В то же самое время Мо решила поговорить с владельцем «Каверны» Рэем МакФоллом. Она попыталась убедить его приглашать побольше рок-групп и заявила уверенным тоном, что если он пригласит одну такую группу — БИТЛЗ, — то ему останется только подсчитывать прибыль.
Боб Вулер, на которого произвел впечатление литерлендский вечер, тоже надоедал Рэю МакФоллу рассказами об этих неряхах, одетых в ковбойские сапоги и называемых БИТЛЗ. МакФолл в конце концов капитулировал, и мы водворились в «Каверне», играя на первых порах в дневное время, тогда как по вечерам царил джаз. Это был еще один поворот в нашей карьере. Как и наши юные почитатели, мы между делом поедали бутерброды.
Уже где-то было написано, что большая часть нашего существования протекала под землей: сначала — «Касба», потом — гамбургские «Индра» и «Кайзеркеллер», и вот теперь — клуб «каверна», который точно отвечал своему названию.[15] Только лишь «Топ Тен» Петера Экхорна позволял нам играть над поверхностью земли.
Мэтью Стрит была стиснута высокими мрачными зданиями, служившими когда-то складами овощей и фруктов; это была узенькая улочка, имевшая свой неповторимый характер. Крошечная сцена «Каверны» располагалась в самом конце туннеля, зажатая между двумя сводчатыми входами, ведущими под землю.
Артистическая уборная за кулисами с одинаковым успехом могла бы служить сауной. Еще ужасней была нехватка свежего воздуха. Молодые люди, выстраивавшиеся в очередь, чтобы увидеть БИТЛЗ, набивались битком, так что вынуждены были есть свои сэндвичи в настоящей парилке; мы часто видели, как они падали в обморок, на что никто не обращал внимания. Жара была такая, что уже после десяти минут нашего энергичного выступления волосы у нас на головах слипались, а пот стекал по лицу за воротник. Даже потолок сочился смесью испарений с чешуйками краски — мы называли это «ливерпульской перхотью». Весь клуб, танцевавшая там молодежь и игравшие группы источали запах дезинфекции, которой щедро поливали все вокруг. Этот аромат был настолько стойким, что им несло за километр от любого завсегдатая «Каверны».
За первое выступление в клубе мы получили пять фунтов, которые нам нужно было поделить, однако большая часть этой суммы осела в кассе «Грейпса»,[16] маленького паба на Мэтью Стрит, который стал для обливавшихся потом БИТЛЗ неким оазисом в этой пустыне, воняющей дезинфекцией и овощами с фруктами.
Недели пролетали со скоростью света, вместе с контрактами на маленькие вечеринки и дневные шоу в «Каверне»: наша репутация повышалась. Мы часто говорили о Гамбурге, и у нас возникло что-то вроде ностальгии. Мы хотели вернуться туда. Нам очень недоставало Сент-Паули, не смотря на печальное завершение нашей первой поездки. Мы узнали, что Стью власти тоже недвусмысленно приказали покинуть страну, но без всяких неприятностей, — мы с Полом не могли этим похвастаться! И теперь Стью больше, чем кто-либо другой хотел уехать, чтобы возвратиться в объятия Астрид, в которую он был все так же безумно влюблен. Мы не забыли ни дружбы Петера Экхорна, ни симпатичного «Топ Тена», в наших ушах все еще звучали слова: «Вы всегда будете желанными гостями». Однако, насколько мы знали, пункт обвинения нас с Полом в уголовном преступлении пока был в силе. Мы еще не забыли немецкого фараона, хваставшегося, что ноги нашей не будет больше на его родной земле. Вместе с Полом мы кое-что предприняли для того чтобы наш проступок был предан забвению. Мы написали в гамбургскую иммиграционную службу и повидались с немецким консулом в Ливерпуле, чтобы рассказать ему историю наших несчастий. В Гамбурге Петер Экхорн тоже не дремал: после небольшого расследования он нас успокоил. Единственное, что пострадало во время происшествия в «Бамби Кино», было куском старой обшивки, что мы и подтвердили. Нам стало известно, что Кошмайдер забрал свою жалобу: может, его заела совесть, — неизвестно. Во всяком случае, главный пункт обвинения отпал. Мы не могли не сказать о том, что все дело было в четырех несчастных презервативах, которые мы подожгли. Позднее Пол говорил:
— Даже если бы мы сожгли литры и литры бензина, здание не смогло бы сгореть: оно было каменным.
Самым важным в этой истории оказалось отсутствие официального разрешения на пребывание и работу в Германии. Болтовня Аллана Уильямса позволила нам съездить туда, но благодаря ей же все и закончилось таким образом.
