динка и села рядом, морща облупившийся задорный носик. За ней приперлись два мускулистых волейболиста. Динка молчала и смотрела на мать, волейболисты молчали и смотрели на Динку. Каролина думала, что делать – набросить халатик и идти в ресторан вслед за Алексом или терпеливо ждать здесь, на пляже, изнывая от неопределенности и желания как можно скорее поздороваться с ним и посмотреть ему в лицо.
Победило женское нетерпение и любопытство.
Когда они с дочерью подходили к ресторану, из двери навстречу им как раз выходила процессия: Алекс, за ним, отстав на полшага, Артур, за ними матрос с сумкой, за матросом выглядывала глазастая официантка.
Встречаться с Алексом под любопытными взглядами Артура Каролине совсем не улыбалось. Она отступила в тень разросшихся над речкой кустов и наткнулась спиной на кого-то. Оказалось, за ней уже стояла быстро соображающая и более проворная Динка.
–?А ты что здесь делаешь?
–?Почти то же самое, что и ты, – не скрывая ехидства, прошептала Динка. – Куда он его ведет? И откуда он его знает?
Эти же вопросы Каролина задавала сама себе и ответа на них у нее не было. Оставалось одно – продолжать слежку, боясь, что каждую минуту ее, то есть теперь уже их, могут засечь. Хороша же она будет в пляжном халатике! Сразу все выявится. То, что сопровождающее ее длинноногое существо было в бикини, ее не смущало.
А Артур тем временем уверенно привел Алекса к самому шикарному в поселке дому, расположенному в прибрежной полосе и спрятавшемуся за высоким забором, увитым какой-то вечнозеленой красотой. Каролина часто любовалась этим домом. Здесь жил Арслан.
Артур уверенно открыл калитку, не обращая внимания на надписи «Звонить» и «Во дворе злая собака», и вошел. Алекс и матрос с сумкой последовали за ним. Через несколько минут Артур и матрос вышли из калитки.
На этом отпущенный Динке запас терпения кончился. Она вышла к Артуру и прямо спросила:
–?Кого это вы опекаете так заботливо, дорогой Артур?
–?О, это известный московский коллекционер.
–?Да? А что он коллекционирует?
–?Картины. Я к нему в прошлом году обращался с просьбой полотно Сарьяна мне достать. Так он посмеялся, сказал, что Сарьян ныне за миллионы зашкаливает, и посоветовал заказать студентам копии.
Пока Артур говорил, Каролина с ужасом думала, как теперь Динка выберется из щекотливой ситуации, ведь Алекс не станет подыгрывать ей и изображать, что мы незнакомы.
–?Очень верный совет оказался, – продолжал Артур. – Между прочим, мне уже за эти копии в два раза больше, чем я заплатил, дают. Настоящий коллекционер. Алекс Зильберов.
–?Алекс? – воскликнула Динка, изображая радость с поистине мхатовской убедительностью. – Так мы с мамой его знаем. Алекс... надо же... А мы забежали мороженого купить, смотрим, вы идете с каким-то пижоном... Все ясно. Бай-бай, Артур! – Динка схватила мать за руку и повела обратно к пляжу.
– Значит, он коллекционер, – задумчиво произнесла Каролина, когда они вернулись на свои лежаки.
–?Что означает это глубокомысленное: «Значит, он коллекционер», мам?
–?Ничего особенного. Просто коллекционер – это особый круг ценителей, знатоков, блестяще образованных людей...
–?Куда нам, с нашими посконными рылами, вход запрещен, – закончила Динка. – Ты это подумала?
–?Какая чушь... Коллекционер – такой же шизанутый, как некоторые другие, только на редкой теме.
...Коллекционером Алекс стал по наследству, и только потом, с годами в нем проснулась настоящая страсть к собирательству.
Он появился на свет Божий сорок три года назад в большой, дружной, работящей семье, страшно гордящейся своим происхождением – их пращур Моше Зильберблад в 1816 году был взят в кантонистскую школу при аракчеевском военном поселении, стал примерным кантонистом, вышел в полк трубачом, до семидесяти лет беспорочно служил и последние десять лет был фельдфебелем сверхсрочной службы, хозяином полковой музыкантской команды. Седой, голубоглазый, прямой, как палка, властный, он был известен всему московскому военному гарнизону, в котором прошла вся его служба, если не считать нескольких лет на Кавказе, куда попал по молодости лет и по неизбывной жажде познать все стороны военной службы. В семье существовало предание, что именно он трубил атаку в прославленной битве при Валерике, в которой так блестяще показал себя опальный поручик Лермонтов. Настолько блестяще, что перед Николаем Первым встала нешуточная дилемма: или наградить и вернуть в гвардию с повышением, или... Семейное предание на этот вопрос ответа не давало, в отличие от советской истории литературы, заклеймившей Николая Палкина, как гонителя Лермонтова. В семье же Зильбербладов государя-императора Николая Первого боготворили за создание кантонистских школ и за то, что туда стали брать детей солдат-евреев. Не правда ли, несправедливо: школы придумал Аракчеев, но Зильберблады возносили благодарность не ему, а Николаю. Впрочем, так часто бывало в истории неблагодарной памяти человеческой...
Вскоре кантонистские школы стали преимущественно еврейскими центрами начального образования в Российской православной армии. Дети кантонистов получили право селиться, как и все остальные подданные русского императора, где пожелают, то есть в переводе с казенного языка, вне черты оседлости, учиться в университетах, и, главное, им была дарована высокая честь служить в двух полках – московском и петербургском. Это было наследственное право.
Моше Зильберблад вернулся с Кавказа героем и был представлен советом георгиевских кавалеров к высшей солдатской награде, что еще расширило его права в Российской империи. Настолько, что он решился и обратился к царю во время вручения ему крестика на полосатой ленте с нижайшей просьбой – высочайше разрешить ему сократить свою фамилию и писаться впредь Зильбер, мотивируя просьбу тем, что ему надоело выслушивать от однополчан шуточки на тему его фамилии. Ко всему этому, когда он был просто унтер-офицером, оскорбления касались лично его, а теперь, когда он есть георгиевский кавалер, оскорбляют в его лице всех кавалеров, что непорядок.
