Через двадцать минут — мы уже далеко углубились в предместья Москвы[35], застроенные многоэтажными домами, — я спросил:
— Куда мы едем?
— Недалеко.
Всюду вокруг люди сгребали граблями листья и подбирали с мостовых мусор. Я никогда еще не видел столько дворников разом.
Ольга пояснила, что сегодня единственный день в году, когда люди работают даром — прихорашивают город. Этот день называется subodnik[36] Бесплатный труд — способ воздать почести Ленину, у которого через два дня его день рождения.
— Ольга, неужели вам не кажется, что ваше место там, с лопатой в руках?
— Я слишком занята, — сказала она, и в ее смехе прозвучало «Ни за какие коврижки!».
— Мы едем к кому-то домой?
Ольга дала новые указания водителю. Он свернул направо, на боковую улицу, потом поехал напрямик по какой-то немощеной дороге и выругался. Эта никудышная дорога связывала один микрорайон с другим. Такси катило по захолустным проселкам между высоких, каких-то голых многоквартирных жилых домов. Потом шофер остановил машину и что-то сердито пробурчал.
— Дойдем пешком, осталось немного, — сказала Ольга. — Можете ему заплатить.
Таксист схватил мои рубли и укатил, а мы направились к шестнадцатиэтажному дому мимо играющих детей и их родителей, которые подметали мостовую, свято чтя дух субботника.
На меня никто не обращал ни малейшего внимания. Подумаешь, какой-то мужчина в плаще идет вслед за двумя женщинами по грязному асфальту, мимо стен, размалеванных какими-то надписями, мимо разбитых окон, а потом входит в поломанную дверь и оказывается в проходе, где на щербатом кафельном полу стоят три детских коляски. Все равно, что в муниципальном доме где-то в Южном Лондоне или в Бронксе. Лифт, пострадавший от вандалов, все-таки действовал. Кабина была обита полированными деревянными панелями. На них были выцарапаны инициалы. Мы поднялись на верхний этаж.
— Извините, — сказала Ольга. — Я не могла дозвониться подруге по телефону. Сначала я должна с ней поговорить.
За истекшее время я успел вообразить, что меня привезли сюда, чтобы застращать и, наверно, ограбить. За дверью ждут три дюжих москвича. Они меня схватят, выпотрошат мне карманы, а потом завяжут глаза и выпихнут из машины где-нибудь на другом конце Москвы. Похищать меня не станут — здесь такими преступлениями не промышляют. Я спросил себя, нервничаю ли, и сам себе ответил: «Не без этого».
Увидев, что дверь нам открыла удивленная женщина с внешностью шлюхи, я слегка успокоился. Она была в халате, нечесаная. Оказалось, недавно проснулась — шел, напомню, пятый час вечера. Они с Ольгой немножко пошептались, и хозяйка нас впустила. Ее звали Татьяна. Она сердилась, что мы ее побеспокоили — когда мы пришли, она, не поднимаясь с постели, смотрела телевизор. Я попросил разрешения воспользоваться уборной, а заодно торопливо осмотрел квартиру. Немаленькая: четыре просторных комнаты, посередине холл с книжными полками. Все шторы на окнах были задернуты. Пахло овощами, лаком для волос и этим ни на что не похожим ароматом, которым все пропитывается в жилищах, где встают поздно: постельным бельем, потом и, так сказать, ножным благоуханием.
— Вы хотите чай?
Я ответил утвердительно, и все мы уселись на маленькой кухне. Татьяна вскипятила чайник и заварила чай, а заодно причесалась и накрасилась.
На столе лежали журналы: два старых экземпляра «Вог», «Татлер» и «Харперз Базар» за прошлый месяц. Увидев их в такой обстановке, я проникся к этим изданиям вечной — по крайней мере, тогда мне так показалось — ненавистью.
— Их мне привозит друг из Италии, — сказала Татьяна.
— У нее много иностранных друзей, — пояснила Ольга. — Поэтому я хотела вас с ней познакомить. Потому что вы наш иностранный друг. Хотите менять рубли?
Я сказал, что не хочу — не собираюсь ничего покупать.
— Мы можем вам кое-что найти, — сказала Ольга, — и вы можете дать нам американские доллары.
— Что вы найдете?
— Вами нравится Наташа. Наташе нравитесь вы. Почему бы вам не заняться с ней любовью?
Я встал и подошел к окну. Все три женщины не отрывали от меня глаз. Когда я посмотрел на Наташу, та с наигранной скромностью улыбнулась; ее ресницы затрепетали. Рядом стояла ее хозяйственная сумка с пачкой стирального порошка, завернутым в газету пучком свежего шпината, какими-то консервами, набором пластмассовых прищепок и упаковкой подгузников.
— Здесь? — спросил я. — Сейчас?