Германский консул выслушал нас очень внимательно. Он расхохотался и сообщил нам приятную новость: мы снова свободные люди и можем спокойно возвращаться в Гамбург, не боясь никаких репрессий.
— Но на этот раз, — сказал он, улыбаясь, — не забудьте ни ваших виз, ни разрешения на работу!
В довершение всего 25 февраля Джордж Харрисон отпраздновал свой восемнадцатый день рождения и, таким образом, мог отныне работать в Сент-Паули, не боясь, что его сцапает полиция.
Мало-помалу я стал чем-то вроде временно исполняющего обязанности менеджера БИТЛЗ: выполнял всю бумажную работу и занимался всякими ежедневными мелочами. Остальные предоставили действовать мне, а Аллан Уильямс с течением времени и вовсе исчез из нашей жизни.
Я позвонил Петеру Экхорну в «Топ Тен», чтобы заручиться его обещанием новой встречи, и, как всегда, он сдержал слово. Он пригласил нас в Гамбург в апреле. Он добавил, что Тони Шеридан все еще выступает в «Топ Тене» и будет указан на афише вместе с нами. БИТЛЗ приняли эту новость с радостью.
Незадолго до нашего второго вторжения в Гамбург, нам пришлось пережить то, что я до сих пор называю «ужасом Олдершота». Для нас Олдершот, в Хэмпшире, с его знаменитыми военными, представлялся очень отдаленным фортом. Мы, если не считать гамбургских поездок, по большей части работали в округе Ливерпуля, которая была нам хорошо знакома и где мы были уверены в том, что соберем толпу и заставим девочек визжать. Олдершот же предоставлял нам новые горизонты, новых знакомых и, как мы надеялись, новых фанов.
Промоутер, предоставивший нам этот последний в марте месяце контракт, звался Сэмом Личем. Для такого случая он приготовил миниавтобус, на котором гигантскими буквами было написано «Знаменитые БИТЛЗ». По дороге мы смеялись и дурачились. Мы страшно веселились и с нетерпением ждали, когда же нас, наконец, встретит толпа исступленной молодежи. Это было наше первое представление в Англии дальше ливерпульского района. Но как только мы приехали на место, улыбки с наших лиц испарились. Зал напоминал заброшенное бомбоубежище. Никаких афиш, превозносивших наши таланты, на дверях не было. Казалось, это не в малейшей степени не беспокоило Сэма.
— Люди и так знают, что вы приехали в Олдершот, — сказал он уверенно.
Двери распахнулись в 19.30, чтобы пропустить толпу… Какую там толпу! Никакой толпы не было. Даже ни один бездомный кот не забрел в эти двери!
— Ты уверен, что концерт назначен на сегодня, Сэм?
Он подтвердил это все с тем же беззаботным видом.
В 20.30 насчитали шесть молодых людей: все, как один, еле стояли на ногах.
— Не беспокойтесь, ребята, — ободрил нас Сэм после первой части концерта, завершившейся полным провалом.
Все наши попытки оживить это мрачное место окончились неудачей.
— Пропустите стаканчик, — предложил он великодушно, и мы заказали в баре темного пива, которое нам и принесли.
Мало-помалу число посетителей дошло аж до десяти, а потом и до двенадцати, пришли даже две девушки. Ничего не оставалось делать, как еще больше валять дурака. Прямо посреди одной из песен Джон с Джорджем напялили свои пальто и принялись вместе танцевать фокстрот, хотя вряд ли они слышали, что играли остальные, также как и посетители (просто невозможно было назвать их публикой).
Буффонада продолжалась в течение всей второй части. Джон и Пол развлекались, давая петуха и вставляя в песни слова, которых там не было и в помине. Они перевирали даже припевы морских песен. Уж не знаю, что подумали зрители, но — какого черта! — мы веселились. Им же хуже, если они скучали, заплатив 3 шиллинга 6 пенсов за такую «замечательную» вечеринку, — кругленькая сумма по тем временам!
Наконец, слава богу, это испытание подошло к концу, и сконфуженный Сэм сообщил нам дурную новость:
— Простите, ребята, у меня не хватает денег, чтобы вам заплатить.
— Ты заинтересован в том, чтобы их найти, — оборвали мы его.
В конце концов он заплатил нам 12 фунтов, тогда как мы договаривались на 20.
В миниавтобусе по дороге обратно в Ливерпуль мы делали вид, будто его вообще не существует. Мы отомстили ему специфическим битловским способом: мертвым ледяным молчанием и суровыми мрачными лицами, со взглядами, устремленными в пустоту. После этого фиаско Сэм избегал нас в течение девяти месяцев. Мы так никогда больше и не получили остатка нашего гонорара; я, во всяком случае, не получал.