Все три улыбнулись мне. За окном люди подметали мостовую, сгребали листья, перекидывали лопатами груды мусора — маленькое бескорыстное проявление гражданственности по случаю дня рождения Ленина.
— Сколько мне будет стоить занятие любовью с Наташей?
— Это будет стоить сто семьдесят американских долларов.
— Сумма довольно точная, — сказал я. — Как вы назначили эту цену?
— Столько стоит кассетный магнитофон в магазине «Березка».
— Я подумаю.
— Решайте сейчас, — сурово сказала Ольга. — У вас есть кредитная карта?
— Вы принимаете кредитные карты?
— Нет, но в «Березке» могут принять.
— Ольга, это ужасно большая сумма.
— Ха! — фыркнула Татьяна. — Мои друзья дарят мне радиоприемники, магнитофоны, кассеты, одежду — тысячи долларов. А вы спорите из-за двух сотен.
— Послушайте, я не хвастаюсь — поверьте. Но если мне нравится женщина, обычно я не покупаю ее перед тем, как лечь с ней в постель. В Америке мы этим занимаемся ради удовольствия.
Ольга сказала:
— Если у нас нет долларов, мы не можем покупать радио в «Березке». В шесть магазин закрывается. Что не так?
— Не люблю, когда меня торопят.
— Разговоры, разговоры! Могли бы уже и закончить!
Все это мне ужасно не понравилось. Захотелось сбежать от этих сварливых приставаний. На кухне было душно, чай горчил, а глядя с шестнадцатого этажа на людей, сгребающих внизу листья, я впадал в депрессию.
Я сказал:
— Так давайте сначала сходим в «Березку».
Татьяна оделась, и мы поймали такси. Дорога заняла двадцать минут, и добрались мы уже в шестом часу. Но для меня это был всего лишь способ выйти из ситуаций с честью — и не потратив денег. Тогда, в квартире, я сам себе был мерзок.
У дверей магазина женщины начали ссориться. Ольга сказала, что все из-за меня: надо было заняться любовью с Наташей, когда было время. Татьяне надо было встретить дочь из школы, Наташе пора было домой, так как завтра она едет с мужем и маленьким ребенком на Черное море — перед этим она и рассчитывала обзавестись магнитофоном; а у Ольги дома ужин еще не приготовлен. Vremya, — повторяла Наташа, — vremya.
Такой дорогой бытовой электроники я еще нигде не видел: радиоприемники и кассетные деки — с огромной наценкой, плеер «Сони» — триста долларов.
— Наташа хочет такой, — Ольга указала на кассетник за двести долларов.
— Это сумасшедшая цена.
— Хороший кассетник. Японский.
Я смотрел на Наташу и поражался, насколько же эти люди отстали от понимания рыночных механизмов.
— Vremya, — нервно проговорила Наташа.
— Симпатичные, — сказал я, примеряя меховые шапки. — Неужели вы не хотите такую?
Ольга сказала:
— Вы должны сейчас что-то купить. И тогда мы пойдем.
И я вообразил себе все это: кассетный магнитофон в фирменном пакете «Березки», спешное возвращение к Татьяне, неуклюжие объятия, покуда Наташа, пыхтя, шепчет «Vremya, vremya», а потом, выходя за дверь, я подумаю: «Меня только что обжулили».
Я сказал:
— Татьяна, ваша дочь ждет вас в школе. Ольга, ваш муж захочет поужинать вовремя. А вы, Наташа, очень милая, но если вы не вернетесь домой и не соберете вещи, то так и не уедете с мужем на Черное море.
— Вы что?
— У меня назначена встреча, — сказал я и ушел. Магазин «Березка» уже закрывался.
Я пошел в Большой театр; в гардеробе, в буфете, в баре я замечал, что русские женщины бросают на меня откровенные взгляды. В этих взглядах не было ни похоти, ни романтичного влечения — одно лишь любопытство: они приметили мужчину, у которого наверняка есть твердая валюта. К таким взглядам женщин я не привык. Они недвусмысленно рассматривали меня с полуулыбкой, означающей: «Сделка возможна».
МОНГОЛЫ
Монголы дошли до восточных рубежей Китая. Доскакали до Афганистана. Потом до Польши. Ограбили Москву, Варшаву и Вену. Они пользовались стременами — собственно, они и привезли стремя в Европу (а благодаря стременам стали возможны поединки понарошку, а с таких поединков — турниров — наверно, и начался «золотой век рыцарства»). Монголы странствовали верхом в любой сезон, и их походы длились по несколько лет. Русские прекращали свои военные кампании на зиму, но монголы не спешивали коней — шли по снегу дальше, вербовали новые отряды. Изобрели остроумную тактику зимних набегов: выжидали, пока реки замерзнут, и шли по льду. Благодаря этому им удавалось пробираться куда угодно и застигать противника врасплох. Выносливые и терпеливые, к 1280 году они покорили полмира.
